Выжья Сечь - 2. Месть ведьмы

— И теперь хочешь уехать? — Едва слышно спросил он. Девушка мотнула головой, сильнее прижимаясь к нему.

— А ведь сразу я уразумел все, едва только глаза пьяные продрал, — продолжал бормотать куда-то в ее волосы всевластный комес. — Ровно как осветился весь дом-то мой. Да и самому как облегченье наступило. Рано я знамена свернул, ох, рано. Не таков мой род, чтоб одна только подлая баба под корень его извела!

Каля подняла голову, усмехаясь. Казимир встретился с ней глазами.

— Долго я думал, полночи, да весь день. Все пути как есть пересмотрел, да только не придумывалось мне ничего, — держа ее взгляд, говорил комес. — От нечего делать взялся амулеты да обереги, мракоборцами да магами нанесенные, перебирать. Пока на глаза мне вещица не попалась. Давно я не видал ее, почитай, с того дня, как с болот в комнату эту заскочил, в доспехи родовые переодеться, да волосы прибрать, чтоб не мешались. Ну, когда мы войско Сигирдово в трясине потопили, припоминаешь? Почти три года назад то было. Я ж тогда, почитай, первый раз за четыре-то месяца гребень в руки взял. Ну и... наткнулся. Вон она, — он кивнул на мутную бусину, лежавшую на блюде у самой кровати комеса. — Торопился очень, сама разумеешь — война. Да и тебя надо было перед походом проведать. Бросил ее здесь, видать позже уж Маришка нашла, да на стол положила. Ну а я кинул к оберегам своим, да и запамятовал, что у меня это есть.

— Что это? — Соскользнув с колен Казимира, Каля взяла бусину в руки. Ничего в ней не было особого, такими украшали волосы как женщины, так и мужчины, коие волосы в косы плели.

Казимир осторожно снял бусину с ее ладони.

— Оберег, — коротко ответил он. — Лучший из тех, что у меня был.

* * *

Отряд выезжал на рассвете. Недовольные так быстро кончившейся вчерашней пирушкой наемники обменивались угрюмыми взглядами, но помалкивали, глядя в спину еще более угрюмого мракоборца. Кони сонно цокали копытами по мощеным улицам, и сами выглядели, ровно похмельные. Время от времени мимо проходили ранние прохожие, такие же невыспавшиеся, как и все в отряде. Поэтому, когда из утреннего тумана вынырнула еще одна фигура, внимание на нее обратили не сразу. Только когда коротенький тощий человечишко в звериных шкурах да весь увешанный амулетами, ровно чучело весеннего божка, вдруг бросился под копыта коня Колоброда, атаман резко осадил своего жеребца, крепко выругавшись в сердцах.

— Чтоб тебя демоны унесли, Шелкопер! Какого рожна тебе нужно?

Остальные невольно приостановили своих коней, хмурясь сильнее обычного. Человечешко был знаком каждому в городе — полусумасшедший колдунок, неизвестно с чего живший, да и для чего, временами являлся на базарной площади, пугая кметов сбывавшимися мрачными предсказаниями одно страшнее другого. Встретить его перед походом было не к добру, про то знали все.

— Не ходи ты сегодня за город, добрый атаман, — запричитал тем временем колдун своим обыкновенным тонким и противным голосом. Ехавший впереди мракоборец поморщился. — Ой, не ходи! Людей положишь, проклятье навлечешь! Мученьем лютым наградишь да смертью страшною, премерзкою! Житья не будет тем, кто обернется! Страшнее смерти жизнь покажется! Не ходи, атаман, страшно, смерть я вижу да муки поганее загробных! Останься, не ходи, пожалей людей!

Колоброд заколебался. Мракоборец морщился сильнее, остальные переглядывались, не зная, как поступить. Большинство взоров обратилось к атаману. Все, кроме Янека Чистого, более всех рвавшегося в сегодняшний отряд. Насмешливо обведя глазами товарищей, он решительно направил коня к продолжавшему бормотать колдуну и резко огрел того плетью.

— Замолкни ты, песья душа! Карканья твоего не хватало!

Шелкопер взвыл, попятившись. В этот миг Колоброд принял решение. По взмаху его руки воины двинулись дальше, объезжая не прекращавшего скулить колдунка с двух сторон, пряча глаза друг от друга.

