Капитан Магу

— А ты прямо так и пойдешь.

— Так и пойду, — подтвердил Нодир, — в доме еды нет. Я вам нужен, вы и кормите.

— Тогда поехали. На перевале нам надо быть не позже послезавтрашнего утра.

Капитан хотел было залезть в седло, но был остановлен горцем.

— Будете, — пообещал контрабандист, — здесь не так далеко. А лошади вам больше не понадобятся, дальше надо идти пешком. Отдайте коней этому предателю.

— Сам баран, — огрызнулся Рагим.

Забрав лошадей, он тронулся в обратный путь. А пограничникам теперь все приходилось тащить на своем горбу. Капитану было легче, чем остальным — у него не было тяжелой и длинной винтовки. Просто не верилось, что еще недавно можно было ехать верхом. Буквально в версте от ущелья пришлось карабкаться на крутой склон. Из-под сапог то и дело вываливались камни с шуршанием сыпавшиеся вниз.

За гребнем их ожидала узкая каменистая тропа. Слева скала, справа — пропасть, в которую страшно смотреть. А белые снежные вершины все ближе. И пронизывающий ветер все резче. Еще три часа назад, в долине, все едва ли не изнывали от жары, теперь же становилось холодно. И воздуха стало не хватать.

— А-а-а-а!!!

Алекс резко обернулся только для того, чтобы увидеть полные ужаса глаза шедшего за ним пограничника. Бедняга оступился, и едва не сорвался в пропасть. Едва — это балансирование в положении неустойчивого равновесия, вцепившись побелевшими пальцами в край плиты, с которого они могли сорваться в любой момент.

Даже не сообразив, что делает, чисто инстинктивно, капитан сделал два шага и лег на живот. Из такого положения до зависшего над пропастью ефрейтора можно было с трудом дотянуться, но и самому Алексу зацепиться было не за что. Сорвавшись, тяжелый пограничник мог утянуть маленького капитана вслед за собой.

— Держись, слышишь, держись. Я сейчас.

И обернувшись назад.

— За ноги меня держите, за ноги!

Кто-то вцепился в левый сапог капитана. Теперь можно попробовать.

— Руку давай! Давай руку!

Но насмерть перепуганный ефрейтор никак не мог решиться на такой отчаянный поступок, только пучил глаза и судорожно хватал ртом воздух.

— Руку давай, я приказываю!

То ли командный голос помог, то ли сам рискнул, но оторвав пальцы от камня, пограничник мертвой хваткой вцепился в правую руку капитана. Алекс с ужасом ощутил, как понемногу сползает к краю обрыва.

— Тяните, сволочи, тяните!

А в голове дятлом стучала мысль "только бы сапог не соскочил". Не соскочил. И сползание прекратилось. Нащупав левой рукой опору, капитан приказал.

— Тяните! Сильнее!

"Сейчас или ногу оторвут, или руку". Слышно было, как ефрейтор сучит ногами, пытаясь хоть за что-нибудь зацепиться, но это у него никак не получалось. Тем не менее, понемногу он начал пятится назад.

— Давай! Тяни!

Еще, еще немного. Наконец, сапог ефрейтора за что-то зацепился, и он рывком наполовину вылез на тропу. Алекс подхватил пограничника за шиворот и совместными усилиями его окончательно вытащили наверх. Потом все молча сидели, прижавшись спиной к скале, переводили дыхание и ждали, пока хоть немного успокоится сердце. Ни на что другое сил не было.

— Пять суток, чтобы под ноги лучше смотрел!

— Есть, пять суток, господин капитан!

— Ладно, давайте подниматься. Нам еще к штурму успеть надо.

Заночевали в узкой расщелине, где все едва смогли поместиться.

— Нодир еще далеко идти?

— Нет. Почти пришли, но завтра будет самый трудный путь.

Едва только вышли, как капитан понял, что самый трудный путь был вчера, а сегодня предстоит самый опасный. Сначала долго шли по леднику. Коварная поверхность, покрытая снегом, скрывала глубокие расщелины во льду. В нее даже не нужно падать, достаточно просто вывихнуть ногу. Если бы не чутье и опыт Нодира, через ледник перешли бы далеко не все.

