— Это касается вашего знакомого, тайрё.
— Вы про коммодора Тагати? — насторожилась Ниора Сетано, и Натэй кивнул.
— Да, появилось нечто новое.
Ниора поставила пустой стакан обратно на поднос. Про Ису Тагати и его Шестнадцатый Отдел она уже успела подзабыть. После встречи в Риогиру адмирал Сетано ни разу не пересекалась с Ису Тагати, коммодор никак не напоминал о собственном существовании, и с острова Тэххо не приходило новых известий. Ниору это устраивало. Чем бы ни занимался отдел коммодора Тагати, Объединенный Флот это больше не затрагивало, подводная лодка "Аозаме" благополучно вернулась в базу и стояла на приколе. У командующей было достаточно забот и помимо загадок Шестнадцатого отдела, и этот вопрос вылетел у нее из головы. Но Комура никогда ни о чем не забывал.
— Что вы узнали? — коротко спросила Ниора.
— Ничего определенного об острове Тэххо или работе Шестнадцатого отдела, тайрё, — ответил тот. — Но недавно Ису Тагати появился на Тэй Дженге. С ним еще несколько человек из его группы. Один из них, как ни странно, геаларец.
— Как вы все это узнали, Натэй? — удивилась тайрё.
— Почти случайно, адмирал Сетано, — Комура не стал вдаваться в подробности; Ниора не настаивала. — Тагати и его подчиненных доставил на Тэй Дженг военный транспорт "Имагуми".
— Но что делать Ису Тагати на Дженге? — нахмурилась женщина.
— Мы не знаем, и что они делают на Тэххо, — сказал в ответ Комура. — У меня есть на Дженге несколько человек, на которых можно положиться. Прикажете проследить за Тагати?
Ниора помедлила, потом покачала головой.
— Нет. Не стоит. Думаю, это дело нас не касается. Скажите своим людям, Натэй, пусть оставят Тагати в покое, но, впрочем... будет нелишне, чтобы они держали ухо востро. Просто смотрели и слушали, ничего больше. Если Шестнадцатый отдел как-либо проявит себя на Дженге, нам не помешает знать об этом заранее.
Кехребар. Сафири.
Амадин Ролан скривился, когда музыкант выдал особенно резкую и гнусавую ноту. Инструмент, на котором он играл, назывался "тлаат" и выглядел, как большая флейта, на которую зачем-то было нанизано несколько упругих кожаных шаров разного размера. Надувая щеки и сжимая поочередно то один, то другой шар, ивирец выводил тягучую мелодию, а две полуодетые, смуглые девицы с диковинными прическами подыгрывали ему на небольших круглых бубнах. Мелодия казалась Амадину довольно неблагозвучной, а может, была просто непривычна для слуха ксаль-риумца.
— Брр, — передернулся Феран Кайрен. — Если это в Ивире называют музыкой, я начинаю понимать, почему мы с ними за пять веков так и не научились уживаться мирно.
Амадин пожал плечами и заметил:
— Ты просто не слышал ниалленских тамбаринов. В сравнении с ними, тлаат еще не так страшен.
— Я не музыкант, — молодой гайонец потянулся к стакану с охлажденным аржусом, затем снова обернулся на ивирца с тлаатом и зримо содрогнулся. — И очень рад этому, — завершил он.
Заведение, называвшееся "Кадаз", было вместительным — часть посетителей заняла столики внутри, но большинство расположились снаружи, под матерчатыми навесами. Все они были ксаль-риумцами — флотскими офицерами в черно-золотой форме или армейскими, в серой. Ивирцев-посетителей Амадин не видел вовсе. "Кадаз" был одним из ресторанов, который разрешалось посещать ксаль-риумцам. За поварами здесь постоянно присматривали. Разумная предосторожность — Амадин помнил эпизод на Инчи, когда владелец ивирской харчевни пытался отравить имперских моряков. Большинство ивирцев смирились с оккупацией, но не все. Нападения на ксаль-риумцев происходили и здесь; хвала Юнидеусу, нечасто. Но несколько имперских солдат погибли, и кое-кого из ивирцев взяли под стражу или вовсе поставили к стенке.
