Империя-1

Теперь вся важнейшая информация отображалась у меня на лицевой панели скафа. Большая часть информации продолжала идти через экраны.

Так. Начинаем...

-Мать твою так, ребята. -Выругался я на русском, на своем родном.

Менюшки раскрылись точно такие, какие и должны быть. Память моя усиленно работала, выдирая целые пласты из темной глубины забвения. Все способы посадить аэрокосмический истребитель — они тут, в памяти бортокомпа. Тысячи вариантов аварийных посадок, тысячи шаблонов, готовых к заполнению результатами многочисленных расчетов траекторий, сопротивлений атмосферы и всего, что только может оказаться на этой планете...

Несмотря на скаф, я почувствовал тонкую струйку пота, стекающую по шее сзади. Виски тоже были все мокрые, и внезапно стало дико жарко и неуютно, словно за минуту очутился в немытой бане.

Очень хотелось пить, но я даже думать про это не мог. Что пить-то? Скаф пуст, еще не хватало тут двести лет водичку держать, в надежде на то, что один полоумный вздумает спасаться в нем от взрыва конвертера.

Лана, будем так думать, не выпивши.

Сначала поставить задачу бортокомпу. Дальше он должен предложить мне список вариантов, из которых надо только лишь выбрать те, которые наиболее подходят мне. Если же таковых не окажется, то тогда — и только тогда — надо чтой-то будет придумывать самому...

Варианты сразу не замедлили появится.

Посадка в аварийном режиме, максимальная экономия горючего, планетарные данные не известны. Пилот ограниченно годен к управлению, режим — полная автоматика.

Бортокомп думал не долго.

Болезненно-красная надпись — 'рекомендовано оставаться на орбите'. Я едва не выматерился.

Счас еще, на орбите. А когда у тебя горючка кончится, то что делать-то? Метеорит изображать? Сгорю ведь еще в верхних слоях атмосферы! Снизу зато красиво будет — 'Смотри, любимый, звезда падает — давай желание загадаем...'.

'Неприемлемо'.

'Рекомендованные варианты: аварийная посадка, выброс в спасательной капсуле'.

'Аварийная посадка'.

'Уточнения'.

'Максимальная экономия горючего'.

'Уточнения приняты. Оцените варианты'.

Экран передо мной расцвел таким цветением траекторий, что я чуть-чуть не зажмурился. Итак, выбираем, потом малость подождать...

Загудели сервомоторы, когда автопилот стал перестраивать внутреннюю конфигурацию вычислительных устройств под условия аварийной посадки. Главное, чтобы все уцелело. Если накроется какая-нибудь железячка, то я сам "Поморник" не посажу, расшибусь... Я не пилот экстракласса, не ас космических боев, никогда не увлекался скоростными спусками с низких орбит, как у нас кое-кто, и никогда всерьез не летал, несмотря на свое образование. Так что вся надежда на технику, как и всегда.

Выручай, железяка!

И снова на меня накатила знакомая обида — как и тогда, в звездолете.

Вот обидно будет — пролететь черт знает сколько миллионов километров, и сгореть в атмосфере, или подобно метеору разбиться о поверхность. Долетит такой вот осколок плазмы до твердой поверхности, и грохнет до самого скального основания...

Я поудобнее поерзал в скафе, чтобы подстроиться под кресло. Скаф блокирован, зажимы зажаты в кресло. Шнурок прямой связи тоже напрягся, намертво влипнув в разъем. Кондиционеры подключены к воздушной магистрали скафа, и легкий ветерок пролетал по моему телу. Датчики снимали мое состояние и выводили свои данные на дисплей передо мной. Все в норме, в норме.

Короткий смешок — радости-то будет местным ученым...

"Поморник" грохнет почище Тунгусского метеорита. Одно хорошо — горючки почти нет, и радиоактивное заражение тутошним местам не грозит. Пара миллиграмм активного вещества, что сохранились в баках на аварийную коррекцию, не в счет. Они растворятся в атмосфере почти сразу и незаметно. Вот будут гадать, что это было, и вряд ли свяжут с громадным звездолетом на орбите... Возможно, потом и дознаются, когда обнаружат, что один док пуст.