А потом была узкая тропа, похожая на вчерашнюю, только была еще уже. Местами попадались участки, пройти которые можно было, только буквально прилипнув к скале. Ранец за спиной тянет в пропасть, дурацкая сабля болтается и бьет по ноге, холодный пот заливает глаза. И в сотый раз сожалеешь, что ввязался в эту авантюру, да еще столько людей за собой потащил. А сам медленно, шаг за шагом, осторожно нащупывая подошвой сапога устойчивую опору и стараясь не смотреть вниз, перемещаешься к спасительному выступу, на котором можно будет остановиться и перевести дух. А офицерские хромовые сапоги для таких переходов абсолютно не пригодны, уж больно подошва жесткая и скользкая.

— А-а-а-а-а!!!

Крик оборвался вместе с мерзким шлепком тела, достигшего дна пропасти.

— Не смотреть! Ему уже ничем не поможешь. Двигайтесь дальше!

Охотников стало на одного меньше. Когда выбрались с этой чертовой тропы, о погибшем никто не вспоминал. По крайней мере, вслух. Все понимали, что сегодня это не последний и боялись сглазить.

Потом был переход через еще один ледник, такой же коварный и смертельно опасный. На выходе с ледника Нодир остановился.

— Дальше идти нельзя. Дальше тропу видно с перевала. Пойдем ночью.

Капитан взобрался на скальный выступ, отсюда хорошо был виден сам перевал и старая башня, до которой было не более полутора верст. Даже дымок над перевалом можно было различить — османийцы готовили ужин. Алекс проглотил слюну. А идущая вдоль горного склона тропа вгоняла в смертельную тоску. Такая же опасная, как та, которую они уже миновали, только идти по ней придется ночью в полной темноте.

В прошлый раз с этой тропы сорвались пятеро солдат и штаб-капитан Суров. Может, они до сих пор лежат на дне ущелья. Но им было куда труднее. Тогда была зима, они были голодные, замерзшие и обессилевшие. А потом был долгий и опасный переход через враждебные горы. К своим вышло только четверо. "Интересно, сколько нас останется к завтрашнему утру?".

Разглядев все, что нужно, капитан вернулся к отдыхавшим пограничникам.

— Смотрите все сюда. Вот это — дорога на перевал, это — старая башня. Завтра на рассвете начнется штурм. Перед началом штурма будет выпущена сигнальная ракета черного дыма. Это сигнал нам. Когда османийцы будут занимать позиции за каменной грядой, они не будут смотреть назад. В это время, мы выходим на этот склон, сближаемся на полторы сотни саженей и открываем огонь. Наша задача — отвлечь османийцев и содействовать успеху штурма. Есть вопросы?

Несколько секунд пограничники переваривали полученную информацию. Первым решился Патриков.

— И долго отвлекать придется, господин капитан?

— Перед перевалом довольно крутой подъем, поэтому, минут шесть-восемь. Быстрее наши не поднимутся.

Подключились остальные пограничники.

— А там хоть укрыться есть где?

— Есть. На склоне много крупных камней, за ними укроетесь.

— Что делать, если нас обнаружат?

— Хороший вопрос. По тропе пойдем ночью. Если кто-то сорвется — падать нужно молча. Начнете орать, и себе не поможете, и товарищей погубите. Это понятно?

— Понятно, — прогудели солдаты.

Перспектива и в самом деле вырисовывалась невеселая.

— Когда дойдем до конца тропы, сидим тихо и ждем сигнала. Курить, ссать и кашлять возможности не будет до самого утра. Если нас обнаружат после сигнала, продолжаем сближение с противником и открываем огонь. Еще вопросы?

Ответом было молчание. Только сейчас до пограничников дошло, во что они ввязались, но обратного пути для них уже не было, теперь можно было идти только вперед.

— Если вопросов нет, тогда всем приказываю отдыхать, как стемнеет — выходим. Летом ночи короткие.