Один только задержался рядом с обиженным предсказателем. Мирка Шляхтич перегнулся из седла, и в пыль перед Шелкопером шлепнулась тяжелая монета.

— Поколдуй нам на удачу, — негромко попросил наемник, кивая колдуну. И — отшатнулся, когда тот с внезапной резвостью вскочил на ноги, кидаясь к боку коня.

— Возьми, добрый рыцарь, — от неожиданности Шляхтич вздрогнул. Товарищи считали его бастардом, и рыцарем его не звал никто. — Возьми, от смерти тебя охоронит! Возьми, не пожалеешь!

На грязной ладони лежала мутная бусина. Обычная бусина, какими украшали волосы веселые кметы.

— Жизнь он мне спас, — задумчиво продолжил Казимир. — Из всего отряда только я живым остался, остальные все там полегли. Вот и подумалось мне — прежде, чем к ведьме-то ехать, а ну как навестить того Шелкопера? Не поговорили мы с ним, а зря. Может, знает он, как силе ее поганой противостоять? Из каждой ловушки, почитай, я чудом живой выходил, не может быть такого везенья одному, остальные гинули с первого раза! Пусть оберег сильнее даст, а там уж... поговорю с ней, как есть! Чего терять-то мне?

Каля усмехнулась, поглаживая жесткие медные волосы рыцаря.

— Когда едем-то мы? — только и спросила она.

* * *

... Вереница обоза петляла между холмов, повторяя изгиб торгового тракта. Тяжелые фуры, громыхая и раскачивая цветистыми тентами, тащились в самом хвосте процессии. Середину занимали разукрашенные цветами и лентами повозки. Вокруг, держась за борта расписанных зеленью и золотом телег, мешаясь между конных, шли веселящиеся кметы. Женщины и дети набивались в каждую телегу так плотно, что порой и вздохнуть было тяжело. Почти на всех телегах плотные холщовые тенты подвернули к каркасам, чтобы ничто не мешало общению.

Впрочем, неудобства вызывали лишь шутки и взрывы смеха. Иногда, углядев просвет впереди себя, возница подстегивал лошаденку, пуская телегу неуклюжим галопом. Вся конструкция, треща и раскачиваясь, металась над разномастными головами, в воздухе мельтешили руки, босые и обутые ноги колотили по бортам, пока телега не вклинивалась между другими такими же, вновь ползя точно улитка по капустному листу.

Отовсюду, насколько хватало взгляда, к городу, окруженному высокими крепостными стенами, стекались тонкие ручейки разнаряженных кметов.

Попадались и жители окрестных городков, усеявших Ложечную долину по свободному от лесов краю. Таких видно было издалека. Каждый второй ехал на коне, да и наряжен был по-другому, перепоясан широким кушаком, и у пояса имел на худой конец кинжал в добротных ножнах.

Сами кранковичане, люди по нраву общительные, растекались по городу гудящими толпами. Над стенами реяли цветные флаги, алыми точками на самых верхах дозорных башен выделялись стражники, зорко оглядывавшие толпу. Здесь же, поверху, устроив руки на вороненых ложах арбалетов, прохаживались воины градоправителя, мужчины незлобивого, но не выносящего беспорядка. Часть стражей растворилась среди гуляния, присматривая за собравшимися на ярмарку.

Отовсюду неслись приветствия, слышались восторженные возгласы, по большей части от кружков прихорошившихся женщин. Мужчины сдержанно обменивались рукопожатиями, степенно рассуждали о ценах на пшеницу, моровых жучках, налетевших неделю назад, передавали новости, собранные изо всех окрестных деревень и поселений. В толпе, не жалея ног, сновали лоточники. Детишки, получив леденцовых петушков и лошадок, таращились на все вокруг, или оглушительно дудели в свистелки, дергая матерей за руки в сторону приглянувшихся разноцветных палаток, расставленных по всему городу.

Ярмарка собрала многих. Обнаженные по пояс, лоснящиеся от масла заклинатели огня показывали свое мастерство, выдувая огненные столбы, предусмотрительно направив те в сторону белых стен. Шпагоглотатели заставляли впечатлительных кметок взвизгивать и прятать лицо на плече мужей и любимых, заправляя в глотку очередной клинок.

Гибкие, задорные танцовщицы кружились в плясках, выхватывая из толпы то мужчину, то женщину, на потехе публике со смехом вытаскивая отбивающуюся жертву на помост.