То-то подивятся — не повезло выжившим, грохнулись об планету...

Лицевая пластина шлема скафандра стала покрываться легким водяным налетом. Мелкий туман сгустился в рубке. Я не сразу понял, что это означает.

Разгерметизация, черт бы ее подрал! Воздух улетучивается из "Поморника" как из проколотого воздушного шарика. Все-таки я поспешил. А хотя... Опоздай я еще на час — и быть мне поджаренным радиацией.

Мигнули индикаторы, скаф перешел на закрытое снабжение от воздушной магистрали "Поморника". Будем надеяться, что она не повреждена.

Господи, ну хоть бы пару десятков грамм активного вещества! Тогда все бы было хорошо... Сел бы нормально, и помощь тоже нормально вызвал, и еще осталось бы в лазерах — по воронам пострелять...

Черт возьми! Тут же есть радио! Надо же дать сигнал! Ну не может же быть, что на поверхности вообще никто не слушает эфир, такого просто не может быть! Космическая частота прослушивается постоянно, и обычно она свободна от всяких товарищей-любителей пошутить. Словить ракету за такую шутку можно самую настоящую, не шуточную.

Если будет сигнал, ничем конкретным помочь не смогут, но хотя бы засекут место посадки...

В сознании я был еще пару минут. Пока перегрузка не вдавила меня в кресло, выжала из легких воздух.

Красная пелена наползала на мир. Мне становилось все хуже и хуже.

Чертов автопилот выбрал самую экономную траекторию, на которой расход топлива был минимален. Но вот перегрузки при этом достигали таких величин... Лучше на аэрокосмических истребителях не летать. Это не громадные лайнеры, на которых кругом и везде стоят корректирующие двигатели, чтобы, не дай Бог, лишние "же" не навалились на драгоценных пассажиров.

В небытие я пребывал не так уж и долго. Рывком меня вывернуло наружу, когда штурмовик уже выправил курс и стал ровно снижаться. Тряска почти прекратилась, ход вроде бы ничего, и значит, пока что все нормально.

Мелькнуло зеркалом бесконечное озеро океана. Вроде бы даже тень мчалась по волнам... Но это обман, оптический обман — я и волн-то не видел. Показался берег, мигом напрыгнул на блестящую гладь, зеленовато-серый и весь какой-то плоский, рванула его блестящее зеркало какой-то реки, промелькнуло нечто вроде города — зубастая клякса каких-то строений, расползшееся по берегу, потянулась какая-то грязновато-серая равнина, какая-то безумная, словно внизу перемешивали манную кашу, да так она и застыла, и постепенно перешла она в упругие шпили гор.

Я не сразу понял, что увидел. Город! Тут есть города — значит, тут есть люди? Значит, наша колония не только уцелела, но еще и развивается вовсю? Но почему город такой маленький?

Легкая пелена облаков пронеслась по экранам подобно сорванной простыне. Воздух выл на плоскостях, движки работали на пределе, тормозя аэрокосмический истребитель до нормальной скорости. Корпус наполнялся мелкой вибрацией, у меня стали ныть зубы.

Пусть хватит горючего еще на десять минут — и я смогу посадить "Поморник", на вертикальной посадке...

А внизу-то, внизу уже вставали на горизонте новые горы, высоченные исполины, подпирающие своими вершинами облака. И тянулась вдаль зеленая гладь леса, неслась быстро-быстро навстречу.

И в этот момент горючее кончилось. Стихла вибрация движков, короткие крылья раздвинулись насколько можно шире. Но одновременно нарастала вибрация корпуса, когда аэрокосмический истребитель, лишенный корректирующих реактивных тяг, стал рыскать носом.