Кайрен махнул рукой, подзывая слугу. Молодой парень с жиденькими усами поспешил к их столику и согнулся в услужливом поклоне. В его взгляде Амадин Ролан не заметил ненависти — только затаенная надежда на лишнюю монету от "господ офицеров". К счастью для ксаль-риумцев, среди ивирцев таких оказалось гораздо больше, чем тех, кто готов был выстрелить в спину или приправить олумом блюдо с едой. Официанты в "Кадазе" не говорили по-имперски, но хозяин заведения вышел из положения, напечатав меню, где каждое блюдо было пронумеровано и подробно описано. Посетителям оставалось только отметить нужный номер. Кайрен заказал салат из маринованных морских рачков и отварной райзы, Амадин ограничился аржусом со льдом. Проклятая жара напрочь убивала аппетит. Идущий от гавани ветерок несколько смягчал зной, но это приносило лишь символическое облегчение. Лето было в самом разгаре, хотя здесь и зимой не особенно прохладнее. Магнос, имперский континент, располагался в самых жарких широтах — экватор делил его пополам почти с идеальной точностью. Но Кехребар не намного ближе к полярному поясу, и здесь тоже большую часть года царит убийственная жара. Исключительно мерзкое место, чтобы воевать, но, как и странно, ксаль-риумцы и ивирцы сходились здесь в боях неоднократно на протяжении столетий.
— Иногда я завидую агинаррийцам, — высказал Амадин вслух свои мысли. — Говорят, у них такой жары не бывает никогда. Не лучшая погода для войны, это уж точно.
— Да мы и не воюем, — проворчал Кайрен и выругался. — Пармикул! Мы сидим на Кехребаре, пьем аржус и слушаем этот вой. И гадаем, сколько еще это продлится!
— В Палатиане считают, что спешить теперь некуда, — высказал свое мнение Амадин.
— Палатиан! — напарник снова скривился. — Там много что уже думали. Вот и додумались... до "Черного дня", — произнося последнюю фразу, он все же понизил голос, так что расслышал сказанное только Амадин.
Феран Кайрен не был одинок в своем мнении о верховном командовании, раздающем приказы из столицы. После мрачных событий ночи с первого на второе Лета, авторитет Штаба и самого Императора Велизара III среди ксаль-риумских моряков был не на высоте. Ивирцев ненавидели и презирали за вероломное нападение, но и в адрес своих Магистров звучали упреки. Кто-то, как Феран, высказывался только в кругу друзей, но находились и те, кто не пытались скрывать свое мнение. Среди команд ксаль-риумских кораблей, как и всюду, были приверженцы юстиниатов — Партии Справедливости, возглавляемой Альгором Бернсом — и после взрывов в порту Сафири их голоса зазвучали громче. Некоторых их них, попавшихся на агитации среди матросов, уже отправили прочь с Кехребара. Других осудили на штрафные работы, а наиболее рьяных арестовали. И все равно, агигаторы, рискуя оказаться в карцере и под судом, продолжали говорить с матросами. Вопреки запретам командования и угрозам наказаний, сторонники Партии Справедливости распространяли среди команд свежие выпуски "Путеводной звезды" и листовки с политическими карикатурами. Амадин был наслышан, что на некоторых кораблях, втайне от офицеров, по ночам происходили собрания юстиниатов и их приверженцев. Даже недавняя победа не заставила сторонников Партии Справедливости притихнуть.
В Западной эскадре их слушали немногие, моряки любили и уважали своего префекта, который был также и принцем династии. На "Тамарии" несколько дней назад сами матросы даже выдали офицерам одного из своих, позволившего себе слишком дерзкие высказывания по поводу императорской семьи и префекта Дэвиана Каррела, а еще пару человек с других кораблей основательно отделали. Среди пилотов авианосца юстиниаты-агитаторы также не нашли поддержки. Но на кораблях Восточного Флота они действовали успешнее. Амадин Ролан не был удивлен: люди, видевшие, как лучшие корабли погибли за одну ночь, и потерявшие тысячи своих товарищей, не могли не задаваться кое-какими вопросами относительно имперской власти, допустившей подобное.
