Заклинатель

Тишина. Я начал было уходить в полную тьму, где зашевелились смутные тени первых снов, где постепенно исчезала стена и тускнела светящаяся линия, как меня снова окликнули: "Подожди, что значит — можно превратиться в дракона, если убьёшь его?"

Собравшись с силами, я с огромным трудом припомнил старый мультик про дракона, стерегущего награбленное золото, и не менее старый фильм про рыцаря, пришедшего освободить город от дракона. Из этих не самых чётких воспоминаний я состряпал причудливую сказку, кое-как увязав в сюжете концы с концами. Выдохшись под конец повествования, я добавил: "Мне ещё повезло, что я встретился с добрым драконом". А бесплотный голос задумчиво сказал: "И он искал ключ. От места, куда хочет попасть каждый. Спи". И я с благодарностью уснул.

А проснулся по привычке рано вставать. Темно. Мало того что вчера на "ночь" отключили основной свет в коридоре, оставив только лампы, дышащие на ладан, так ещё и Лидия занавесила решётки покрывалами. Как и её соседи.

Но организм заявил, что у всех есть свои естественные потребности, а ему сейчас просто необходимо справить одну из них. Я бесшумно сел на койке. До женитьбы я жил в "двушке" на четыре человека. Особенностью "двушки" были скрипучие полы. Пришлось с детства учиться ходить тихо, чтобы не разбудить кого. Здесь скрипучих полов нет. И койка довольно жёсткая, чтобы подо мной, когда ворочаюсь, издавать какие-нибудь звуки. Громко поименованная совмещённым санузлом комнатка, размером с двустворчатый шкаф, располагается сразу после койки Кэт, на которой сегодня ночевала Лидия, — то есть в самом конце камеры. Мы эту комнатку посетили перед сном, деликатно дожидаясь в коридоре выхода друг друга. Я же спал ближе к двери. Ну, как теперь быть? Идти мимо спящей Лидии и греметь за тонкой стенкой?

Перед сном же Лидия показала, где в конце коридора находится мужская душевая. Её открыли только-только. Арни сказал, что призраки не возражают. Я заглянул туда, но там народ такой плотной толпой стоял, что даже не удалось разглядеть, если там туалеты. Но чем чёрт не шутит?

Поскольку из-за стимуляторов приходилось опасаться бессонницы, то, перед тем как лечь спать, я проверил дверь камеры на громкость. Оказывается, открывается-закрывается она совершенно бесшумно. Только в конце надо немного придержать, чтобы не клацнула о косяк. Поэтому сейчас я неслышно — только лёгкий шелест одежды (спал одетый) — и босиком скользнул за дверь, прихватив ботинки.

Войдя в душевую комнату, я привычно поднял руку к выключателю и только хотел посмеяться над собой — тоже мне, выключатель в космосе, — как свет зажёгся. Ага, кажется, у них тут всё на фотоэлементах. Обыск душевой привёл меня в маленький тупик, где, к своему облегчению, я и обнаружил искомое.

Душевая по размерам похожа на двухкомнатную квартиру, только поуже. Воспользовавшись одиночеством, я решился посмотреть, как тут у них всё устроено. Амнезия амнезией, но элементарные бытовые мелочи человек помнить должен. В общем, не подозревая ничего страшного, я вошёл в кабинку. Дверца доехала до положения "закрыто", что-то щёлкнуло — и на меня обрушилось нечто, что явно вознамерилось содрать с меня кожу. Выскочить я не смог — дверь то ли заклинило, то она просто не открывалась, пока всё не закончится. Единственное, что я сумел в этой ситуации, — под мощным напором воздуха сверху, не дающего дышать, закрыл ладонями лицо.

Вышел меньше, чем через минуту. С трудом отдышался. Дверь и в самом деле открылась сама, едва направленный поток воздуха (явно под большим давлением) прекратился. Чёрт... Возможно, я и чист, но лицо... Я подтянул штаны, сползшие во время "мытья", и подошёл к зеркалам над кранами. Точно. Половина царапин кровоточит.

Осторожно отвернув один из рычажков, над которым красовалась табличка с изображением струи, я с облегчением вздохнул. Вода. Она, родимая. Вот уж никогда не думал, что буду с таким удовольствием умываться.

Водяную струйку пустил тонкую. Понимал, что, пока на планете всё не разведали, воду надо беречь. Но плескал на лицо от души, с внутренней улыбкой вслушиваясь в тихий звон воды в раковину. Поэтому и не услышал шагов сзади. Только поднял голову посмотреть в зеркало, когда позади надвинулось что-то, что прижало меня к раковине, а на пояс легли руки... Двое. Из тех, пятерых уголовников. Один стоял впритык, другой сторожил у двери, шагах в пятнадцати.

— Ну что, парень... — прошептал прижавший меня к раковине — приземистый, с лицом небритой обезьяны, жадно глядя на меня в зеркало. — Попробуем ещё разок, а?

Похолодев, я чуть по инерции не спросил — попробуем что? Но пальцы его правой отлепились от моего бока, и он лихорадочно принялся стягивать с себя штаны.