Позже выяснилось, что со временем выхода Алекс поспешил. Его поправил Нодир лучше знающий местные условия.

— Не торопись, офицер, часа через два выйдем.

Вскоре взошла луна, разогнавшая своим бледным светом ночную тьму. Проводник поднялся первым.

— Идите за мной.

Следующие три часа Алекс помнил плохо. Только липкий пот и такой же липкий страх сжимающий сердце. Да еще запомнился шорох камней, сорванных оступившимся пограничником. Капитан замер прижавшись к холодному камню, сжимая зубы, чтобы самому не заорать, и никак дождаться не мог, когда все затихнет. Как он потом добрался до безопасного места, память не сохранила. Следующее воспоминание — он сидит на камне, пытаясь унять крупную дрожь, и считает выбравшихся с тропы солдат.

— ...двадцать, двадцать один, двадцать два.

Этот был последним. Стало быть, еще трое, ни одного выстрела не прозвучало. Горы взяли свою жертву. Выжившим оставалось только сидеть молча и ждать, чтобы несколько часов спустя добраться врага и пустить ему кровь. Османийцы были совсем рядом, было хорошо слышно, как перекликаются их часовые. Изредка ветер доносил запах дыма, недостатка в дровах на перевале, похоже, не испытывали.

Поднялся Нодир, начал пробираться к тропе, перешагивая через ноги пограничников.

— Ты куда? — прошипел капитан.

— Обратно. Я вам больше не нужен.

— Стой! Утром уйдешь.

И правую руку на клапан кобуры. Клятва клятвой, а пусть пока под контролем побудет, так надежнее будет. Мало ли, что ему в голову придет. Проводник спорить не стал, сел там же, где и стоял.

Время, сволочь, тянулось иссушающе медленно. Казалось, эта ночь никогда не закончится. Утра ждали со страхом и нетерпением, скорее бы уж все это закончилось. Наконец, на востоке солнце окрасило вершины гор красным кровавым рассветом. Алекс рискнул выбраться повыше, чтобы оценить обстановку. Османийский лагерь спал, там еще ни о чем не подозревали.

Как ни ждали сигнала, он был для всех неожиданным. П-ш-ш-ш. Оставляя пышный дымный хвост, взлетела ракета. Внизу на перевале сразу же загомонили османийцы. Пограничники тоже зашевелились, но капитан жестом осадил их, пусть противник начнет занимать позиции, тогда, авось, за тылом никто следить не станет. А вот теперь пора!

— Пошли!

Разминая затекшие от долгого сидения ноги, пограничники серыми тенями заскользили по склону. Только бы не заметили, только бы не заметили, только... А вот и место подходящее, небольшая плоская площадка, усыпанная крупными камнями.

— Ложись!

Пограничники, укрывшись за камнями, начали заряжать винтовки. Капитан рискнул выглянуть из-за камня, чтобы оценить обстановку. Неужели не заметили? Османийцы заняли позицию за каменной грядой, изготовились к стрельбе, и было их намного больше сотни. Командовавший ими офицер уже вытащил саблю из ножен. Алекс повернулся к лежавшему справа ефрейтору.

— Как только офицер поднимет саблю.

Пограничник понимающе кивнул и припал к прицелу. Теперь оставалось только надеяться, что у османийского командира хватит выдержки и хладнокровия подпустить штурмующую колонну поближе.

Сухо треснул одиночный выстрел.

— Огонь!

Команду заглушил грохот выстрелов. Османийцы внизу не сразу сообразили, что именно происходит, их командир был убит первым, так и не успев приказать открыть огонь. Если бы не предательский дым, выдавший позицию стрелков, можно было успеть дать второй залп. По отношению к пограничникам, позиция противника была крайне невыгодной, расположена ниже и почти лишена укрытий. И огонь османийцы вели вразнобой, но было их впятеро больше. Ответные пули загудели над головой, защелкали по камням.

И не только по камням. Ефрейтор справа дернулся, поймав пулю. Алекс вытащил из ранца бинт и добрался до раненого. Перевернул его на спину. Пуля вошла ниже правой ключицы.

— Терпи солдат, сейчас мы тебя перевяжем.

