Пепел наших костров

Разрозненные наряды милиции не осмелились стрелять ни в людей, ни в зверей — они боялись, что демонстранты растерзают их тут же, на месте. А когда подоспел ОМОН, звери уже рассредоточились по окрестным кварталам, пугая мирных граждан.

Но как ни странно, съеденных людей зарегистрировано не было. Наверное, хищники очень испугались орущей толпы и сочли за благо убраться из этого адского места подобру-поздорову.

ОМОНу с большим трудом удалось рассеять демонстрантов. Некоторых задержали — в том числе и Жанну, но никто не сказал ментам, что это именно она первой начала открывать клетки. Поэтому обвинение по уголовным статьям было предъявлено только организаторам акции — безобидным защитникам природы, имена которых милиция выяснила на "Общем радио". Их переловили на дому уже когда все улеглось.

А Жанна получила тот же стандартный приговор за мелкое хулиганство, что и остальные задержанные на месте происшествия — пятнадцать суток административного ареста с использованием на сельхозработах.

— Менты козлы! — проорала Жанна, выслушав приговор, за что получила от упомянутых должностных лиц по зубам, по рогам, по шее и в глаз, что отнюдь не заставило ее изменить свое мнение насчет ментов — скорее даже наоборот.

Скорчившись в углу воронка, Жанна вытирала слезы рукавом камуфляжной куртки и вполголоса ругалась по-французски, пока один из конвоиров не произнес почти беззлобно:

— Заткнись, а то все зубы выбью.

Участь диких зверей была иной. Вернуть в неволю удалось немногих. Кое-кого пристрелили в городе, но подсчет не сошелся, и ко всем прежним проблемам властей добавилась еще одна — хищники и травоядные до слонов включительно, которые могли уйти в пригородные леса и за кольцо, а могли бродить по городу — и сам черт не знает, что у них на уме.

17

Арестованным на пятнадцать суток еще повезло — их привезли в пункт формирования на машине. Правда, в воронок набили втрое больше народу, чем положено, и они чуть не вымерли там от духоты.

Но солдатам было еще хуже. Их гнали по жаре пешком, и не пятнадцать минут, а три часа. А по прибытии на место обрадовали новым сообщением, что в район, где создается государственное аграрное предприятие номер 13 тоже придется маршировать на своих двоих.

— А сколько это будет в километрах? — поинтересовался самый смелый из дедов.

— Не знаю, — ответил немолодой прапорщик, старший по команде. — Не меньше пятнадцати.

Бойцы хором застонали, но прапорщик тут же прикрикнул на них:

— Разговорчики в строю! Солдат должен стойко переносить тяготы и лишения военной службы.

Солдаты приготовились стойко переносить тяготы и лишения, а арестованных тем временем выгнали из воронка и тоже построили.

Жанна Аржанова стояла где-то посередине, энергично обмахиваясь полами расстегнутой камуфляжной куртки. Поскольку под курткой ничего не было, воины сочли это зрелище неплохой компенсацией за тяготы и лишения.

Тут же подоспела и вторая компенсация. Перед воинами, которым только что дали команду "Вольно! Разойдись!" гордо продефилировала Дарья. Ее бюст был прикрыт тканью топика, но произвел на голодных до любви солдат неизгладимое впечатление. Тем более что кто-то из старожилов базы немедленно оповестил новоприбывших, чем занимается носительница этого бюста днем на крыше фуры и ночью под ее крышей.

Пока бойцы пялились на Жанну и Дарью, воронок уехал, и арестованные узнали неприятную новость.

— Дальше следуем пешим строем. При попытке к побегу конвою разрешено открывать огонь, — объявил начальник конвоя, и арестованные даже думать забыли о побеге. Кому охота получать пулю из-за каких-то пятнадцати суток.

Перед отправкой пешего строя был еще обед, но солдат и арестованных торопили побыстрее съесть безвкусную перловую кашу, которую в армии называют "резиновой". Есть ее почти невозможно — но перед тем как топать в самый зной пятнадцать километров, обязательно надо хорошенько подкрепиться.

Ни среди военных, ни среди арестованных не было особенно сытых, так что кашу смололи за милую душу. И тут же команда — строиться в колонну по четыре и вперед. Надо успеть в район прибытия до темноты.

Кто-то предлагал дать людям переночевать на базе, а с утра, когда будет не так жарко, отправиться в путь — но Балуев не внял разумным советам. Он твердил, что завтра рано утром бригада должна начать работу и промедление смерти подобно.

— Дело ваше, — не стали спорить милицейский лейтенант и армейский прапорщик. Но тут в разговор встрял военный медик, сопровождавший армейскую колонну.

— Если пойдем сейчас, не обойдется без тепловых ударов. А мне бороться с ними нечем. Нужна санитарная машина — вывозить пострадавших в тыл.

Однако Балуев отмахнулся от него, как от назойливой мухи.

— Отправляемся, — скомандовал он и полез в кабину к Сане Караваеву.

Дарья молча отстранилась от него и придвинулась поближе к Сане, а Балуев опять нехорошо улыбнулся и пробормотал: "Ну-ну".

