Успех двух слямзенных композиций не вскружил голову, и как только рядом появились особи противоположного пола с томными намеками на любовную лирику, концерт советско-корейской самодеятельности был закончен в категорической форме.

— Слёзы и романтические розовые сопли про любофф — не ко мне, — сказал, как отрезал.

Девицы разочаровано фыркают и обдав волной презрения ретируются — что и требовалось, только малолеток влюблённых мне не хватает для полного счастья.

— Хорошие песни, сильные, но я их первый раз слышу. Кто автор и исполнитель? — появление нового персонажа прозевал, и совершенно напрасно.

Председатель комитета комсомола школы — имя и фамилию не помню за давностью лет. Девушка серьёзная, и настроена решительно.

Работы из позднего Цоя, не удивительно, что их никто здесь ещё не слышал, популярность певца ещё только зарождается, но и светить имя рок-музыканта не вижу смысла. Просто отнекиваюсь:

— Песня из фильма ' Главный предел' . Там ещё сюжет такой: о добровольцах, которые на БАМ поехали, мост строили и тоннель рубили. В главной роли, этот, как его светленький, известный артист...Фамилию, блин, забыл.

Светлана, вспомнил все же имя, морщит лоб, пытаясь вспомнить несуществующий, только что выдуманный мной, фильм, и ожидаемо, у неё ничего не получается.

— Про группу крови, откуда песня? Тоже про стройку? — интересуется с явной подозрительностью.

— Нет, это из 'Роман-газеты' за прошлый год. Один воин-интернационалист написал стихи, музыку сам подобрал.

Не прокатило, по всей видимости, упоминание об интернациональном долге насторожило. — Вернемся в школу, принесешь и покажешь журнал со стихами, — после чего, окинув строгим взглядом салон удалилась обратно наверх. Совсем упустил из виду, что на носу трамвайчика, за моей спиной, есть спуск с верхней палубы, оттуда и принесла нелегкая гостью.

— Эта не забудет, родоков в школу вызовет, — появился рядом и посочувствовал Птица.

— Фигня вопрос, — успокоил друга. — Не тридцать седьмой год на дворе.

— А что было в тридцать седьмом? — тут же заинтересовался 'странной' датой одноклассник.

Вот, черт, совсем упустил из виду, что нынешняя молодежь в подавляющем большинстве, понятия не имеет о 'страшном и кровавом тридцать седьмом' и 'массовых репрессиях'. К слову, известный тезис демократов о том, что репрессии коснулись всех и каждого, рассыпается в пух и прах — бывших зеков ГУЛАГА не так уж и много среди предков, и некому донести внукам и правнукам об ужасах, настоящих или мнимых, того времени. В школьном учебнике истории об этом практически ничего нет, и молодежь пребывает в счастливом неведенье.

И цифра 37 ассоциируется обычно только с крайним возрастом Пушкина А.С.

Мда, что сказать в ответ?

— В 1837-м царь отменил указ о помиловании оставшихся в живых декабристов, и их опять загнали в Сибирь, — выдал первое, что пришло в голову. С логикой версия ни разу не дружит, но здесь сойдет.

Не сошло. Исключение из правил — на то и исключение, что иногда случается.

— Декабристов, говоришь? В Сибирь сослали? — поймав меня на выходе из салона, прицепился Андрюха. — Ты в своем уме такое ляпнуть?

Ага, один знаток реальной истории СССР все же нашелся.

— И откуда ты такой осведомленный про 37-й знаешь? — тут же перешел в атаку, и, видя, как товарищ растерянно стушевался, добавил, сразу сообразив, откуда ноги растут. — Вражеские голоса по ночам слушаешь?

Такие беседы вести в оживленном общественном месте — себе дороже, поэтому оттащил знатока прошлого поближе к корме, где грохот двигателя не даст ничего подслушать посторонним.