Вынужденное безделье в порту действовало на команды не лучшим образом. Давно пора действовать, но приказа из Палатиана не поступало. Префект Каррел даже вылетел в столицу некоторое время назад, но никто не знал, чего ему удалось добиться. К общей досаде, флот так и не покинул Кехребар, превращенный во временную базу. Легкие корабли — крейсеры и эсминцы — по-прежнему блокировали ивирские острова. Все линии морских коммуникаций были полностью парализованы ксаль-риумцами, а ивирские войска — рассеяны. Говорили, что четверть миллиона ивирских солдат осталось заперто на острове Янгин, намеченном в качестве очередной цели наступления, а на Кадихе, возле ивирской столицы, дожидалась врага еще более многочисленная армия. На Кехребаре сосредоточили двенадцать легионов — сто восемьдесят тысяч человек. Еще столько же остались в военных лагерях на юго-западном побережье континента. Численное преимущество на стороне ивирцев, но ксаль-риумцы лучше вооружены, а главное — властвуют над морем. Куда бы они ни ударили, султан Ажади не сможет перебросить подкрепления от метрополии. Гарнизон любого острова предоставлен сам себе. Ивирцы уже знают о гибели своего флота, а такие вести не способствуют укреплению боевого духа солдат. Возможно, поэтому ксаль-риумский Штаб не спешит с наступлением. Магистры в Палатиане ждут, что еще немного — и сами ивирцы поднимутся против собственного султана? Правдоподобно...
Пока что сводная флотилия префекта Каррела была занята тем, что зализывала раны, полученные в битве. Все крупные корабли пострадали, хоть повреждения и не были фатальными. В "Красотку Тар" попала всего одна бомба, но и ее хватило, чтобы наделать дел. Начиненный интеритом стальной цилиндр с безукоризненной точностью угодил в носовую платформу, на которой было установлено сдвоенное универсальное орудие, пробил ее и взорвался ниже. Сила взрыва была такова, что платформу вместе с пушкой сорвало с места и разнесло в клочья, а потом сдетонировали боеприпасы в перегрузочном отделении. При этом разворотило переднюю стену ангара, и раскаленные осколки проникли внутрь. К счастью, все трубы топливопроводов заблаговременно заполнили углекислым газом, а хорошо обученные аварийные группы отреагировали без промедления. Пожара удалось избежать, и "Красотка" не повторила судьбу "Корнелии" из Восточного Флота. При взрыве погибло девятнадцать человек, пострадала летная палуба. Еще несколько бомб разорвалось вплотную к кораблю, покорежив борта и вызвав течи, но авианосец остался в строю. Теперь "Тамарию" наспех латали в кехребарском порту — восстанавливали разрушенные механизмы, заделывали пробоины в бортах и палубе, оставленные осколками. То, что осталось от развороченной носовой платформы, восстановлению не подлежало, и ее просто срезали до лучших времен. Пока "Красотка" не пройдет полноценный ремонт в базе на Кадаре, придется ей воевать с десятью 120-миллиметровыми пушками вместо двенадцати.
Понесла потери и авиагруппа. Сбито семь истребителей и один бомбардировщик. Пилотов с четырех машин удалось спасти, но остальные погибли. Это было болезненно — видеть в кубрике пустые койки, еще недавно занятые парнями, с которыми Амадин Ролан едва успел познакомиться. Еще двое пилотов получили ранения и были отправлены в тыл, в госпиталь. Шесть самолетов были повреждены так сильно, что их не стали восстанавливать. На замену уничтоженным машинам и погибшим пилотам пришли новые — в основном, те, кто уцелел из авиагруппы "Корнелии". Теперь на "Тамарии" было шестьдесят два боеготовых самолета и экипажа вместо штатных шестидесяти восьми. Небольшие потери, учитывая масштабы сражения.
