Гоблин поневоле или Изменчивый Мир

Я молча смотрел на медленно ползущие вверх ворота и невольно задавался вопросом: а что, собственно, вообще происходит?

Видимо, в письме Учителя помимо прогулки на ящерке для частичного ознакомления было также учтён и выход за частокол, в открытое болото. Мысли, принадлежавшие Гул-аль-Дуку, вопили: за стеной — зло! за стеной — фу! за стену — ни ногой!

Но вот, на моих глазах седой гоблин, кряхтя и проклиная всё на свете, перекинув через плечо канат, что крепился к воротам, вспарывая ногами землю, целенаправленно шёл к вбитой в землю балке, оттягивая ворота вверх и открывая нам вид на безмолвную и устрашающую даже при дневном свете болотную рощу. Вспомнив подставу от Учителя в виде воздушного стража и рагхакка, я решил, что не при каких условиях никуда не полезу, пока не выясню, в чём подвох. А подвох есть — без него у старого шамана, похоже, не бывает.

Наплевав на страх перед высотой, я спрыгнул на землю и, отряхнувшись, обернулся к удивлённому моим поведением Их-руг-Ахту и скрестил руки на груди.

— В чём дело? — Решил первым нарушить молчание гоблин.

— Говори, что было в письме. — Коротко бросил я.

Зеленокожий скривился. Его гримаса явно выражала его мысли: "Ну вот за что мне всё это?! Почему он просто не мог молча делать что ему говорят?!". Ага, ха-ха три раза. Я не собака Павлова, чтобы вы могли безнаказанно надо мной эксперименты свои ставить, гобливнюки чёртовы!

После недолгих размышлений Их-руг-Ахт выдавил:

— Это тебя не касается.

— Ещё как касается! — Возразил я. — Письмо от моего учителя. Про меня. Чуешь, чем пахнет?

Гоблин сосредоточенно втянул носом воздух и пожал плечами:

— Не чувствую.

— Неприятностями! — Взорвался я на крик. — И причём для моей скромной персоны! Поэтому вся эта ситуация АХРЕНЕТЬ как меня касается!

— Но мне не велено... — попытался продолжить спорить зелёный гад.

— Ладно, — прикрыв глаза и вздохнув поглубже, чтобы успокоиться, выставил перед собой с раскрытой ладонью руку, намекая на то, чтобы гоблин заткнулся. — Тогда можешь ехать на своём громиле к Учителю (Чтоб его болотные комары высушили досуха), и сказать, что поручение — а отвезти меня за пределы поселения, похоже, твоё поручение — провалено, надеж ты не оправдал, кредит доверия...

— Хорошо-хорошо! — Их-руг-Ахт покосился на выжидающе смотрящего на нас привратника, и сказал несколько тише: — Может быть, не здесь?

— Пофиг, — честно признался я.

Вряд ли гоблин понял смысл этого слова, но, видимо, по тону понял, что говорить будем здесь и сейчас, и потому, обречённо вздохнув, заговорил:

— В письме твой учитель рассказал о том, что произошло с Гул-аль-Дуком, о том, кто ты и что делаешь в его теле. А потом сказал, что руки твои познали кровь, и потому тебе нужно обжиться Улом.

— Кем-кем? — Недопонял я.

Их-руг-Ахт молча кивнул на устало смотрящего на ворота Лежебоку.

— Но разве у Гул-аль-Дука не было своего Ула? — Продолжал я тупить.

— Был, — согласно кивнул гоблин. — Но они прекрасно чувствуют гоблинскую ауру: он поймёт, что ты — не его хозяин, и не подпустит тебя к себе — в лучшем случае. В худшем...

— Понятно, — перебил я его, крепко задумавшись.

То, что здесь планка института личных вещей задрана выше крыше было ясным, как день, почти сразу, как я более-менее разобрался со своими мыслями. Но то, что всё это происходит в тихую у меня за спиной — не комильфо. Хотя всю эту затею Учителя понять можно: Гул-аль-Дук должен оставаться Гул-аль-Дуком, а если он будет расхаживать пешочком, в то время как раньше разъезжал на собственном Уле, так как мог себе это позволить, начнут закрадываться в головы местных подозрения, и вскоре даже самый последний тупийца поймёт, что что-то тут, чёрт подери, не так... Да и вообще, иметь собственную ящерку, по типу Лежебоки, будет очень даже удобно: корми чем хочешь — сожрёт хоть угли от костра — а пользы куча: и поклажу понесёт, и домчит куда надо, так что...