— Ну чего ты кочевряжишься, красавчик... — бормотал он мне в спину, вцепившись уже в пояс моих штанов.

Я пришёл в себя. Совершенно машинально, благо дело происходило над раковиной, надавил ребром ладони на край.

— Нагнись давай, нагнись... Чего ты ждёшь... — торопливо шептал он.

Оглушённый бешенством, я незаметно опустил руку и хлопнул ладонью. По его бедру. Он коротко взвизгнул. Мгновения, когда он отпрянул, хватило — обернуться и коротким, экономным ударом ноги врезать в пах Обезьяны.

Не мой удар. В смысле — я драться почти не умею. Пытался выучиться по книгам — запомнил лишь некоторые удары, но без практики ведь... В школе была у нас физкультурница, энтузиастка карате, секцию вела — ходил к ней, но опять-таки спорт — это одно, а реальная драка — абсолютно другое. Значит ли это, что удар нанёс Брис?

Обезьяна взвыл, с ненавистью глядя на меня. Тощие руки беспорядочно суетились, то хватаясь за прокол в бедре, то закрывая причинное место. Его подельник медленно, то и дело оглядываясь на дверь, шёл к нам. По кулаку, почти спрятанному в длинном рукаве рубахи, я сообразил, что он вооружён. Откуда у него... Впрочем, понятно откуда. Зря, что ли, выходили вместе с остальными наружу? Если перед полётом, при водворении на платформу, их наверняка обыскивали ("шмон устраивали" — вспомнил я слово из рассказов Солженицына), то сейчас кому это нужно? Призракам? По-моему, им наплевать...

Когда подельник, сутулый, по-медвежьи огромный, приблизился, Обезьяна, видимо, почувствовал подкрепление и стал, завывая, браниться. Я, честно говоря, понимал с пятого на десятое. Кажется, и сейчас тюремное арго больше похоже на иностранный язык, чем на нормальный, разговорный. Но из проклятий Обезьяны я выяснил интересные вещи "о себе" и потихоньку стал понимать, что произошло с Брисом.

Едва уголовники вышли из крио-сна, они обнаружили в своей компании совсем юнца, а поскольку среди них оказались часто и подолгу сидевшие, то они почти сразу вспомнили тюремные привычки и пристрастия. И, когда уголовная шушера полностью отошла от неприятных ощущений заморозки, в своей камере она принялась устанавливать свои правила и законы, которым Брис жёстко воспротивился. Поскольку связать его и принудить к развлечениям шушеры возможности не было, то навалились всей толпой и оторвали накладку за ухом — в надежде, что парень истечёт кровью, и можно будет попользоваться беспомощным телом. Но когда Брис начал слабеть, драку заметили в камере напротив и вызвали надзирателя. И вот тогда-то, при появлении Бишопа, в ход пошло враньё, что парень давно умер. А надзиратель разбираться не стал.

Обезьяна всё это выплёвывал в меня, а его подельник всё молчком старался обойти меня. Вскоре первый перешёл просто на оскорбления, причём, как я понял, старался ими не воздух сотрясать, а отвлечь меня на себя. Но моя позиция была довольно удобной, чтобы защищаться сразу от двоих, пока кто-то другой не войдёт в душевую. Правда, у меня всё внутри сжималось, когда я мельком, но думал: а если вместо обычных поселенцев сюда ввалятся остальные уголовники? Никакой штырь уже не спасёт...

И, когда я уже на полном серьёзе начал опасаться воссоединения уголовной компании, Обезьяна допустил тактическую ошибку. Он остановился передохнуть и облизаться — и выпалил:

— Да нафиг ты нам нужен! Здесь вон сколько мелочи бегает, помани конфеткой — любой под меня ляжет!

Думая, что ослышался, я переспросил, впервые вступив в разговор:

— Ты... говоришь о детях?!

Он сразу сообразил, чем пронял меня, и принялся издеваться, расписывая подробно и в красках, что именно он сделает с любым ребёнком, попавшим в его лапы...

Алая волна плеснула перед глазами, по глазам...

Тьма... Беспамятство...

... Мощная рука, схватившая меня за плечо, швырнула моё тело в сторону — на те же раковины. Чудом позвоночник не сломал. Грохнулся на пол, застонав от боли. Жёсткие шаги в мою сторону. Сгруппировался, сел, прислонившись к каким-то трубам, держась за ушибленную поясницу. Ко мне шёл Карл — в своей броне, но без шлема. Безразличный. Впрочем, нет. Брезгливость на лице отчётливая. Встал рядом, рукой в бронированной перчатке приподнял меня за ворот рубахи и, ничего не говоря, легко потащил меня мимо... Я не сопротивлялся — смотрел и не верил своим глазам. Мимо Обезьяны. Плоское кровавое месиво там, где должна быть голова. Лежит, не двигается. Мимо его подельника, лежащего в луже крови плашмя — дёргая руками-ногами.

