Робин Гуд: Святой Грааль.

Вот только наш бравый Адипатус просто-таки горит желанием исповедать кормилицу принца. Вон, опять встал так, чтобы иметь возможность ущипнуть дамочку за... Вот зараза! Уже ущипнул, да так, что та аж подпрыгнула. Балбес Кентерберийский! Торжественный прием, а он... Ему, между прочим, сейчас крещение проводить...

— Слышь, святой отец, — я дернул его за рукав сутаны. — Ты, давай-ка, не расслабляйся, и настраивайся на возвышенное. Тебе сейчас крестить...

Он кивнул и скорчил умильную физиономию:

— Окрестим, твое величество, вот клянусь Святым Дунстаном — окрестим! Всё будет хорошо, сын мой...

— А кого крестить? — встрепенулась Маша. — Генриха уже окрестили. Приезжал отец-настоятель из аббатства Святой Девы Марии. Который нас венчал...

— Как это?! — сказать, что я ошарашен — вообще ничего не сказать! — А чего же меня-то не дождались?!

— Но милый... — В голосе Машеньки звучит неподдельное удивление — Разве можно с этим медлить? И аббат сказал, и вообще...Ведь ты же не знаешь: наш Генри родился так быстро и так неожиданно, что мы все — и я, и матушка, и Нектона — все, буквально все, говорили, что Святое Крещение поможет малышу! А те целители, которых ты велел слушаться, как Беймамона, разрешили и сказали, что заступничество Иисуса Христа не повредит...

Вокруг все удивленно молчали. Наконец, Адипатус прокашлялся и спросил:

— А... Э-э-э... И кто же стал крестным отцом наследника?..

Машенька не успела ответить, как в дело встряла любимая тёща:

— Аббат сказал, что самым лучшим крёстным будет дедушка нашего маленького Генри — граф Солсбери.

— Дядя? — я пораженно уставился на Длинного Меча. — И когда же ты успел? Чего-то я не помню, чтобы три дня назад ты был достаточно трезвым для церемонии крещения. Да и в Ноттингем ты не ездил...

Дядя Вилли смотрит на меня с не меньшим удивлением, но вдруг на его лице начинает проступать понимание...

— Меч, что ли, мой принесли? — И уже отвернувшись от меня — Аттельстан! Где тебя носит?! Ты с моим мечом на крестинах был?!

Та-а-ак... Опять непонятки... Если неведомый мне Аттельстан присутствовал на крестинах с мечом или без него, то каким образом это связано с крестным отцом?..

Но тут мне растолковали такое... Оказывается, в эту "Темную эпоху мрачного Средневековья", когда самым быстрым транспортом был конь, и было просто-напросто сложновато успевать вовремя туда, где тебя ждут, изобрели неплохой способ, позволяющий быть в нескольких местах одновременно. На посрамление дедуле Эйнштейну! Короче, опуская малозначительные, но весьма многочисленные подробности, тут было так: если мужчина отчего-то не может быть на какой-то церемонии — вместо него присутствует его меч. А если женщина — её прялка! Так что если, к примеру, родители сговорились о свадьбе — священник в лёгкую обвенчает меч и прялку, а жениха и невесту никто и не спросит. Даже в церковь не пригласят...

И крестными маленького Генри стали его двоюродные дедушка и бабушка — граф и графиня Солсбери. Меч и прялка. М-да... То-то сын в своих одежках практически стоит как солдатик. Они что — и туда какой-нибудь мечишко завернули? А что, от них всего можно ожидать...

А между прочим: дядюшкину супругу я так до сих пор и не видел. Пригласить её в Тауэр, что ли? Пусть Маша и Беренгария займутся воспитанием моей малолетней тетушки...

-...И всё равно: я настаиваю, что мне необходимо посетить аббатство Святой Марии, повидаться с достопочтенным аббатом и продолжить наш диспут о Блаженном Августине!..

Господи! Чего это папаша Тук так раздухарился? Диспут его с аббатом?, Ага, ага, помню я этот диспут, как же... Как сейчас слышу последние аргументы: "Будем вместе венчать, ты — отрыжка Нечистого! А коли и дальше будешь упираться — клянусь святым Клементом! — через мгновение ты будешь висеть на колокольне вместе с колоколами, а я, так и быть, подберу для братии нового аббата!"