— Мне ворота закрывать, или как?! — Перебил мои мысли нервно топчущий ногой у столба, вокруг которого уже был затянут канат, недовольный привратник. — Вы там долго шушукаться собрались?!

Что ж — я ещё раз посмотрел на вновь протянувшего мне руку Их-руг-Ахта, и подумал, что где наша не пропадала. В конце концов, не сидеть же мне тут до скончания веков! Потому всё же не без помощи гоблина я вскочил обратно в седло, на всякий случай скосив взгляд на висевший на поясе зеленокожего охотничий нож. Если что, успею выхватить. Конечно, это уже похоже на паранойю, но... как говорится, бережёного бог бережёт.

Пока Лежебока громко хлюпал по трясине, периодически косясь на вкусные травы, одёргиваемый от возможных угощений наездником, я разглядывал округу. Ну что сказать: это место никак не назовёшь ни весёлым, ни красивым. Хотя, конечно, была в нём какая-то призрачная, неясная пока мне, но понятная Гул-аль-Дуку красота. Деревья, что росли тут крайне редко, напоминали тонкие сосенки, но к верху разрастались множеством раскидистых ветвей, обильно покрытых пожелтевшими и почерневшими листьями. Казалось, что такие тонкие стволы должны были рухнуть от мнимой тяжести, которая накопилась наверху, но, похоже, природа позаботилась об этом: их верхушки тянулись друг к другу своими ветвями, словно давно не видевшиеся друзья, и переплетались вместе в жутковатую паутину, которая скрепляла их вместе, образуя над всем болотом гигантский навес из ветвей и листьев, который редко-редко пропускал какой-либо свет, отчего даже сейчас, в разгар дня, вокруг царил полумрак, словно наступил вечер.

И несмотря на уверения Их-руг-Ахта о том, что в это время суток нам мало что угрожает, при этом он уточнил, что лучше до заката, а ещё лучше вечера нам оказаться под укрытием частокола, так что я всё равно всматривался в темноту между деревьями, стараясь различить там силуэты каких-либо тварей. Не люблю я темноту, ох, не люблю...

В конце концов, мне это надоело, так что я решил скоротать время разговором. А то тишина, нарушаемая только хлюпаньем тяжёлых лап Лежебоки начинала порядком злить.

— Ты ведь давно знаком с Учителем? — Спросил я первое, что пришло в голову.

— Да, — коротко бросил через плечо гоблин, видимо, не настроенный на разговор.

Но я был неумолим. Мне хотелось выпутать хоть какую-то информацию и, пока я не в деревне и надо мной не маячить старик-шаман вместе с вождём и той странной старухой... короче, лучшего момента не найти.

— Я тут покопался в "своей" памяти... — решил я называть вещи своими именами. Всё-таки теперь Гул-аль-Дук — это я и есть, а я — это Гул-аль-Дук, так что будет верным не разделять наши мысли и воспоминания, а принять их всецело за свои. — И что-то не припоминаю его имени. Учитель, и Учитель, только это слово и есть. Может, просветишь на этот счёт?

Их-руг-Ахт чуть натянул поводья на себя, отчего ящерка перешла с бега на лёгкую трусцу, и обернулся ко мне:

— Тебе нужно ещё многое усвоить. — Наставительно начал он. — И первое, самое главное: имя — невероятно важно. Зная имя, можно сделать гоблину очень многое. Как хорошее, так и плохое, причём плохого в целом несоизмеримо больше.

— Например?

— Например... — повторил зеленокожий, и задумался. — Проклясть. Забрать его имя. Дать ему имя "Нон", что означает "несуществующий", за предательство, или какое-либо злодеяние. При этом приходят Великие Духи, чтобы убедиться, что проклинаемый действительно совершил нечто, что влечёт за собой подобное наказание. Такому гоблину не предложат ночлег, не дадут работы, у него не будет друзей, и даже врагов: его будут обходить стороной и остерегаться, ибо это — Нон.