Наконец-то подняли один из полузатопленных линкоров — "Императора Микарена". Загерметизировав затопленные отсеки и выкачав из них воду, корабль вывели из порта на буксире и повели в кадарскую базу, где уже был подготовлен сухой док. Два других корабля также должны поднять в ближайшее время. Потом их ждет первичный ремонт в Кадаре, а затем — уже полноценный восстановительный ремонт в доках Ксаль-Риума. Восточный Флот будет восстановлен, кроме "Императора Велизара Первого", который уже начали резать на металл прямо на месте гибели. Специальные команды занялись мрачной работой — извлекали из полуразрушенного корпуса тела погибших моряков. То немногое, что осталось от тел. Их не хоронили на Кехребаре — погибших возвращали в Ксаль-Риум, где они будут погребены на военном кладбише. Там скоро станет намного больше могил, чем прежде, подумал Амадин Ролан. Из тысячи семисот человек команды спаслось меньше пятидесяти. Кехребар обошелся Империи очень дорого, и последующая победа в морском бою лишь отчасти загладила болезненные воспоминания. Война оказалась совсем не такой, какой представляли ее ксаль-риумцы.
— О чем задумался, Амадин? — от Кайрена не ускользнуло мрачное выражение на лице напарника.
Тот вздохнул.
— Так... Ни о чем таком, о чем не думают другие.
Гайонец ничего не сказал. Он понял.
— Ты прав, Феран, — произнес Амадин. — Лучше бы поскорее снова выйти в море. С этой войной уже пора заканчивать.
Лакрейн. Дворцовая площадь.
Двое гвардейцев в красно-желтом — традиционных цветах Ивирского Султаната — проводили Арио Микаву на огромный мраморный балкон. С балкона открывался вид на мощеную камнем площадь перед султанским дворцом. Здесь уже присутствовал сам Блистательный в окружении многочисленной свиты. Шесть гвардейцев, вооруженных саблями и револьверами, несли стражу. Приблизившись к султану, Арио Микава низко поклонился:
— Блистательный, я прибыл по вашему зову.
— Очень хорошо, — Ажади Солнцеподобный смерил агинаррийца невыразительным взглядом и улыбнулся уголками губ. — Я хочу, чтобы ты стал свидетелем того, что сейчас произойдет.
Микава воздержался от ненужных вопросов. Капитан сомневался, что его ждет приятное зрелище, но, состроив бесстрастную мину, занял место в стороне от султана. Он — всего лишь наемник, и не смеет стоять подле владыки Ивира. На улице уже собралась немалая толпа горожан, окружившая площадь по периметру. Двойная цепь солдат удерживала толпу в отведенных границах. В руках у солдат были винтовки, штыки — примкнуты. Можно было слышать низкий гул, которых издавали сотни людей — такой же рокот издают волны, бьющие в скалистый берег. Негромкий, но опасный. Угрожающий.
Очень быстро подозрения Микавы подтвердились. Послышался рев труб и басовитый лязг больших гонгов. Толпа на площади заволновалась, а к центру от дворца провели нескольких человек. Было довольно далеко, но Арио Микава сразу узнал иль-Кедама. С ним были другие схваченные заговорщики: Кифар иль-Мадаат, казначей. Генерал иль-Дамаэзи. И еще трое — Арио Микава узнал их всех, они были из числа свиты султана, из наиболее доверенных людей. Фадах Комени, невзрачный с виду старик, был старшим над личной прислугой Ажади Восьмого. Неудивительно, что весть об измене привела султана в такое бешенство. Паши ай-Салука среди узников не было, родичей султана не казнят публично. Скорее всего, его тихо удавят или отравят, а затем похоронят в фамильном склепе, и о его смерти не будет сказано ни слова в народе.
Все пятеро обреченных были только в коротких холщовых штанах. Гвардейцы вывели их точно в центр квадратной площади, затем заковали руки и ноги в массивные железные колодки. Бесцеремонно пуская в ход кулаки, воины заставили заговорщиков стать на колени. Неожиданно иль-Кедам обернулся и посмотрел в сторону балкона. Почему-то Микаве показалось, что ивирец смотрит прямо на него, но северянин не опустил взгляд. Он не ощущал ни сожаления, ни тем более раскаяния. Иль-Кедам понимал, в какую игру ввязывается. Он был опасен, поэтому следовало его убрать, а то, что бей спутался с заговорщиками, только облегчило работу агинаррийцу.