Неожиданно раненый прохрипел.

— Слышь, капитан, а ведь я убить тебя должен был.

— Что?

Алекс поначалу решил, что ефрейтор бредит.

— Он приказал, а я не смог, рука не поднялась. А потом ты же меня спас.

На бред это походило мало. Капитан узнал того самого пограничника, чей неприязненный взгляд зацепил его еще в Аллерте. И его же он второго дня вытащил из пропасти.

— Кто приказал?! Кто?!

В Аллерте Алекс пробыл меньше двух суток и почти все время провел в госпитале. Он просто не мог никому нанести смертельных обид. Ефрейтор хотел что-то сказать, но закашлялся, изо рта хлынула кровь. А затем он вздрогнул и обмяк.

— Османийцы идут!

Капитан отпустил умершего. Затем выгреб из его подсумка оставшиеся патроны, и рассовал их по карманам. Затем зарядил винтовку и просунул ствол между камней. Не до этих загадок сейчас было, бой продолжался.

Кто-то из османийских командиров сообразил, что если засевших на склоне руоссийцев не уничтожить, то вести прицельный огонь по поднимавшейся снизу штурмовой колонне они не дадут. Часть османийцев осталась отражать атаку, а часть начала подниматься по склону, чтобы штыками достать засевших за камнями пограничников.

Свой первой целью капитан Магу выбрал распоряжавшегося внизу османийца. Судя по отсутствию сабли, это был унтер, что не спасло его от пули. Взвести курок, откинуть затвор, извлечь горячую гильзу, достать патрон из подсумка и протолкнуть его в патронник, закрыть затвор. Долго, очень долго. Вторым стал здоровенный османиец в синем мундире, уж больно удачно попал в прицел. Осталось только совместить с ним мушку и нажать на спусковой крючок. Винтовка лягнула капитана в плечо, дым закрыл видимость.

Алекс успел выстрелить еще трижды, каждый раз выбирая цели внизу у каменной гряды. Они были как на ладони и не двигались, поэтому, он ни разу не промахнулся. А потом до пограничников добралась первая волна османийцев, самые смелые и быстрые. Оставив только на склоне не менее трех десятков тел в синих мундирах, они жаждали мщения, а потому, короткая схватка была жестокой.

— Бей!!!

Первого набегавшего синемундирника капитан сшиб пулей, и тот, выронив винтовку, откатился вниз мятым кулем. Второй широко размахнулся, норовя приколоть руоссийца к земле длинным ятаганным штыком. Слишком широко и слишком долго Алекс успел привстать, кольнуть противника в живот, выдернуть штык и откатится в сторону, избегая ответного удара. Вражеский штык лязгнул о камень, а сам османиец завалился на бок, зажимая рану на животе.

Встретить следующего османийца капитан никак не мог успеть. Спас его кто-то из пограничников, успев подскочить он вогнал штык во вражеский бок и тут же сам был сражен другим османийцем.

— А-а-а-а!!!

Капитан в два прыжка добрался до убийцы. Штыком в живот, прикладом по голове. "Почему они не стреляют? Видимо, разрядили винтовки внизу, а перезарядить их не успели".

Следующий противник штыком действовал неожиданно умело, Алекс четырежды с трудом отражал его выпады, медленно отступая назад. Османиец не давал разорвать дистанцию, постоянно атакуя. И быть бы капитану, насаженному на вражеский клинок, да случайность спасла. Коварный камень вывернулся из-под османийского сапога, противник качнулся, восстанавливая равновесие. Алекс, воспользовавшись моментом, вогнал штык в синий мундир, ощутив, как хрустнуло сломанное ребро.

Обрадоваться удаче капитан не успел, в тот же миг чужой клинок вошел в его левое бедро. Алекс даже боли поначалу не почувствовал. Левая нога подломилась, и он оказался на камнях, с изумлением глядя на потемневшую от крови штанину. А потом пришла боль. И страх. "Перевязать надо, не то кровью истеку". А на подходе была вторая волна османийцев, в ней собрались не такие быстрые и более осторожные.