-... А потому я прошу тебя, мой духовный сын и мирской владетель — позволь мне, недостойному служителю матери нашей, Святой Римской Церкви, посетить Аббатство Святой Девы Марии! Заклинаю тебя, позволь!..

— Отец Ту... э-э-э, Адипатус! Да встань ты с колен, едрить тебя в коромысло! Джон! Пусть архиепископа немедленно поднимут!

Четверо Литлей, хакнув от натуги, подняли нашего тучного замполита и утвердили его в вертикальном положении.

— Твое преосвященство! Да езжай ты, куда хочешь! Чего тебе ещё-то надо? Я не поеду. Дай с женой побыть, душевно прошу...

— Так и не надо, ваше величество, — неожиданно легко согласился Тук. — Я вот только с собой Шервудцо-Нотингемцев возьму, а то без свиты как-то...

Господи! Да пусть берет, кого хочет! Заодно, пусть монахи нашу пехоту покормят...

Архиепископ торопливо откланялся и ушел, остальные потянулись за ними, и, наконец-то, мы с Машей остались одни... ну, если не считать двух десятков Литлей во главе с гран-сержантом...

— ...Милый, скажи: ведь это неправда?

— Что, солнышко?

Она мило распахивает свои огромные глаза:

— У нас говорят, что это... что король Ричард... ведь это — не ты, правда?

Я не успеваю ответить, как Маленький Джон радостно сообщает:

— Не, это не он... Он, эта... король Робер, а тот... папа его был, в общем...

Машенька невольно улыбается:

— О, сэр Джон, вы как всегда честны, надежны и прямодушны... Но я имела в виду другое... — Она делает над собой явное усилие, — Муж мой, ведь это ложь, что именно вы убили вашего отца, нашего короля Ричарда?!

Соврать ей или правду сказать? Блин, она, конечно, наивная девчонка, но кое-что знает... Да и меня знает совсем неплохо: соврёшь — уважать перестанет, скажешь правду — а вдруг возненавидит отцеубийцу?..

— Ваше величество, — басит вдруг Джон. — Вот и я, и брательник мой Мик, и вот еще один брательник — Лем, и дядька наш Милвил — все мы при его великстве неотступно были. И господом богом поклясться можем: никто не смеет сказать, шо именно командир Ричарда пристукнул! Ну?!

И он обвел свою родню ОЧЕНЬ СЕРЬЕЗНЫМ ВЗГЛЯДОМ. Обычный человек от такого взгляда инфаркт может получить. Или родить неожиданно, если природа позволит...

— Дык... эта... — верзила Лем, не уступающий гран-сержанту ростом — только чуть-чуть поуже в плечах, откашливается, — Эта самое... оно, конечно, никак... да если... Ричарда ж копьем ударили... и кинжалом... и из арбалета...

— Да не из одного, — сообщает Милвил. — Там арбалетных-то болтов одних — штук пять торчало, не мене...

Дядя Джона не зря носит прозвище "Мельничное колесо" — широкий, почти квадратный, он производит впечатление скульптуры, сложенной из пушечных ядер: круглая голова, круглый живот и чудовищных размеров круглые кулачищи — все это внушает какую-то уверенность и основательность. И Маше — в том числе.

Она расцветает, еще несколько раз переспрашивает Литлей, точно ли они знают, что я никуда не отлучался и никак не мог нанести Ричарду подлый удар? Получив утвердительный ответ, Маша успокаивается и начинает рассказывать мне о том, как маленький Генри ест, спит, пускает пузыри, облегчается и так далее, и тому подобное... Я слушаю её в пол-уха, а сам думаю: как это так вышло, что Джона считают чуть ли не дурачком? Ведь он и не соврал, и правды не сказал, а просто ответил на поставленный вопрос абсолютно точно. Иди там разбирайся: чья именно стрела, или копье, или кинжал отправили на тот свет Ричарда? А значит, никто не может сказать, что Львиное Сердце ухлопал именно я...