— Ты девочку-то не пугай, — сказал Караваев, глядя прямо перед собой на дорогу. — А то ведь и неприятности заработать недолго. Несчастный случай на производстве...

— Удивляюсь я человеческой неблагодарности, — тоже не глядя на собеседника, произнес Балуев. — Я, можно сказать, вас обоих от голодной смерти спас — а ты мне такие намеки строишь. Угрожаешь. Вот выгоню прямо сейчас к чертовой матери, а машину себе заберу. Она теперь за мной числится — ты сам бумаги подписывал. Так что ты теперь никто. Бомж на колесах.

Дальнобойщик смолчал — только сильнее сжал руль сильными пальцами. Он знал, что Балуев не имеет права выгнать его без машины, но вполне может это сделать явочным порядком. И Сане долго придется доказывать, что это незаконно. Во-первых, настоящий владелец машины — Владимирское автопредприятие — остался за пределами 27-километровой зоны и исчез без следа, как и все остальное. Караваев был указан в бумагах, как "исполняющий обязанности представителя владельца", но эта формулировка была сама по себе абсурдной, и ее придумали на ходу со ссылкой на форсмажорные обстоятельства — иначе машину вообще нельзя было использовать. Однако если бы дело дошло до суда, еще не известно, какое бы решение он вынес. Вполне мог бы за отсутствием хозяина и его законных правопреемников передать тягач и фуру в доход государства, как бесхозное имущество.

А самое главное — в условиях чрезвычайного положения общественные интересы априори ставятся выше личных. Аграрное предприятие призвано спасти город от голода, и если частное лицо попытается отсудить у него машину — на это наверняка посмотрят косо. Даже если частник будет доказывать, что он раньше ездил на этой машине и представляет ее законного владельца. А когда всплывет информация, что этот самый частник вместе с машиной прежде находился на службе у мафии и участвовал в расхищении продовольствия, ловить ему станет совсем нечего.

Так что прав был все-таки директор ГАП-13 Балуев: дальнобойщик Саня Караваев теперь никто. Бомж на колесах. И лучше ему молчать в тряпочку, а то как бы чего не вышло.

Автопоезд, дымя выхлопными газами, укатил вперед, а пешая колонна из солдат и арестантов потянулась следом. Прапорщик, правда, связался на всякий случай с начальством и доложил мнение медика и свое собственное — о том, что лучше бы организовать пеший переход завтра рано утром. Но начальство приказало беспрекословно подчиняться директору, который наделен чрезвычайными полномочиями — и колонне пришлось стартовать в самую жару.

Все завидовали вольнонаемным, которые в полном составе уехали в кузове фуры, в автобусе и в газике директора. Но солдаты помнили про положение устава насчет тягот и лишений, а сетования арестантов решительно пресек конвой — в том духе, что не надо водку пьянствовать и беспорядки нарушать, и тогда вас тоже будут возить на машине.

Куртка Жанны Аржановой была застегнута на одну пуговицу где-то в районе пупка, но ей все равно было жарко, и она даже обратилась к конвоиру-дзержинцу, который дал ей попить воды из пластиковой бутылки:

— Не пойму, как вы ходите в этом все время.

— В чем в этом? — спросил конвоир, встревоженно оглядев свое обмундирование.

— В носках, в ботинках, в штанах и в куртке. Свариться же можно. Консервы: "Человек разумный в собственном поту".

— А ты сними, — посоветовал дзержинец, имея в виду прежде всего куртку, которая с самого начала не давала покоя всем мужчинам в колонне. Все видели, что под нею ничего нет, но никак не могли толком разглядеть то, что там все-таки есть.

— Боюсь, это вызовет нездоровую реакцию, — покачала головой Жанна, скосив глаза почему-то на пожилого небритого синяка бомжеватого вида.

Судя по его возрасту и внешности, как раз его Жанна могла опасаться меньше всего. Он уже давно пропил свою мужскую силу и забыл, как выглядит женщина вблизи.

Но почувствовав внимание к себе, синяк оживился и решил включиться в разговор.

— Слышь, а за что тебя к нам? — поинтересовался он у Жанны.

— Я — борец за свободу, — ответила Жанна, и синяк вытаращил на нее глаза.

— Она вчера выпустила всех зверей из зоопарка, — пояснил начальник конвоя, который слышал весь разговор и был осведомлен о преступлении гражданки Аржановой и ряда других административно арестованных.

— А зачем? — спросил какой-то молодой парень с подбитым глазом и рассеченной бровью.

— А вот тебе, например, нравится в камере сидеть? — поинтересовалась у него Жанна.

— Кому ж понравится, — пожал плечами побитый.

— Вот и зверям тоже не нравится. Понял?

— Так они же звери, а мы — люди, — не согласился с Жанной побитый. — Может, ты еще скажешь, мясо не надо есть? — неожиданно добавил он, демонстрируя хорошее чувство логики.

Тут на него накинулась другая девчонка из арестанток, невзрачная и плохо одетая, но агрессивная крайне. Она доказывала, что есть мясо животного — это все равно что питаться человечиной, а когда парень с подбитым глазом с нею не согласился, попыталась подбить ему и второй глаз для равновесия — но не дотянулась, потому что была примерно вдвое ниже ростом.

