Вот в этом направлении и стоило поработать.
Я был рад и доволен собой. Наконец я нащупал достойную цель моего пребывания здесь. Не просто сдохнуть, утащив с собой несколько нелюдей в форме фельграу, а что-то большее. План вырисовывался такой. Перед моим попаданием сюда мы всей семьей смотрели прикольный фильм, снятый в лучших традициях русского кино — "Каникулы строгого режима". Нам понравилось. Один из героев фильма придумал план из трех действий: "Завоевать авторитет, сколотить команду, показать фокус". План моих действий имел те же пункты. Надеюсь, нацистам мой "фокус" понравиться.
Получиться ли? Авторитет завоёвывался неплохо, почти сам собой. Приложить усилия — можно будет расширить охват "аудитории". Команда. Тут пока мутно. Но людьми руководить у меня должно получиться. Половину трудовой деятельности я руководил коллективами (иногда неявно, негласно) разной величины. Самый крупный опыт — руление литейным цехом 3 года явно, потом 2 года в качестве негласного лидера (авторитета). А в цехе было 129 человек. Ё-кти, рота. Вот и ближайший предел. Самый мутный пункт — "фокус". Но он и последний в очереди. Ладно, по ходу разберёмся, с Божьей помощью. Как говориться: делай, что должен и — ... флаг тебе в руки, дудку в одно место и поезд навстречу.
Усмехнувшись собственному каламбуру, я уснул.
* * *
Цель есть. Надо к ней двигаться.
Кстати, двигаться. Меня резко перестала устраивать ограниченность собственной подвижности. Ведь что такое война? Народная мудрость гласит: "Ерунда война, главное манёвры". Маневренность — вот что главное на войне. А в бою — подвижность. "Летай, как бабочка, жаль, как пчела" — это Али, боксёр. Боец. Любой бой, хоть боксерский, хоть в подворотне, хоть Сталинградская битва — имеют общие законы: захвати инициативу, будь быстрее противника, бей сильной частью по уязвимой, уйди из-под удара. Пора заняться развитием тушки Кузьмина Виктора Ивановича, доставшейся мне в весьма плачевном состоянии.
Для начала проведём ревизию имеющихся мощностей. Сердце довольно сильное, достаточно поднять его эластичность, кровеносная система достойная — мой прежний телообладатель был видимо привычен к тяжёлому физическому труду. Зер гуд. Позвоночник. Покрутившись, понял — в пояснице пара позвонков приплющены — обычное дело при перетаскивании тяжестей на хребте. У меня в прошлой жизни с 14-ти лет то же самое — дело привычное. Руки — ноги. Вот здесь намного хуже. Переломы, вывихи, швы. М-да. Общая неэластичность. Это поправимо.
А начать надо с главного — дыхание. Забывшись, я запел:
Слушая наше дыхание
Я слушаю наше дыхание
Я раньше и не думал что у нас
На двоих всего одно лишь дыхание.
Дыха-нье-е.
Комплекс упражнений, смесь йоги с практиками русских рукопашников, это основа основ. Нас этому научил чудной толстоватенький студент Агроуниверситета в подвале ДЮСШ. Это называлось "секция рукопашного боя". Студент так калымил — мы учились драться. А как иначе? Это были 90-е. Пацан без набитого кулака и не пацан. Короткая стрижка, широкие спортивки, кроссовки, кожанки — это мы. Танцы, музыка, мольберты — нам этого тогда было не понять. Мы бились до крови, били в кровь за "понты", судили "по-понятиям". Только не бандитствовали. Мне нравилось рисовать. Художественная школа или подвалы ДЮСШ (один — секция бокса, другой — тяжелой атлетики)? Вопрос не стоял. И вот почему.