Если советский школьник любит рок-музыку, а Андрюха просто помешан на ней, то волей-неволей такой любитель попадает в объятия 'Госдепа', как любили выражаться уже в наши времена. Ибо в Советском Союзе такой музыки практически нет, отчего приходится слушать музыку на Би-Би-си и пресловутого Севу Новгородцева с новостями заодно. А уж промыть мозги, если тебя слушают — дело техники и времени. И никакие глушилки не помогут, поскольку ради музыки фанат будет сидеть и ловить вражий голос хоть полночи.

— Представляешь, они сказали, что балерина Плесецкая купила себе вторую норковую шубу! — делится со мной сенсацией добровольная жертва вражеской пропаганды.

Убиться ап стену! Это до какой же степени надо быть наивным идеалистом, чтобы искренне возмущаться этакой 'вселенной несправедливостью'?! Шубу! Купила! Не завод отжала, не годовой бюджет распилила — мировая звезда купила себе меховой наряд по цене подержанного холодильника.

Именно, из такой ничтожной фигни выросли позже тотальная ненависть и презрение к своей собственной стране. И ведь сработало.

Любое путешествие когда-нибудь заканчивается, не стал исключением и наш круиз. Примерно в час пополудни теплоход пришвартовывается к пристани с романтичным названием 'Барановка'. Выстроившись походной колонной, наш табор, увешанный рюкзаками, баулами и гитарами выдвинулся по пыльной проселочной дороге вдоль берега под палящим солнцем. Метров восемьсот и вот уже мы торжественно вступаем в лагерь.

Длинное, неказистое одноэтажное строение из белого газосиликатного кирпича, вытянувшееся вдоль Волги — это и есть наше коллективное жилище на ближайший месяц. Перед бараком огромная заасфальтированная площадь во всю длину, флагшток, пока без знамени, с торца украшает архитектурную композицию зал приема пищи — столовка.

Надпись над входом в заведение: ' Чисто не там, где часто убирают, а там где не мусорят' поражает своей философской глубиной. Креативно, но не убедительно, поскольку из-за угла столовой выглядывает парочка чумазых поросят, необыкновенной уникальной волосатости, не иначе от кабанов род ведут, намекая, что жизнь не всегда полностью укладывается в философские схемы.

Тут внезапно оказывается, что память меня подвела, начисто стерев важный компонент колхозной жизни. Наш лагерь не единственный! Непосредственно к нему примыкает аналогичный барак, предназначенный для студентов местного пединститута.

Все бы ничего, симпатичные студентки — это даже неплохо, учитывая мой реальный возраст, если бы не одно 'но'. Судя по разноцветным, вышитым халатам, которые мне даже отсюда видно — колхоз у нас будет веселый. Жители братского Таджикистана — куда же без них. Нет, это не, привычные нам, гастарбайтеры, коих тогда ещё не существовало в том понимании, как мы знаем. Перед нами, полноценные студенты национального отделения факультета русского языка и литературы ГПИ имени Кирова.

Каким образом эта масса людей, плохо говорящая и понимающая по-русски училась в богоугодном заведении да ещё на литфаке — тайна, лежащая за гранью разумения. В идеале товарищи из солнечной республики должны стать будущими учителями, несущими слово бож... литературное в своих родных кишлаках и аулах, приобщая декхан к мировой культуре, но на практике же ничего путного из этого не выйдет. Большинство из них никогда не вернется домой, почувствовав вкус другой, по их меркам, сладкой жизни, навсегда осев в 'Срединной Империи', естественно, уже не в качестве учителей русского.

Впрочем, обычных студентов, а учитывая профиль института, в подавляющем большинстве, прекрасного женского пола, тоже хватает. Надо вечером сходить на разведку.

Наша комната под номером восемь, соседняя — девчонок из нашего класса. Приходится таскать со склада и собирать кровати ещё и для них.

Назвать бараком наше жилище язык не поворачивается. Просторное, светлое — с огромным окном с видом на Волгу, правда, отсюда реку почти не видно — вал загораживает. По весне в половодье вода разливается и без берегоукрепления никак не обойтись — будущий урожай просто погибнет.