Я нахмурился, осмысливая сказанное Их-руг-Ахтом. Как много всего того, что казалось мне когда-то незначительным, обретает здесь великий смысл. Одно имя может сказать и сотворить с гоблином столько, что становится понятным осторожность Учителя и нежелание раскрывать мне своё имя. Но не означает ли это, что он боится моего Проклятия? Ведь, опасаясь этого, он одновременно признаёт, что собирается сделать мне нечто, за что я имею на подобное право. Или я что-то путаю?

Но делиться своими мыслями на этот счёт с Их-руг-Ахтом не стал. Вместо этого решил перевести разговор в другое русло:

— Послушай, когда я искал тебя, то повстречал парочку гоблинов...

— Уборщики говна, — усмехнулся зеленокожий. — Славные ребята.

— Они сказали, что ты — неуважаемый гоблин. — Закончил я, и ухмылка исчезла с лица Их-руг-Ахта, сменившись жёсткостью. — Почему к тебе такое отношение? И что значит твоя приставка?

— Остановимся здесь. — Проигнорировал мои слова гоблин, и резко потянул поводья на себя, отчего Лежебока слабо взвыл и застыл на месте, подняв тучу брызг. Их-руг-Ахт проворно спрыгнул с ящерицы, утонув в болотной воде по колено, и взобрался на ближайший "островок". — Соберём хворост и разведём костёр.

Я лишь молча кивнул. Что ж, не хочет говорить — заставлять не буду. В конце концов, какое моё собачье дело...

Использовать ветви деревьев для костра мы не могли: слишком уж они высоко, а сами деревья почти идеально ровные, и если в прошлой жизни карабкаться по деревьям я умел, то с таким тельцем попытка закончиться только переломами меня-любимого, или ещё что похуже. Так что на "дрова" пошли ветки кустов, что росли повсюду, а также частично разбросанные всюду коряги. Далеко от выбранного гоблином островка я старался не отходить: несмотря на его заверения о нашей сравнительной безопасности, я всё-таки выделял именно слово "сравнительная".

Когда ветки для костра были сложены в кучу, Их-руг-Ахт достал из-за пояса какую-то прямоугольную деревяшку с вырезанной на ней отдающей слабым красноватым светом руной. Затем поднёс её ко рту и, что-то пробормотав, выставил перед собой в сторону веток. В то же мгновение руну загорелась яркой вспышкой, и из неё, вихляя и потрескивая, словно выполз, явно довольный своей свободой, сгусток огня, плюхнувшийся в импровизированные дрова и, почувствовав раздолье, разошёлся довольно нехилым по размерам костром.

На мой недоумённый взгляд гоблин улыбнулся, постучав когтем по деревяшке:

— Это — амулет. В него затачиваются души определённых духов, чтобы в последствии шаманы могли использовать их без различных ритуалов, — терпеливо стал объяснять он. — Есть одноразовые, мощные амулеты, в которых заточены духи высоких рангов. После их высвобождения амулет утрачивает свою силу, и руна на нём затухает навсегда. А подобный этому, — тут он снова повертел своей деревяшкой. — Можно эксплуатировать почти постоянно, ибо дух, что заточен в нём, самого низшего ранга, можно сказать, бытовой: фактически для разжигания костра и нужен.

— Так ты — шаман? — Удивился я. — Вроде как не похож.

— Не похож, — кивнул он. — Потому что я и не шаман. Точнее... почти нет.

— Почти? — Начинаю чувствовать себя идиотом, только и делающим, что переспрашивающим, да ничего не понимающим.

Их-руг-Ахт хмыкнул, а затем расхохотался. Наверное, приятно ему вот так играть со мной в "умный гоблин — тупой гоблин". Зеленокожий протянул руки к костру, и в полумраке леса блики, падающие на них от огня, создали впечатление, словно те светятся, готовясь произнести какое-то заклинание, или управляют языками пламени, уводя их то влево, то вправо, а то и вообще завивая в причудливые зигзаги. На самом же деле он просто грелся: на болотах и впрямь было зябко.