Тогда в любых больших помещениях с аудиоаппаратурой проводились дискотеки. Все "реальные пацаны" обязаны присутствовать. Танцевать категорически не приветствовалось. Только "медляк" с "тёлкой" или вусмерть пьяным дёргаться подобно припадочному. И вот на моих глазах (мне четырнадцать) происходит "наезд". Это группа наглых типчиков ("быков") посылает одного, самого наглого, но с виду слабого, курсировать по залу. Этот "бык" начинает задирать "лохов" — ребят, под категорию "реальных пацанов" не попадающую. Это обычные старшеклассники, танцующие в общем кругу со своими девочками (не по-понятиям, см. выше). Т.е. он пересекает танцующий зал, задевая плечами (умышленно, резко и больно, до клянцанья зубов) плечи "лохов", и пёр дальше. Многие "отличники" понимали, что это значит. Поэтому — язык — в ... за брючный ремень и молчок. Но вот и на "бычьей" улице праздник — парень был с девушкой. Она, видимо, была дорога ему. И не желая пасть в её глазах до уровня плинтуса, т.е. труса, он дёрнул обидчика за рукав: "Э, ты чё, бычара?" И всё стадо налетело. Они сбили парня с ног, запинали. Но это дело обычное, привычное. А вот дальше был "беспредел". "Быки" расступились. К лежавшему без сознания подошел один, по всем видам и манере — вожак. Что-то сказал и... Он прыгнул всем своим прокаченным центнером парню на голову. Я стоял не далеко — в паре шагов. Кровь и мозги попали мне в рот, забрызгали лицо и одежду. Визг, музыка вырубилась, топот сотен ног, давка на выходе. И дикий хохот отморозков, настолько самодовольный и самоуверенный, что именно от этого, а не от крови во рту, я похолодел. Они не испытывали никакого страха, никаких угрызений совести. Они считали себя выше нас, выше морали, выше закона. Да, кстати, никто из них так и не сел в тюрьму. Убийца был племянником прокурора города, свидетелей не было, а парень — "погиб в давке на выходе из клуба".
Я был тем самым "отличником, зубрилкой", да ещё и очкариком. В тот момент, как чужие мозги полетели мне в лицо, капли засохли на линзах очков, меня перестали интересовать стихи, рисование и ещё многое-многое, из чего состояла моя жизнь. Появились спортзалы (на бокс нас не взяли, как и на тяжёлую атлетику — "старые") которые попадали в наши руки после, или между, занятий секций бокса и штангистов.
Знаете что такое "секция рукопашного боя" в подвале ДЮСШ? Это выжимка, экстракт, гремучая смесь ушу, каратэ, бокса, самбо, славяно-горецкой борьбы. Это я понял позже, к тридцати, продолжая самообучение, а тогда мы, 14-15 лет от роду, просто впитывали всё как губка, без сомнений, на веру. Но, как не странно, студента этого никто Сансеем и даже Учителем (как в фильмах по кунг-фу) не называл. Он был Серёга. Не более. Он возился с нами час-полтора, потом убегал. Для нас это была жизнь. Новая, интересная. Для него — побочный заработок. Это продолжалось недолго. Год. Потом была массовая драка нас с боксёрами, позорно забитыми ногами — мы владели техникой боя ногами, борьбой, а для боксёра ноги — подпорки. Нас выставили из зала и секция распалась. Примерно половина бойцов продолжали встречаться в подвале другой ДЮСШ — в качалке, но среди станков, гирь, штанг и гантелей не помашешь конечностями, не попыхтишь в партере. Так, для релаксации после "качания". Но Серёга-студент дал мне главное — основу. А потом самоучение, в основном на практике. Хотя по настоящему, всерьез, дрался я очень редко. Просто изменилось тело, моторика, взгляд. Это много говорило понимающим, количество желающих "наехать" резко убавилось. Тем более, что такие как я были не просто "реальные", а "нормальные, правильные пацаны", создав новый тренд — не тупой отморозок, а довольно грамотные, общительные, неглупые ребята, с которыми лучше не ссориться.
Правда, очки пришлось снять раз и навсегда. Дома — одевал, но на людях — никогда.
Но молодость прошла, отучился в институте, в армии не был, девушка, потом семья, сын, работа, телек, комп — какой к чёрту спорт? О чём вы? Достаточно того, что при необходимости в тёмном переулке накостыляю "попутавшим". Хватит. Тем более с годами понимаешь — силой проблем не разрешить. А вот помножить — запросто. Понадобилось осваивать новые умения, навыки. Но это было в прошлой, почти мирной жизни.
Другой мир, другое тело, другая цель. Старые бойцовские практики и надо вспоминать.