Стены и потолок в свежей побелке, в центре комнаты непонятный брусок во всю длину под потолком. Ага, к нему полога крепятся, в нашем климате без кровососов пейзаж не считается полноценным, тем более на берегу. В начале сентября это не так страшно, а вот летом — это просто армагедец. Днем мошкара, ночью комар. Стандартная униформа в поле — панама, поверх которой намотана рыболовная сеть, вымоченная в солярке — только она спасает от вездесущей мухоты. И полдня под палящем солнцем дышать солярой — это реально счастье, в сравнении с поеданием тебя заживо плотоядными мухами.

Впрочем, отвлекся, надо получить матрасы, простыни, подушки и одеяла — все как в поезде дальнего следования, только чай не подают. Хотя, нет — зовут на полдник. Обычно в расписании такого нет, но поскольку на обед мы опоздали, то в виде исключения покормят, чтобы ноги не протянули до вечера.

Умывальник поражает своей функциональной простотой и аскетичностью. Длинная труба с десятком дырок, из которых льется вода тоненькими струйками. Никаких ненужных причиндалов, типа краников или подставок для мыльниц — эстетическое совершенство на зависть неандертальцам. Сбоку один большой вентиль, перекрывающий сразу весь умывальный ряд.

Вода, судя по всему, прямиком из Волги, с очисткой здесь не заморачиваются, даже в наше время на рыбалке в Низовьях местные воду черпают прямо из реки и пьют без кипячения, делая исключение из этого правила только во время паводка, когда грязь и муть видно невооруженным глазом. Дощатое сооружение чуть подальше намекает на полный комплект санитарно-гигиенических удовольствий, в деревенском стиле.

С другой стороны, за все годы колхозов ни одного(!) случая массовых отравлений или кишечных инфекций здесь не случилось — может и не так уж неправы аборигены томатных краев?

Кипяченое молоко в белой эмалированной кружке и четыре печеньки — вот и весь перекус. Не удивительно, что такая скромность — ведь работать на кухне должны сами школьники, а два наемных повара на три сотни человек ничего сами не смогут, даже просто расставить посуду и помыть не успеют.

Дежурство на кухне — та ещё радость. Весь день, как конь бегаешь — принеси то, унеси это. Драишь котлы, чистишь картошку, собираешь и расставляешь посуду, и если особо не повезет, то и мыть её придется, хотя обычно это на девочек скидывают.

При всем при этом, тебе платят за этот день половину нормы — рубль пятьдесят семь, как сейчас помню.

И только в последний год моих поездок, кто-то догадался восстановить справедливость: платить полную ставку в 3,15 руб. и сразу от желающих отбоя не стало. В поле девчонкам не всем в радость — ящики и ведра таскать тяжело, поэтому, как альтернатива, работа на кухне — неплохо, особенно если за это гарантировано заплатят нормальные деньги. Надо к начальству с этой идеей подойти, очевидная польза всем будет.

Постепенно трудовая казарма приобретает жилой и уютный вид, на стенах появляются плакаты сомнительной познавательной ценности, скупленные в книжном магазине и используемые в качестве обоев.

Постели заправлены, пологи натянуты, лишь две кровати 'панцирного плетения' пустуют.

— Кого-то ещё ждём? — интересуюсь будущими соседями.

Оказывается, одно пустующее место для куратора, учителя — воспитателя.

— 'Жук' с нами будет, — из пояснения понимаю, речь об учителе математики Ринате Юсуповиче. Не самый плохой вариант, но и далеко не лучший. Мужик уже в возрасте, тоскливый, вялый, вечно недовольный окружающими и всем светом заодно, озабоченный лишь тем, чтобы дожить до пенсии спокойно. Мозги выносит умеренно, но любую инициативу душит на корню — перестраховывается всегда и во всем. Что не есть хорошо для моих планов.

Словно в ответ на не заданный вопрос, прямо перед дверью на асфальте посреди плаца останавливается бежевый 'Москвич-412', и тут же вспоминаю, кого ещё не хватает в нашей компании. Олежки Дьякова — это его привезли, причем не одного, а с ценным грузом.