Перекрикивая друг друга, орали залихватские песни бродячие певцы, бренчали на лютнях заезжие музыканты. Всюду стоял шум, пахло пирогами, пивом, человеческим потом и жженым сахаром.

Ярмарка гуляла, ревела песни, била глиняные кружки и кувшины, качалась, опьяняя праздником и весельем.

Удерживая покусывающего удила коня, Сколопендра разглядывала колышащуюся, пеструю ленту, проползавшую мимо пригорка. От Выжиги до Кранковича разбойница и шляхтич пробирались когда лесами, когда чистыми полями. В подвластных Казимиру землях путников угощали живущие в деревнях кметы, зачастую не принимая платы от комеса. Каля то и дело прятала улыбку, глядя на Казимира. Шляхтич собрался в дорогу, одевшись и снарядившись как простой странник. Добротное походное платье, дорожный плащ да оружие придавали комесу сходство с зажиточным горожанином.

Охрану с собой Казимир не взял.

В день отъезда, замок наполнился гомоном и топотом ног. Слуги сновали взад и вперед, кухарка, наготовив в дорогу всякой снеди, со слезами умоляла непреклонного хозяина взять хотя бы мешок с провизией. При взгляде на большую плетенную корзину, доверху наполненную мясом, зеленью и хлебом, Казимир сурово сдвинул брови, наотрез отказавшись приторачивать её ни к своему, ни к Калиному седлу.

Сколопендра в свою очередь не отказалась от небольшого мешка, сунутого ей Маришкой почти на выезде из замка. Припасы пригодились. Почти три дня спутники питались жареными перепелами, пирогами с капустой и мясом, да запивали все глотком терпкого красного вина, пузатую бутыль с которым предусмотрительная кухарка втихую увязала в Калин дорожный мешок.

Казимир, вдоволь наглядевшись на Кранкович с холма, тронул коня каблуками, съезжая на дорогу.

— Куда прешь? — Рявкнул прохожий, шарахаясь из-под колес телеги с разрисованными бортами. На картинках, украшавших доски, крошечная козявка в блестящих доспехах пронзала длинным копьем здоровенного дракона, судя по виду, и так готового издохнуть от старости. Каля улыбнулась, подогнала лошадку, держась рядом с комесом.

С Фэнном Сколопендра виделась недолго. Вернувшись в отведенные эльфу гостевые покои, она застала его очнувшимся, злым, и изощренно призывающим на голову Выжигского комеса всевозможные проклятия.

До самого утра разговаривала Каля с давним другом-товарищем. Вспоминали прошлое, не трогали настоящего. Сколопендра не открыла тайну недуга шляхтича, Фэнн не стал настаивать. Лишь попросил поберечься, да не лезть в неприятности. "Хотя, люба моя ласочка, — беря Калю за руку, и глядя ей в глаза, проговорил Фэнн, — коли ты неприятностей избежишь, они сами тебя найдут".

Утром, заглянув в комнату Фэнна, Сколопендра нашла заправленную постель и пустую кружку с нетронутым отваром. Стражники не знали, когда гость ушел: эльфа и след простыл, да так ловко и тихо, что никто ничего не услышал.

Щелкнув кнутом, возница придержал фургон, пропуская их вперед. Обоз приблизился почти к самым стенам: задрав голову, разбойница пригляделась к широким воротам, поднятым над входом в город. Кованая решетка с острыми зубцами в случае опасности обрушивалась вниз, перекрывала доступ к главным воротам. Сейчас она была поднята, удерживаемая двумя толстыми железными цепями, рядом с которыми стояли невозмутимые стражники с пиками.

Пристроившись в хвост изящной повозке с разодетой в шелк матроной и прячущимися за расписными бумажными веерами дочерьми, Казимир и Каля вступили в город.

— Ну, куда взапреждь всего? — Сверкая глазами, спросила Сколопендра, оглядываясь вокруг точно ребенок, попавший в лавку чудес. — Определим коняшков на постоялый двор, и глянем, что тут да как?

— Да куда угодно, — не прекращая вертеть головой, отозвался шляхтич, сам явно наслаждавшийся разномастной толкучкой, и множеством всего увиденного. — Раз уж завернули сюда. До Вышцы, где я в последний раз с колдуном расстался, пару дней пути. Вроде не шибко торопимся. Можем и тут осмотреться, что да как.