Мелкая дрожь прошла сквозь меня, сотрясла до скрипа в стиснутых зубах, дрогнули пальцы, и помимо моей воли сжались на подлокотниках противоперегрузочного кресла.

Полет перешел в падение. По экрану промелькнули какие-то скалы, что-то с рыкающим грохотом обвалилось справа. Аэрокосмический истребитель рвануло, стало поворачивать и трясти, и вдруг на экраны наползла чернота.

Толком испугаться я не успел. Страшный удар подбросил "Поморник", взвыли в агонии движки, стабилизируя полет на последних каплях активного вещества. Как же оно могло еще уцелеть, как же...

Вот теперь действительно ВСЕ...

Хлестнули по колпаку кабины древесные ветки. Скачком поднялась перегрузка, меня дернуло в кресле, как жучка на веревочке. Что-то хрустнуло в груди, и сразу же стало очень больно дышать.

Мягкая серая пелена накрыла меня с головой теплой меховой шапкой, милосердно погасила сознание, увлекло туда, где нет ни боли, ни смерти.

Снова беспамятство.

* * *

*

Пришел в себя я неожиданно, рывком. Вроде как спал, спал — и проснулся, и все кошмары позади.

Я попытался встать.

Щелкнули захваты на скафе, меня бросило обратно.

Что-то не сработало...

Минут через двадцать я понял, что заклинило захваты на кресле. Случай редчайший, но все же — бывает, бывает...

Лазерного пистолета под рукой нет, захваты не отстрелить... Горелка! Если она еще работает, то дела не такие уж и безнадежные, можно разрезать захваты...

Совершенно автоматически я потянулся к горелке, и тут же вспыхнула боль. Боль началась откуда-то из плеча, и мгновенно распространилась по всему телу, обняла меня жарким огнем... Я даже не мог подумать, что будет так больно.

Наверное, я кричал. Пересохшее горло еще могло издавать какие-то звуки, хотя даже это было больно, страшно больно.

Не знаю, каким чудом мне удалось не потерять сознание. Стало плохо, очень плохо, но все же я оставался в сознании.

Потребовалось немного времени, чтобы я начал совершать осмысленные действия. Хоть какие-нибудь, а осмысленные... Хоть как, а думать, думать...

Горелка работала плохо. Заряд уже был на самом нуле, оставалось совсем немного, и язычок пламени уже расширился, и почти потерял синеватый отлив — верная черта, что пасты осталось кот наплакал.

Работать было трудно. Раз от разу боль начинала терзать мне все сильнее, и приходилось откидываться на спину и отдыхать. Заснуть я не решился — вполне можно было и не проснуться. А пользоваться медикаментами из аптечки... Они, конечно, долговечные, но на столько лет явно не рассчитаны. Да и пуста аптечка, пуста... Никто ничего в нее не закладывал, вся органика осталась в анабиозном блоке...

Боль была сначала. Потом я просто к ней привык... Если такое возможно. Настало непонятное оцепенение, нежелание, успокоение... Такое ощущение, что работаешь в вакууме, в полной невесомости, с отказавшими приводами скафа. Каждое движение давалось тяжело, как и размышления, какое именно движение надо сделать и зачем.

Все-таки скаф пришлось снимать. Горелка фыркнула пучком красноватого огня, и погасла. Привет.

Хорошо, что основные захваты уже были перерезаны. Оставалось только расстегнуть скаф, перегнуться набок — и я вывалился на пол как мешок с мусором. Пол понесся на меня — я увидел во всех подробностях приближающийся рубчатый пластик — шершавый, с маленькими выступающими овалами присосок... Ударился не столь уж сильно, но мне и этого хватило.

Вторично пришел в себя я совсем плохо. Пластик перед глазом окрасился кровью, в ушах звучали паровые молоты, и тело непрерывно тряслось в судорогах.

Некоторое время спустя я постарался встать, и не смог. Просто не смог.

Не знаю, как мне удалось перевернуться на спину — со стоном, выхаркнув их вконец мертвого горла пару ругательств, но все же я лежал на спине и жадно пил нагретый воздух кабины "Поморника". Дышал тяжело, грудь ходила ходуном — но все же дышал...