...Торжественный обед в Ноттингем-холле был парадным-препарадным! Во главе стола — мы с Машей, по правую руку — дядя Вилли, по левую — тесть с тёщей. Дальше идут Энгельс с Алькой, Маркс с парнями, русичи, валлийцы и все-все-все остальные — с дамами, девицами, или в одиночку. Прислуги у тестя не хватило, так что пришлось подтянуть слуг из города: от нового шерифа, парочки баронов и даже из местных трактиров. В результате мы имеем бурное пиршество, сопровождаемое нестройными застольными песнями, бешенную суматоху перепуганных свалившимся на них высоким доверием официантов, изыски местной кухни, от которой я всегда был не в восторге, и море разливанное вина, от которого я всегда в восторге был.

— Po dikim stepyam Zabaykalia... как там дальше, граф?!

Это Алька пытается спеть мою любимую песню. Энгельрик мучительно напрягается, но тут внезапно песню подхватывает Маша:

— Gde zoloto voyut zatrah...

Глядя на то, как она старается, мне удается задавить душащий меня смех.

Brodyaga mumu propinaya

Tashchilsya s sur'moy na pechah.

Хор пирующих дружно подхватывает этот безумный припев:

— Ташчился с сурьмой на печах.

Я слышу, как тёща Шарлота тихонько шепчет тестю:

— Милый мой, скажи: освоил ли ты уже этот дивный и напевный готский язык? О чем поёт наша дочь?

Ответа я услышать не успел, потому что...

В пиршественную залу ворвался — нет, буквально влетел, впорхнул монах в развевающейся сутане. Он диким взглядом обвел всех присутствующих, узрел мою персону и кинулся ко мне, завывая на ходу:

— Там!.. Ваше велич!.. Архиепископ отца-настоятеля... Вешать повелел!..

На этом интереснейшем моменте он зацепился ногой за щербину в каменном полу и растянулся плашмя, свалив двух нерасторопных прислужников, которые в свою очередь вывалили блюдо с какими-то мелкими зажаренными птичками прямо на русичей. Те вскинулись, и жизнь слуг повисла на волоске, но я успел вмешаться...

— Сидеть! — И уже монашку — Что у вас там стряслось?!

Монашек, всхлипывая, сбивчиво поведал жуткую историю о том, как архиепископ Кентерберийский явился под стены аббатства в сопровождении целого полка ветеранов; как аббат встретил хлебом-солью (читай: вином и жареными гусями!) высокое (читай: толстое!) начальство и сопровождающих его лиц (читай: небритых разбойничьих морд!); как владыко Адипатус возжелал проверить финансы аббатства и уединился с отцом-келарем... Вот на этом событии монашек споткнулся и разрыдался.

— Господин архиепископ... он... господина аббата... посохом...

— Благословил? — подсказывает, давясь от смеха, добрая душа — сэр Джон де Литль.

— Угу... а господин аббат — господина архиепископа...

— Чё, тоже посохом? — уточняет гран-сержант "надежной, вооруженной до зубов королевской охраны".

Монашек истово кивает:

— И тиару сбил... А господин архиепископ... кувшин... со стола...

— Треснул твоего аббата кувшином?

Это уже граф Солсбери тоже заинтересовался похождениями своего бывшего соперника в делах любовных, а ныне — "лепшего кореша", исправно отпускающего Длинному Мечу все его грехи.

— Н-нет... — всхлипнул монашек. — Он... ему... его... надел... на голову... снять не смогли... разбить пришлось... только кусок... от горлышка... так у отца-настоятеля... и торчи-и-и-ит...

Из дальнейшего прерываемого рыданиями рассказа, выяснилось, что монахам удалось каким-то чудом вытолкать отца Тука за ворота, где на приволье расположился Шервудско-Нотингемский полк, занятый дегустацией трех выкаченных бочек вина. Узрев такое непотребство, ветераны подняли сбитого с ног и с толку Примаса Англии и кинулись к монастырю выяснять, не много ли святые отцы на себя берут?