Я видел удивлённые взгляды окружающих. Люди приходили в парк смотреть на мои упражнения, как в цирк. И что? Да пошли вы все! Как там говориться: "Тебе не всё ли равно, что о тебе подумает кабан?" Комплекс дыхательных упражнений, статические нагрузки, растягивание — вот, пока, то немногое, что мне доступно. Пару раз приходил Натан. Щупал пульс, слушал сердце, мерил давление, рассматривал зрачки глаза, язык. Хмыкал, уходил.
К вечеру тело болело невыносимо. Да, нельзя так, с непривычки. Но — время. Его опять нет. Я чувствую, как оно уходит. А я — ждал. Одно утешение — не в тоске и не напрасно. Тренировки, интересное общество, Катя.
В госпитале поднялся откровенный шухер. Как всегда при угрозе приезда большого начальства. Медперсонал носился с видом лёгкой истерики. Они разом пытались привести в божеский вид полы, стены, окна, двери и нас, излечаемых. Получалось плохо. Я даже не пытался помочь. В таких ситуациях — чем больше действующих лиц, тем больше бардак. Поэтому я ограничился уборкой самого себя. Помыл, что смог, в том числе и изрядно отросшие волосы, теперь чистые они стали как иглы дикобраза под ударом тока — торчали все разом строго перпендикулярно коже головы. Подстриг ногти (на правой руке с посторонней помощью) и побрился. Вот тут особый разговор. Никогда в жизни в руках не держал опасной бритвы. Только "Жилеты". Ясно, я опасался бриться. Отросла довольно приличная борода, густая, тёмно-русая, как у былинного героя, хотя и короткая. Но устав Красной Армии однозначно запрещает ношение бороды, неодобрительно морщиться на усы, но терпит (Будённый), о чём мне неоднократно и не прозрачно намекнули все соседи по палате по очереди. Недоели даже. Пришлось браться за мыло и бритву. Но ничего страшного не произошло — выработанные рефлексы тела-Кузьмина выручили меня и здесь, как до этого с портянками (ну кто в 2010-х умеет их правильно наматывать?). Сбрил всё, хотя регулярно заглядывающие юный девичий медперсонал и просил оставить усы. Без бороды они у меня вызывали только одни ассоциации — "пи__да под носом".
Так что я теперь, воняя "Шипром" на пол-этажа, причёсанный, отмытый, в чисто-глаженой пижаме, сидел на своей койке у окна, подперев спину подушкой, я читал. Жюля Верна. Ну, как читал? Всё это в детстве же было перечтено. Пролистывал — легенда, батенька. Извольте не мистическим путем расширять кругозор, а реальным — осязаемым. Хотя не интересно уже перечитывать. Так, для вида листаю. На тумбочке лежал Толстой. "Война и мир". Уже пролистал. А Клаузевица мне достать негде. Не интересен он хирургу Натану Ароновичу.
— Приехали! — пронеслось по коридорам, сопровождаемое топотом стада бегемотов. И вот стало тихо. Впервые за пару последних дней.
Я выглянул в окно. Но оно выходило во двор, видно было только нервного повара в белоснежном, а не сером, как до этого, фартуке. Эк, их всех пробрало! Не нарком ли Тимошенко приехал?
Оказалось — нет. Часа через полтора в палату завалилась толпа военных со шпалами, звёздами на рукавах, во главе с седым, длинным (тощий, как вешалка, оттого казался длинным), типом с выпяченным подбородком, жестоким взглядом ледяных глаз исподлобья, недовольно сжатыми в тонкую линию губами. Серая кожа обтянула лицо, как у мумии. Один ромб в петлицах.
"Это с какой же шахты тебя извлекли? И как долго там мариновали? На силе воли держишься?" — подумал я. Вид этого седого был откровенно чахоточно-дистрофичный.
Делегация констатировала нам доброго дня и скорейшего выздоровления. Потом скрипучим голосом сказал седой:
— Я комбриг Синицын Александр Дмитриевич...
Я обалдел. Комбриг. Это что за прослойка? Знаю, есть полковник, следом — генерал-майор. Полк-дивизия. Меж ними бригада иногда бывает. И для бригады выделили отдельное звание? А вот чем бригада отличается от полка и дивизии? Два полка вместо трех, как в дивизии? Блин, ничегошеньки я не знаю.