Пару минут я просто лежал. Не было сил даже думать, переворачивать тяжеленные валуны мыслей...

Но почему-то я думал. Анализировал... Строил связи, вспоминал давние знания, когда-то насильно запихнутые мне в голову...

Сначала надо понять, что со мной.

Боль в ключице — это во время рывка. Скаф-то все-таки не такой прочный, как хотелось бы, и происшедшее — не такая уж и редкость. Скорее всего. Поломана ключица, а это не шутки. Также есть подозрения на пару ребер справа — швырнуло меня качественно... А вот ссадины на лице — это я уже сам постарался, когда вывалился из скафа.

Знакомая манера. Быстрая, немного ироничная, спокойная — как прохладный весенний ручеек в горах. Самое то, что надо, чтобы совсем не свихнуться — ведь именно так меня учили, и никак иначе.

Раны заживут, это хорошо. Все же я не такой обычный человек, у Академии остались еще свои секреты...

По меньшей мере надо пару недель на полное восстановление... Грубо говоря, через пять дней уже можно будет передвигаться сносно, а через десять — принять легкий разминочный бой с полуслепым убогим калекой.

Для выздоровления нужно — еда и покой. Причем полный, без физических нагрузок.

Я глухо выдохнул. Потолок качнулся, индикаторы мертвенно следили за мной.

Так. Энергии-то нет, даже на аварийное освещение! А свет откуда взялся? Видно же, что это не ночное зрение, это обычный дневной свет. И идет он как раз через часть задней полусферы и часть правой полусферы. А вот все остальное — темное...

Хорошо, очень хорошо. "Поморник" шмякнулся где-то на поверхности, и это тоже очень хорошо. Не потонул в озере, в море, не завяз в болоте, а лежит на твердой поверхности.

Есть приток воздуха — духоты я совсем не чувствую, даже запах какой-то... Конечно, герметичность после такого удара точно ни к черту.

Пахло лесом. Лесом, именно лесом, настоящим ЛЕСОМ — я только раз видел такой, в самом детстве. Нет ни запаха разлагающихся углеводов, ни характерной сладковатой гнильцы, остающейся мерзким налетом на коже и неведомыми путями сразу же оседающей на любой доступной поверхности, нет щемящего запаха тревоги — радиация близко...

Хвоя, забытый запах. И листва. И немного — гарь... Горело что-то. Но как иначе — при посадке вовсю работали коррекционные, на последнем издыхании, и пожгли они тут здорово... Наверное, до горизонта — выжженная пустошь, черная, и пепел порхает белыми хлопьями. А запах... Бывают даже призраки идей, не то что запахов.

Скосив глаза, я посмотрел направо. Шея двигалась с трудом, как у подрезанного робота-гладиатора. Но все же двигалась, и это хорошо. Если бы я еще и шею сломал, что тогда бы совсем уж конец пришел бы, причем страшненький такой... Даже сердце себе не остановишь, не получиться. Останется только хорошенько помучаться напоследок.

Ничего, конечно, не увидел. Синева разлилась по экранам, чистая, первородная синева небес. Ни единого облачка, ни пятнышка — только эта бесконечная синь, похожая на перевернутую бесконечность, отражалась в экранах. Пройдя через равнодушные глазки датчиков, через жилы световодов, и прыгнув на экраны — небо молчало. Не было нужно этому зрелищу посредники в виде электрических сигналов и цифровых преобразователей сигналов, рисующих картины на дисплеях сверхвысокого разрешения — только световоды да их выходы несли сюда, в бронированный корпус павшей птицы это небо.

Встать. Смотреть, что там еще... Что там еще? Что еще там?

Отрываться от неба, нависшего над головой, было тяжел. Но все же я кое-как оперся на локти и постарался встать...

Мутная тяжелая волна нахлынула откуда-то снизу. И сразу стал настолько плохо...