Однако, постоялый двор, где они могли бы оставить лошадей, нашелся далеко не сразу. Нового народу в городе было столько, что все окрестные харчевни были напрочь забиты на сколько-то дворов вокруг. Уже порядком подустав, путники едва нашли себе два места за тройную плату. Находившийся в толпе с конем на поводу шляхтич присел рядом с утомленной разбойницей, потрошившей съестной мешок с задумчивым выражением лица.

— Кажется мне, иль впрямь вчера тут был еще приличный кусень мяса? — Не глядя в сторону комеса, сама у себя спросила она. Казимир возмущенно гмыкнул, отбирая мешок.

— Вот он, твой кусень, — с досадой бросил он, среди всего прочего изловив искомое. — В последнее время только и слышу о еде. Пошли прикупимся, раз это так тебя волнует.

— Да о тебе ж пекусь, пресветлый комес! Ить ровно зверь становишься, как не поешь чуток. Оно мне надо, штоб всякие вельможные дворяне глазьями на меня презлобно зыркали да животами благородными бурчали?

Казимир принял из ее рук кусок мяса с хлебом и облокотился на тюки с сеном, которые хозяин постоялого двора вытащил для тех, кому не досталось места под крышей. За редкой оградой наблюдалось целое столпотворение — люд валом валил на ярмарку. Жуя, комес поймал себя на мысли, что ему до смерти охота сей же час нырнуть в толпу, да исподволь обойти все или хотя бы часть балаганов. Улыбнувшись этому не обычному для дворянина желанию, Казимир весело взглянул на Калю. Судя по лицу, она полностью разделяла его стремления.

— Пошли, штоль, пройдемся, вельможный господин, — проговорила она, расправившись уже со своей долей, и вставая. — Не терпится мне полюбоваться на ярмарку энту. Ить как повезло, што она на пути нашем лежала, а, комес?

— Ты можешь звать меня просто Казимиром? — Проворчал тот уже в спину разбойнице, поднимаясь и проверяя, на месте ли сунутый за пазуху кошель. Вопрос был давним, каждый раз Каля клялась и божилась уважить желание "твоей светлости вельможного шляхтича", но всякий раз забывала о своем обещании.

* * *

Ярмарка встретила их пышными и пестрыми шатрами, ломящимися прилавками и навесами, да такой толкучкой, что Казимиру и Кале подчастую приходилось крепко сцепляться руками, иначе их в мгновение ока растащило бы в стороны. То и дело приходилось уворачиваться от прущих на лошадях всадников и носильщиков с коробами и тюками на плечах. Очумевшие, они прошли одежный ряд, нисколько не заинтересовавший комеса, зато живо увлекший Сколопендру. От прилавков шляхтичу пришлось оттаскивать Калю едва не волоком, и когда, наконец, они выбрались на более или менее чистый от торговцев пятачок земли, на плечах разбойницы красовался золотистый воздушный платок. Гордая своей победой, и огорченная тем, что не удалось к нему прикупить еще и охотничью женскую шляпку с пером, так ей понравившуюся, Каля с ходу бросилась в ювелирный, а затем и оружейный ряды, где уже полуослепшему и оглушенному Казимиру едва не всучили кинжал из сиреневой стали, по словам торговца, испепеляющей вампиров, а на деле — грубую подделку, крашенную синим перламутром. Попутно два раза их пытались обворовать, и не преуспели только потому, что комес в суматохе так глубоко засунул кошель, что тот сбился под кольчугу к самому животу, и когда Каля присмотрела-таки себе украшение на кисть в виде какой-то серебристой гадины, отдаленно напоминавшей сколопендру, деньги пришлось доставать не из-за пазухи, а снизу. К тому моменту, когда они выбрались из торговых рядов, и увидали шатры фокусников да звериные загоны, день собрался к вечеру. Комесу до боли оттоптали ноги, да и сами ноги гудели, ровно потревоженная струна. Казимир мог пройти десяток раз то же расстояние и не вспотеть — но не в толпе и не останавливаясь у каждого первого прилавка. Даже битвы не выматывали его так сильно, как обход торговцев вместе с Калей. Сама разбойница, однако, выглядела лишь чуть утомленной. Глаза ее горели в поисках новых развлечений.