Как обитателям аббатства удалось запереть ворота, монашек объяснить не мог. Решительно. Но это не помогло. В смысле — не совсем. Полк ветеранов под командой святого отца и духовного вдохновителя немедленно начал готовиться к штурму. Обитатели обители, сообразив, что дело пахнет керосином, послали гонца к королю — ко мне, то есть. Для чего означенного монашка спустили со стены на веревках, и он припустил во весь дух в Нотингем.

— Извини, дорогая, — отхохотавшись, я поцеловал Машеньку, — но мне срочно надо скакать в аббатство Святой Девы Марии, пока эти охламоны не разрушили до основания место нашего венчания... Джон, пусть готовят коней!..

...Возле стен святой обители мы появились минут за двадцать до решительного штурма. Ветераны подошли к делу со всей основательностью: приготовили толстые вязанки хвороста вместо щитов, такими же вязанками забросали ров, вырубили длинные шесты в ближайшей роще, связали лестницы... Лучники взяли под прицел участок стены, а копейщики уже изготовились начинать. Чуть в стороне от лучников стоял отец Тук. Тиара, надетая на тщательно забинтованную голову, придавала ему вид одухотворенный и грозный...

— Святой отец, ты чего это затеял?

— А-а-а, это ты, сын мой... — отец-замполит повернулся ко мне. — Вот, видишь?

И он указал мне на забинтованную голову.

— У меня разбиты голова и вера в человеческую добродетель, — сообщил он с удрученным видом. — И кем? Этим никчемным, вислозадым, своекорыстным грешником, что лишь по недосмотру свыше мог стать аббатом...

— Вы хоть из-за чего схлестнулись-то? Я так понял, что сперва-то вас приняли хорошо?

Тук грозно сверкнул глазами:

— Приняли?! А ты знаешь, что удумал этот толстобрюхий нечестивец?!

— Допустим, ты у меня тоже не с голоду опух... Ну, и что он там придумал?

— Начал святынями торговать! А ты говоришь...

М-да, это, разумеется, нехорошо... Христос, помнится, изгонял торгующих из храма... Но, всё-таки, это еще не повод, чтобы штурмовать мирное аббатство. Можно просто лекцию прочесть в воспитательных целях, например, покаяние какое наложить. А то сразу — в атаку и под нож?..

— Слышь, Адипатус, а ты палку-то не перегнул? Ну, может, они и продали там парочку каких-нибудь не сильно важных святынь, ну... не знаю, что-то типа святых мощей Юстаса-Алексу, или волшебного камушка великомученика Мальчика-с-Пальчик?

Бравый замполит побагровел от праведного гнева:

— Когда бы так! Но ведь он, язычник подлый, вздумал торговать лоскутами от крестильной рубахи твоего, государь, наследника — юного Генри!

Чем-чем он там торгует?! Я сошёл с ума, или что?!

А отец Тук, не замечая моего ошарашенного вида, продолжил:

— И добро бы, истинными лоскутами торговал, так ведь в то полотно, что он на лоскуты извел, уже можно троих таких, как Джон запеленать! Он их по два пенни за лоскут отдает, а наторговал уже на два фунта!

Рядом тихо ржал гран-сержант Джон де Литль. Я попытался представить себе это количество ткани — и не смог, запутавшись в местной монетной системе. А замполит Кентерберийский окончательно вошел в раж:

— И все себе захапал, безбожник! А ведь по всем законам крестить наследника я должен был! Говорю ему: "Отдавай половину!", а он... — Тут отец Тук смачно сплюнул и вопросил, — Ну, и как мне было сдержаться?!

Уильям Длинный Меч, прискакавший вместе со мной и своим полком, не сдерживаясь, хохотал в голос. Грохотали басы моей личной стражи, и я сам с трудом держался. Но так или иначе, эту комедию пора кончать...

— Так, штурм отставить. Джон, поехали, с монахами побалакаем...

...Аббатство встретило нас недоверчивой тишиной и закрытыми воротами. Но хоть стрелять не начали...

— Джон, крикни им, что я с отцом-настоятелем хочу говорить...

От рева гран-сержанта содрогнулись стены, а потом нам ответил визгливый дискант: