Мессир барон 1-11

— Лишних утопить всегда успеем, — проговорил наконец дядюшка Боро, и в этот миг земля вздрогнула, потом вздрогнула еще раз, слабее. — Тем боле, что не до них сейчас, — докончил он.

— Началось? — спросил враз побледневший Руди.

— Пожалуй, — не стал спорить Боро. — И, раз уж такое дело... Перетащи-ка их в замок, Руди. Под лестницу, или еще куда.

— Ругаться ведь будут...

— Много не наругают.

Да и некому ругаться, докончил он про себя, уже под аркой, соединяющей новый двор со старым. И Густав не стал бы, а уж мальчишка точно не будет.

Во дворе отец Гаврикий, окруженный толпой зевак, пронзительно взывал к Отрину-Хранителю над горой мешков с песком. Женщины вздыхали, дети радовались.

Ульф Стругсон, ясное дело, торчал на Сторожихе, из-под ладони разглядывая лагерь Меджиовани. Вообще, на стены высыпали практически все, кому это было дозволено. На поле опять заряжали катапульты.

— Началось? — сказал Боро, протиснувшись к Стругсону.

— А то ж.

Они наблюдали, как люди Меджиовани закончили приготовления, как ковш катапульты распрямился, плюнув каменюкой, задергался вверх-вниз. Камень грохнулся, не долетев. Следом раздались еще два удара, смягченных расстоянием, оповестившие, что другие снаряды постигла та же судьба. На стенах засвистели.

— Слишком низко стоят, — сказал Боро.

— Или не пристрелялись еще, — возразил Стругсон.

— И не пристреляются. К нам если что и долетит, так на излете. Вперед махины двигать надо.

— Твои слова — да богам бы в уши.

Катапульты начали заряжать в третий раз. Под штандартом кто-то в пурпуре и мехе — не иначе сам граф, пронзительно ругался, размахивая ручками. Вопли до стены не долетали.

— Боро, — сказал Стругсон нехорошим тоном. — У меня для тебя особое поручение.

— Хы?

— Пацана в бою при себе придержи.

— Боишься, что командовать начнет?

— Боюсь, что не туда полезет и шею свернет.

— Да, он может, — согласился Боро, подумав. — Лады. Придержу. Ну а если ему вожжа под хвост попадет, что делать будем?

Стругсон выругался.

— Мы его батьке что обещали? — сказал он с тихим остервенением. — Что поддержим и сохраним. И будь я проклят, если мы того не сделаем, хоть мне самому придется его по башке бить. Да только не думаю я, что он в самую заварушку полезет. Кишка тонка. Вчера, знаешь, он со стены поглядел, вот как мы глядим, так аж затрясся весь. Так что я больше опасаюсь, что пацан со страху с глузду съедет.

— Недоглядели мы, — сказал Боро тихо. — Не так все пошло, как надо. Густав в его годах уже в отряде ходил.

— А мы тут причем? Отцово это дело, не наше.

— Твоя правда. Было — отцово.

Третий выстрел оборвал беседу чудовищным хлюпаньем. Недолет.

Стругсон остался куковать на Сторожихе, а Боро обошел периметр, и выяснил, что на новой стене все обстоит примерно так же. Меджиовани явно переоценил свои махины.

После пятого выстрела наемники все-таки смекнули, что не худо бы что-то поменять, и обстрел временно прекратился. К катапультам начали присобачивать упряжь для волов. Боро посмотрел на это чуток, потом плюнул и пошел обедать.

На кухне дым стоял коромыслом. Женщины, во главе со старостой Дорин, пытались переоборудовать помещение в подобие полевого госпиталя. Действовали они, на взгляд Боро, бестолково, но проворно: все так и летало в воздухе — горшки и ножи, клоки корпии и затесавшиеся под ноги кошки. С едой дело обстояло хуже.

В зале на столе нашлись с два десятка буханок хлеба. Еще теплого и куда вкуснее, чем в последние две декады. Отрезав себе ломоть, Боро вернулся на кухню — как раз к разгару пламенного спора о том, куда ставить лохань.

— У очага ставьте! — орала Эвелина, катердорфская акушерка.

— Ду-ура! — не отставала Дорин. — Она нам потребна не чтобы младенцев обмывать, куда к очагу всякий раз тащиться! На стол ставь!

— Да ты что, родненькая! Мэтру доктору же неудобно будет! — запричитала Берта.

Держательница лохани, туповатая деваха богатырского сложения, переводила взгляд с одной на другую и ухмылялась.

— Прошу прощения, — мимо Боро на кухню протиснулся пацанов учитель, мэтр Ханубис. — Милсдарыни, о чем шум?.. Так... Жанна, милая, поставь лохань на тот столик. Госпожа Берта... ножи не нужны, инструментарий у меня свой... хотя вот этот нож, пожалуй, оставим, и вон тот. Прокипятите их, пожалуйста. Госпожа Дорин, благодарю вас за носилки, они превосходны... Милсдарыня Эвелина...

"Милсдарыни" враз прекратили грызню, похорошели и защебетали, будто канареечки, пока Ханубис обходил кухню, тут и там останавливаясь, чтобы что-то проверить, поправить, посоветовать. Интересные дела, думал Боро, стараясь не пялится слишком откровенно на Дорин, разинувшую рот, будто девчонка. Освоился мэтр. Немножко столичных штучек, и наши дурищи размякли.

Ну да каждый развлекается как может, а вот рассказы Вилли про жуткого некромансера казались тут совершенно поперек. Этот хлыщ столичный — под ребра ткнешь, согнется. Может и верно хороший лекарь, ишь как распоряжается, но явно не боец, и хоть убей, не видно, с чего пацану вздумалось к нему ехать через полстраны, да еще без отцова благословения. Ну, Вилли, известно, полудурок, такого рассказать может, что потом не расплюешься, а все-таки странно оно. И откуда-то же Марвин притащил свою упырицу?

Снаружи опять загрохотало. На этот раз ближе. Женщины заохали, Берта слезливо завела что-то про Аравет-Милостивую. Мэтр не повернул и головы, помешивая что-то в горшке. Боро дождался, пока тот закончит на кухне и, на прощание одарив дурищ каким-то крайне благожелательным и ободряющим наставлением, выйдет в залу.

— Хорошая погодка сегодня, а, мэтр? — сказал Боро дружелюбно.

— Вполне, — согласился Ханубис. — Солнце греет, и облака очень изящной формы. Но дождь едва ли пойдет.

Смуглое лицо его было совершенно непроницаемым. То ли он не представляет себе, во что ввязался, то ли наоборот, представляет слишком хорошо — Боро не мог разобрать.

— Что, решили помочь нашему лазарету?

— В некотором роде, это мой долг, — улыбнулся мэтр, скромно и с достоинством. — Я хирург по образованию, и надеюсь, что мои умения смогут принести пользу — в сложившихся обстоятельствах.

— Так Мар... мессир Марвин у вас костоправству лечился? — осторожно уточнил Боро. Хирург — это совсем неплохо. Полезно и... достойно.

— Разумеется, я постарался преподать ему основы анатомии и физиологии. Но, боюсь, мессир больше внимания уделял различным магическим штучкам, — Ханубис развел руками, точь-в-точь кабинетная клуша, квохчущая над птенчиком, взявшим для диссертации не ту тему. На таких Боро в свое время насмотрелся в грааргском Университете, куда приходил пить горячий сидр и дремать на лекциях по тактике. — Девять учеников из десяти делают эту ошибку. Предпочитают внешнюю эффектность действительно важным знаниям.

Громыхнуло. Близко. Похоже, Меджиовани все-таки удалось пристреляться.

— Вы сейчас на стену? — спросил Ханубис.

— Да. Вы мессира не видели?

— Возможно, он в библиотеке.

— А-а, как всегда. Раньше всегда там отсиживался.

— Не худшее место для любознательного и серьезного юноши, — кивнул Ханубис, и Боро неизвестно почему ощутил себя виноватым. Но продолжил стоять, преграждая мэтру дорогу.

— Если не возражаете, я задал бы вам еще вопрос, — проговорил Боро. — Касательно Флоры.

Ханубис поднял брови.

— Я не хотел бы обсуждать личную жизнь моего ученика, — мягко возразил он. — Боюсь, что это не наше с вами дело. Но она милая девочка, Флора. А теперь прошу вашего прощения, но мне необходимо подготовить инструменты и препараты.

С этими словами маг удалился. Боро отрезал себе еще хлеба, чувствуя себя вконец обескураженным.

* * *

Обстрел продолжался всю ночь. Летевшие сначала камни сменились горшками с "подземным пламенем", ярким, оранжево-рыжим, от которого стена горела и пузырилась. Огонь забрасывали освященной землей, лопат не хватало на всех, и приходилось загребать ее руками, бросать, клонясь от поднимающегося жара, и глаза щипало от едкой гари и сухой земляной пыли.

По крайней мере, у Марвина лопата была, — об этом Боро позаботился самолично. И пост был не слишком опасным. Стругсон отправил их на Охранную башню, стоящую на стыке старого и нового двора, в равном расстоянии между двух катапульт, но вне пределов их досягаемости. В башню поднимали мешки, а Боро, Марвин и примкнувший к ним Грани, передавали их дальше, на стены. По цепочке — принял, бросил, поймал. Не слишком благородное занятие, зато всю дурь вышибает на раз, как героическую, так и наоборот. Знай себе работай.

Очередное затишье они коротали, сидя на полу. У бойницы арбалетчик Штурмфель старательно целился куда-то во тьму, притоптывая и ругаясь на трех языках разом. Тот еще чудик; у Штурмфеля бывало два основных состояния души. В первом из них он был тих, меланхоличен и ленив, пил, не просыхая, и слагал печальные матерные куплеты о суке-судьбе. Во втором — говорлив, суматошен и лих, прыгал козликом, травил байки и задирал юбки, не выпуская из рук верного арбалета. Сейчас у Штурмфеля была вторая фаза.

В новом дворе что-то затрещало и с грохотом обрушилось, по стенам взметнулись блики. Грани, не вставая, высунул голову в дверной проем.

— Сарайчик сгорел, — с грустью сообщил он. — А у меня там рукавицы новые лежали. А теперь нету.

— Да и хрен с ними, — отозвался Боро. — Хлев-то цел?

— Цел покамест. А сарайчик — сгорел...

Марвин отер грязное лицо грязным предплечьем.

— Кончится это когда-нибудь? — спросил он устало. — А, дядюшка Боро?

— Когда-нибудь — всенепременно, мессир. Только вы того не ждите. А то раньше срока из сил выбьетесь. Штурмовать-то они едва ли раньше восхода будут, темно, не видно ни хрена.

— А сейчас сколько?

— Да полночь где-то.

— Йуу-хуу!.. — завопил Штурмфель. — Что, выкусил, сволочь, выкусил?!..

— Попал что ли?

— Попал!

— В кого?

— Да в ту падлу с факелом!

— Ты бы лучше в мастеров на махине целился.

— Не попаду. Хотя... — арбалетчик снова высунулся в бойницу. — Момент... — высунув от напряжения язык, он вновь занялся поиском мишени в кромешной, казалось бы, тьме. Боро к нему не лез: Штурмфель попадал в цель куда чаще, чем это представлялось возможным, и болтов зря не тратил.

Ночь тянулась бесконечно долго. Оставалось лишь работать, когда требовалось работать и ждать, когда требовалось ждать, малыми вехами помечая уже пройденный путь. Вот кончился второй и последний бурдюк с водой, а вот снаряд пролетел над Сторожихой, так что она вспыхнула поверху, что твое осеннее чучелко. А вот Сторожиху потушили, и прибежал Виго от Стругсона, сказал, что все путем, и чтоб поста не покидали. Потом прибежала Оделия в растрепанной блузочке, принесла воды, обещала принести пожрать, всех облобызала в щечку и убежала. А вот камень — горшки, что ли, кончаются? — срезал зубец новой стены и беднягу Сигмунда, который как раз собирался отлить, а Штурмфель в кого-то попал и заорал торжествующую песнь, начинающуюся словами "Сгорел сарайчик наш дотла" и продолжающуюся совсем уж непотребно, а Грани, друживший с Сигмундом, сунулся набить ему морду, но не успел, потому что с правой стены потребовали еще мешков. Потом было затишье, и Марвин стянул рукавицу, и выяснилось, что хренов мессир — белоручка, каких поискать, и содрал себе мозоль на левой ладони, и Боро замотал ему болячку и пояснил, что так вот оно с героями и бывает, но довести мысль до конца не успел, потому что в новом дворе обрушилось что-то еще, а уроды на катапульте решили сдвинуть прицел левее, и мочили уже аккурат под Охранную, так что пришлось высовываться чуть ли не по пояс, и поганая земля летела не вниз, а вверх, забивая ноздри. Сгорел сарайчик наш к хренам...

— Рассвет скоро! — крикнул Марвин, подтаскивая очередной мешок.

— Хрена там... — выдохнул Боро. — Анеррин взошла.

Потушили, да так и застыли у бойниц, при тусклом, но верном свете разглядывая возню у катапульты и темные ряды палаток в отдалении.

— Спят, суки... — вздохнул Грани.

— Да куда им, гремит же все!..

— А я вот думаю, думаю!.. — крикнул Штурмфель. — А если в горшок попасть?.. В снаряд-то?!..

— А самому Меджиовани в глаз — слабо?..

— В глаз — слабо, а в горшок влеплю! Боро, давай я на стену вылезу по-быстрому!

— Каску надень, а то голову напечет. Влепишь — с меня пиво.

— Я тебя слышал!.. — напялив шлем на рыжие космы, Штурмфель выбрался на стену, пробежал до третьего зубца и встал, замер, целясь.

— Попадет?.. — спросил Марвин.

— Хрена там...

Стена опять вздрогнула, может, со стороны Лашки чего-то врезалось. Штурмфель дрогнул, но тут же выпрямился — хоть на картинку срисовывай, — спустил тетиву.

Результат превзошел все ожидания. Горшок взорвался, люди вокруг попадали, а ложка катапульты занялась веселым рыжим пламенем. "Сарайчик к духу разнесло!" завопил Штурмфель, пуская болт за болтом в суматошную толпу, сейчас отлично видную. Кто-то встал рядом, стал стрелять зажженными, но метился много хуже, только зря стрелы тратил. Снизу начали отвечать. Катапульта горела. Ну да, у них-то, небось, освященной земли не то чтобы много...

— Штурмфель, назад!.. — рявкнул Боро. — Прекратили стрельбу, успеется!..

Над стеной свистнули стрелы, но Штурмфель успел, — не особо пригибаясь, козел манерный, — вернуться назад.

— С тебя пиво, — осклабился, утирая сплошь мокрое лицо. — Как я их, а?

— Лихо, — одобрил Боро. — Повторить сможешь?

— Да ни в жисть!..

— Сарайчик отомщен, — сказал Марвин. — Да вы герой, милсдарь Штурмфель.

— Даа, я такой, — не стал спорить арбалетчик. Отбил каблуками какой-то бешеный пляс, затянул снова. — Накрыт сарайчик наш звездооой!..

* * *

Одной заботой стало меньше, и ночь потекла дальше, медленно, медленно, еще медленней. По воротам все стреляли, но там справлялись пока сами. Катапульту потушили, но, видно, из строя она выбыла. Очень воняло дымом.

Анеррин выползла в небо и повисла над замком. Пришла Оделия, принесла хлеба и солонины, потрясла сиськами, ушла. Со стены ребята принесли кого-то из арбалетчиков, обожженного настолько, что Боро его не узнал. Прибежал Виго от Стругсона, узнал, сколько мешков осталось, рассказал, что на Сторожихе сгорела крыша, а у Лашки проломило стену, но не сильно. Штурмфель допел бесконечную песнь о сарайчике и начал рассказывать анекдоты. Так себе анекдоты, сказать по правде, но все ржали как безумные. Марвин тоже.

Потом пришли трое от Стругсона, велели дуть в Сторожиху на совет. Обращались только к Боро, но тот все-таки взял с собой пацана. Да еще и Штурмфель следом увязался, хоть его вообще никто не звал. Ну, трое на трое — аккурат выходит.

На Сторожихе их уже ждали. Все собравшиеся, — хоть чистюля Мено, хоть Густав-маленький, хоть сам Стругсон — были покрыты грязью, будто землекопы после смены. Вот тебе и благородный труд воина, за ногу его...

— Так, — начал Стругсон сходу. — Эта дрянь скоро разметет ворота. Хорошо бы ее вывести из строя.