— "Руг" означает "Друид", — после продолжительного молчания наконец произнёс гоблин, заставив меня вздрогнуть. — И не любят нас по многим причинам. — Тут он вновь замолк, не уводя взгляда от огня, а затем снова заговорил: — Во-первых, из-за безысходности.

— Безысходности? — Ну наконец-то получилось хоть что-то выудить из этого скрытника. — Чьей?

— Клана, конечно! — Немного рассердился Их-руг-Ахт, но затем, видимо, вспомнил, с кем разговаривает, и быстро остыл, продолжив: — Нас мало. Очень мало. На десять шаманов родится только один друид. Потому мы невероятно ценимся любым кланом, и нас с распростёртыми объятиями примут где угодно. Представь себе, если я, например, возьму, да захочу просто уйти куда-нибудь, где мне будут рады? Раскрою чужому клану их секреты, потайные места, через которые можно на них напасть? И, разумеется, клан делает всё, чтобы я не ушёл: но не в клетке же меня запирать. Так что им приходится давать мне лучшую еду, лучших женщин... Да неважно. В общем, какого вождя устроит, что у него под носом находится, как он думает, "везунчик по рождению", которому дают всё лишь только за то, что он есть друид? Ну и, разумеется, остальные, чтобы не злить вождя, злятся вместе с ним на меня, но продолжая удовлетворять моё "хочу", — при последних словах он как-то грустно улыбнулся, продолжая гипнотизировать взглядом костёр. Или это костёр гипнотизировал его?

— И за что тебя так ценят? — Решил я всё-таки продолжить выуживать из него инфу.

Тот в небольшом замешательстве оторвался от разглядывания огня, глядя на меня так, как будто в первый раз видит, а затем встряхнул головой, отчего его уши смешно заболтались, и ухмыльнулся:

— Бьёшь без промаха... кхем... Гул-Дук. Верный вопрос, ибо в нём и заключается причина номер два. — Их-руг-Ахт подбросил веток в костёр, и тот, получив новую порцию "еды", радостно взлетел выше, отчего я чуть отшатнулся, решив отсесть немного подальше. — Мы, так же, как и шаманы, можем общаться с духами, но немного по-другому. Мы управляем душами животных, подчиняем их своей воле. Без нас Улы не стали бы такими одомашненными и прирученными.

Тогда всё становится понятным. Вот почему Учитель послал меня именно к нему, вот почему он абсолютно не опасается ящеров, и отчего так сильно ценится кланами. Да уж, лишись хоть одна деревня такого сокровища — это будет действительно серьёзное бедствие. Постепенно Улы, лишившись контроля, скатятся в своё дикое состояние, начнут нападать на своих же хозяев. Да и если даже не думать об этом, то кто будет приручать ящериц? Или отваживать решивших испробовать свою силу и замахнуться на деревню монстров? Только вот один вопрос всё никак не давал мне покоя:

— Но как?

— Что "как"? — Пришло время удивляться Их-руг-Ахту.

— Как ты их... подчиняешь? — Пояснил я.

Гоблин некоторое время тупо моргал, глядя на меня через огонь, а затем громко и разливисто засмеялся, отчего Лежебока, что дремал рядом с ним, недовольно повернул к нему свою морду и фыркнул, мол, чего спать мешаешь, псих?

Закончив смеяться, чему я был откровенно рад, ибо такой смех в подобном месте вызывает дрожь в коленках, холодный пот и желание смыться куда подальше, Их-руг-Ахт разве что не хлопал в ладоши:

— Ты проницателен, очень проницателен! Редкое свойство для шамана: далеко пойдёшь! Причина номер три заключается именно в этом. — Он чуть подался вперёд, из-за чего свет от костра выловил его лицо, и тыкнул своим толстым пальцем в висок: — Друиды — прирождённые телепаты.

Я невольно заёрзал на месте: блин, как так?! Телепаты?! И что делать?! Читает ли он сейчас мои мысли?! А если читает, то что думает?! Так, успокоиться! Ни о чём не думать! Да как?! Я ж, ё-моё, постоянно тараторю у себя в голове!