— Подлый враг остановлен, получив по зубам под Смоленском и Киевом. Но для его окончательного разгрома сил пока недостаточно. Зато, появилась возможность заняться подготовкой подкреплений. В стране началось формирование резервных армий. В нашей области — дивизии, в городе и районе — стрелковой бригады. Руководить этим буду я. Принято решение, бойцов, по излечении, направлять не в действующую армию, а на переформирование. Для передачи боевого опыта призывникам. Как говориться, за битого — двух небитых дают. Нам нужны инструктора в учебные роты. Кидать необстрелянных пацанов в бой — непозволительная роскошь. Поэтому командование и партия просит вас, товарищи, — поправляйтесь быстрее. Если имеются какие просьбы, предложения — говорите, не стесняйтесь. Мы поможем.
Вот оно! На ловца и зверь бежит. Я шагнул вперед, вытянулся, как смог:
— Старшина Кузьмин. Был ранен при бомбёжке, отстал от части. Прошу принять меня в бригаду. В действующую армию не годен, пока, — я поднял загипсованную руку, — но имею опыт обучения новобранцев. В процессе и долечусь. Время нас ждать не будет. Хребет зверю ещё не сломали, только отповедь дали. А без меня сломают — обидно будет.
— Орёл?! — ледяные глаза комбрига потеплели. Он повернулся к заведующему хирургией — Натану, старательно прятавшемуся за широкими спинами военкомов: — Он достаточно подлечился?
Натан выглядел одновременно сердитым, растерянным и обиженным, но голос был твёрд.
— Кузьмин был не столько ранен, сколько контужен. И что там в его голове сейчас происходит — непонятно.
— Как и у всех нас, — перебил его Синицин, — ближе к делу.
— Выписать его не могу, но и удержать его невозможно — опять под бомбы полезет. Его прямо к ним тянет.
— Это как? — удивился комбриг.
— Это не тот ли старшина, что своим видом ожившей мумии всех немцев распугал? — встрял ещё какой-то тип с тремя шпалами и огромной звездой на рукаве, — Он самый? О, Александр Дмитриевич, этот старшина уже успел отличиться. Во время бомбёжки станции, сбежал отсюда, пешком дошел до вокзала, остановил панику среди железнодорожного персонала, понёсшего потери, организовал ремонт повреждённых путей силами женщин-путейцев и привлечённых бойцов, поддавшихся панике и пробегавших мимо.
— А почему как мумия?
— Так в бинтах с ног до головы, ноги-руки не гнуться из-за гипсов.
— Да, старшина. Такие люди нам нужны. Считайте вопрос решённым. Что, военврач?
— Я его не могу выписать, — упрямо заявил Натан.
— Да вы что, издеваетесь? — комбриг как-то весь приподнялся. Казалось, он стал коршуном. Сейчас как кинется на Натана, перья только и полетят.
— Он может заниматься делами вашего ведомства, но останется под наблюдением. Каждый день должен являться на приём.
Комбриг стал обычным. Даже усмехнулся.
— Пойдёт. Так бы и сказали, что переводите его на дневное. Так, старшина. Слушай мою команду: завтра, в 8-00, у кабинете военкома, как штык!
— Есть, как штык! Благодарю!
— А вот это лишнее. Пойдёмте, товарищи. Натан Ааронович, у вас есть ещё подобные бойцы?
— Настолько же контуженных нет.
— Жаль. Мне бы тыщёночку "настолько же контуженных" и остальных можно ставить на заготовку берёзовых крестов.
Из коридора раздался дружный смех. Это хорошо. Но не очень. Как я понял, комбриг думает, что немчуру остановили? Его ждет разочарование. Кадровая армия мирного времени тормознула вермахт, но и сама растерзана как тузикова грелка. Перегруппировка Гудериана под Киев — миллион у нас минус. Огромная кровоточащая дыра на юго-западе и жиденький заборчик на смоленской дороге. Времени мало. Не сформирует комбриг своей бригады — по частям под танки бросят. Тьфу-тьфу, не дай бог. Но времени мало. Его уже практически нет.