И действительно, за рулем Петр Иосифович Дьяков, учитель физики, зам начальника лагеря, и вместе с ним в машине Олег — наш классный кулибин от электротехники, по совместительству родной сын вышеназванного папы.

Автомобиль разгружаем всем кагалом — такое ощущение, что места в нем пустого не осталось, забит под завязку. Магнитофон 'Юпитер-203-1-стерео', усилитель, огромные колонки, бухты провода, самодельные гирлядны из лампочек, несколько коробок катушек с магнитной лентой, судя по надписям — зарубежная эстрада в широком ассортименте.

Если не закоротит проводку, доверив пайку проводов Андрюхе, как в прошлый раз, то шикарная дискотека нам обеспечена, даже с цветомузыкой.

— Сегодня никак. Не успею до вечера собрать и настроить, — обламывает ожидания Дьяк.

— Никаких танцев, сегодня открытие лагеря. Все кто уже закончил с размещением, выходит на улицу, получает инструмент, и в лес — собирать дрова для торжественного костра, — вносит определенность Дьяков-старший. — И пусть кто попробует потерять топор — из зарплаты вычту.

Близость к начальству имеет свои минусы — попал на глаза, тут же запрягли.

Трудно представить, что учитель может отправить учеников в лес одних с топором в руках, но в те времена к подобным вещам относились много проще. При острой нехватке мужского контингента в школе, часть полномочий вынужденно делегируется старшеклассникам, естественно проверенным, тех, кого хорошо знаешь и полностью доверяешь.

Поскольку топоров всего три, то вручаются они самым ответственным и подготовленным, имеющим опыт обращения. Особым доверием пользуются Дьяк-младший и Ванька Головин — он на год старше, и только недавно перевелся в нашу школу, переехав откуда-то из-за Новосиба. С третьим владельцем топора вышла заминка — осмотрев нашу, насквозь городскую компанию, замначальника лагеря не нашел достойных претендентов, гарантированно рубящих только дерево, без повреждения конечностей. Пришлось выручать, вызываясь добровольцем.

— Морозов, ты хоть знаешь с какой стороны за обух держаться? — детская проверка, рассчитанная на полного неумеху.

— За лето две машины дров у деда в деревне наколол, — несколько приукрасил реально добытый десяток поленьев для самовара.

— Разрешите, — не дожидаясь ответа забираю топор у шефа, и, отойдя немного в сторону, делаю несколько оборотов, рисуя замысловатые восьмерки, потом подбрасываю, вращая, и ловко ловлю за топорище. Мастерство не пропьешь, по крайней мере, сразу, как говорится в поговорке. Жонглирование инструментом тут натолкнуло на дельную мысль: нунчаки — вот, что мне реально и срочно надо сделать. Ибо спокойной жизни и раньше особо не было, а сейчас и подавно ждать не стоит.

— Тебе бы в цирке выступать, клоуном, — скептически оценивает моё мастерство умудренный жизненным опытом учитель. Но поскольку альтернативы всё одно нет, то моя кандидатура одобряется, хоть и без особого одобрения, извиняюсь за тавтологию. — Пришлю попозже, Рината Юсуповича, пусть за вами присмотрит, во избежание приключений. Далеко не заходить, сразу за лагерем собираем, сухостоя и здесь полно. И не тоньше, чем моя рука, чтобы было.

В моей группе Птицын, Андрюха и Виталик Черняев — здоровый такой крепыш, с печальной и незавидной судьбой. После армии вернулся худой как спичка, с поехавшей крышей и вконец угробленным какой-то химией здоровьем. Долго кантовался по госпиталям, и в где-то 93-м застрелился из отцовского охотничьего ружья, не выдержав боли и мучений, спустив курок пальцами босой ноги. Может послезнание накладывает на него отпечаток в моем восприятии, но кажется он каким-то мрачным и обреченным уже сейчас. Впрочем, нелюдим и угрюм Витёк по жизни всегда был, ничем кроме спорта никогда не интересовался.