Жанна и конвоир с трудом их разняли, и Девственница попыталась урезонить спорщиков одним простым соображением:

— Мяса все равно нет и в ближайшее время не предвидится. Так стоит ли из-за этого драться?

Воинствующая вегетарианка явно считала, что стоит, но, почувствовав, что тема неактуальна (пустая резиновая каша недовольно урчала в желудке), перекинулась на аборты и стала требовать от конвоира их немедленного и повсеместного запрета.

— А по-моему, тебя надо было не к нам, а сразу на дурку, — высказал свое мнение начальник конвоя. — Оправдать по причине невменяемости — и на принудлечение.

Как выяснилось из дальнейшего разговора, он учился заочно на юридическом и любил щегольнуть профессиональным термином.

— И тебя тоже на дурку, — обратился он к Жанне. — Это ж надо додуматься — зверей из зоопарка выпустить. Неужто нормальному человеку такое в голову придет?

— А нас там много было, — весело откликнулась Жанна. — Что — все ненормальные?

— А что, ты думаешь, на свете мало психов? Особенно теперь. Мне один шизик на днях сказал, что пришел конец света, и сатана на пару с Богом со дня на день устроят нам полный Армагеддон.

— Полный звездец они нам устроят! — поправил его побитый, а Жанна постаралась, чтобы последнее слово все-таки осталось за ней.

— Вот поэтому и надо было выпустить зверей из клеток, — заявила она. — За это нам простится много грехов на Страшном Суде.

И с такой убежденностью она это сказала, как будто сама верила в свои слова. Видно, уроки Веры Красных не прошли даром.

А побитый арестант, посмотрев на нее внимательнее, немного отстранился и с этого времени поглядывал на Жанну с опаской. Ведь никогда не знаешь, чего ждать от этих сумасшедших.

Примерно в это же время историю с разгромом зоопарка обсасывали на "Общем радио", особенно смакуя тот факт, что многие звери все еще бродят на свободе. Говорили и о том, что "Общее радио" вот-вот закроют, и восторжествует тотальная цензура, но разговор все время возвращался к диким зверям, которые живут себе без цензуры и без правительства — и ничего. В клетки друг друга не сажают и братьев по крови без нужды не едят, и вообще ведут себя гораздо лучше людей.

Пока Саня Караваев слушал этот легкий треп и дышал свежим воздухом, высунув голову в открытое окошко, Балуев по-хозяйски положил руку Дарье на колено и процедил лениво:

— Ты ведь шлюха. Обыкновенная шлюха. Думаешь, я не знаю? Мне все про тебя рассказали. Да я и сам вижу. Так что кончай из себя целочку строить. Будь хорошей девочкой, а я тебя сигареткой угощу.

Сигареты в Москве уже успели превратиться в большой дефицит. Народ собирал окурки на улицах, а целую пачку можно было достать только на черном рынке по фантастической цене.

Дальнобойщик неспешно вернул голову в кабину, без спросу взял сигарету из пачки, которую предлагали не ему, и заговорил, как бы ни к кому не обращаясь:

— Интересно, если труп одного большого начальника в кожаной кепке найдут в лесу, искусанный в кровь, — что они подумают?

— Чего? — переспросил Балуев, вздрогнув, и зачем-то сдернул с головы кожаную кепку, обнажив потную лысину.

— Да ничего. Просто если ты думаешь, что мне слабо закусать тебя до смерти — то это зря. У меня очень крепкие зубы.

18

"Общее радио" так и не закрыли — только ведущего передачи про зоопарк арестовали за соучастие в организации массовых беспорядков. Сначала хотели пристегнуть его к делу экологических вандалов, но потом передумали и дали ему пятнадцать суток сельхозработ.

Власти боялись, что если закрыть "Общее радио" — то взбунтуется молодежь. Ведь это единственная FM-радио-стан-ция, которая осталась в эфире после катастрофы и объединила всех московских ди-джеев, музыкантов и меломанов. А политика, экология и прочие проблемы — это уже дело второе: просто после музыкантов и меломанов на "Общее радио" потянулись все, кому не нашлось места на государственном канале.

Запретить "Общему радио" говорить на серьезные темы тоже было никак невозможно. Ребята там сидят нахальные — просто так не послушаются, а если нажать, то у них хватит ума призвать своих фанатов на защиту свободы слова. И фанаты придут обязательно, а власти уже имели шанс увидеть, во что может превратиться даже самая безобидная и никчемная манифестация в городе, где царят катастрофические настроения.

И тут как раз непримиримый борец за свободу слова и дела Тимур Гарин получил эфир на "Общем радио", куда его пригласили, как косвенного виновника истории с зоопарком — ведь все началось с его заметки. Однако утром в день передачи вышла газета с гораздо более серьезной статьей Тимура, и вечером в прямом эфире о зоопарке почти не вспоминали.

Разговор вращался вокруг высказываний Гарина о том, что Москву ждет голод из-за неразумной и недальновидной политики властей.