Карл проволок меня мимо толпы, заглядывающей в душевую и шарахнувшейся при виде меня. Я закрыл глаза. Этого не может быть. Этого просто не может быть!..

Сразу за душевой оказался закуток, в который Карл меня и забросил. Ни одного предмета мебели. Темень. Дверь-решётка. Едва призрак запер меня в закутке, я отполз в эту темень, чтобы не видеть никого — и себя. Прислонился к стене, обнял колени — и только сейчас, обняв, понял, что всхлипываю, заикаясь. Как ребёнок — от долгого тяжёлого плача. Только глаза сухие.

— За что ты их? — недовольно спросил Карл.

Я прижался к стене, инстинктивно стараясь быть подальше от него. Хотя куда уж дальше — метров за шесть от него прятался.

— За дело. — Хотел огрызнуться, а прозвучало жалобно — со всхлипами-то.

Чувствительность начала возвращаться. Я отнял руки от коленей и принялся встряхивать их от крови, которая будто впиталась в кожу. Всё. Я здесь или умру, или психом стану.

Призрак статуей командора постоял у решётки, словно ожидая, что я добавлю что-то ещё. И ушёл. А я малодушно взмолился: "Хочу домой! Ну пожалуйста, верните меня домой! Господи, куда я попал?! Что со мной здесь?!" Забыв о влажных ладонях, снова забился в угол, стиснув колени, уткнулся в них лицом...

Когда более-менее вернулась способность соображать, я попытался вспомнить, что произошло с того момента, когда Обезьяна сказал ту фразу, которая превратила меня в гранату с выдранной чекой, до момента, когда я врезался в раковину. Пусто. Промежуток времени выпал из памяти начисто.

Теперь, чуть я начинал думать о своём будущем на Сцилле, всё виделось в чёрных, пессимистичных красках. Я сам себя сделал изгоем... Попробовал представить, что стою перед Лоренсом или перед Лидией, а то и перед Арни... Лучше не встречаться с ними глазами. Лучше не надо.

Но отчётливо вспомнил "разговор" с Обезьяной и понял: если кто-то из уголовников снова начнёт о детях переселенцев... Теперь я знал, за что могу убить дракона и не стать им.

Пытаясь переключиться на другое, стал думать о Брисе. Бедняга. Вот, значит, как его убили. И за что. Ещё больше захотелось прочитать его полное досье.

А потом на меня напал бесконечный, неостановимый смех. Умылся... Сходил по нужде в душевую...

В чёрное забытье почти вполз, усталый от переживаний. Да ещё всё тело болело так, будто отработал день на уборке картошки, таская мешки. Мелькали тени, двигался воздух. И сильное впечатление, что кто-то пытался пробиться ко мне сквозь эти тени.

— Брис...

Глаза открыл, будто не задрёмывал вовсе.

Тень неопределённых очертаний возле моей решётки.

— Бри-ис, ты меня слышишь? — позвали шёпотом.

Притаившись в своём углу, я не откликался, надеясь, что темнота для меня остаётся темнотой и для зовущего. Нет у меня желания выходить на свет, что-то объяснять, доказывать. Когда я сам не совсем ещё разобрался, что происходит со мной.

Что-то зашуршало возле решётки.

— Поешь, — сказали шёпотом — и бесформенная фигура пропала.

Буквально через несколько минут мимо моей камеры прошли переселенцы, ведомые призраками. Гул, невнятный говор, шорох шагов — всё стихло.

Цепляясь за стену, я встал, осторожно подошёл к двери и, стараясь не попадать на свет, схватил пластиковый стакан. Наверное, я был похож на травленого зверя, когда бросился назад, во тьму, лишь бы меня никто не увидел. Каковым себе и казался. Успел — в коридоре пока никого. Снова забился в самый дальний угол. Здесь, в темноте, я чувствовал себя не то что уютнее — комфортнее. Точно — зверь.

Содержимое стакана всё ещё горячее. Я молча благословлял добрую душу Лидии, потихоньку отпивая густую сытную жидкость. И продолжал думать. Кажется, она и Арни тоже были в той толпе, что сгрудилась около двери в душевую. Как мне теперь разговаривать с ними? Я не могу им сказать, почему я... Почему я убийца. Надо найти смелость признать очевидное.

Топоток, шелест. В камере стало совсем темно. Я затаился.

— Брис, Брис! — позвали меня детские голоса. — Ты здесь? Почему тебя заперли?

Я сморщился от душевной боли. А как мне теперь говорить с ними? Взрослые наверняка уже оповестили детей, чтобы они не подходили к убийце. А то, что они всё-таки здесь, говорит только об их любопытстве.

— Брис! — снова позвали нетерпеливо. — Они все ушли, не бойся, Брис!

"Им хорошо говорить — не бойся, — сердито думал я, присматриваясь к освещению у двери. — А как мне выйти к ним, если я весь в крови?"

По прутьям решётки настойчиво забарабанили. Поколебавшись, снять ли хотя бы рубаху, я всё-таки положился на то, что камера находится в конце коридора и освещение здесь не очень яркое. Пугать детей своим видом — последнее дело.

Напугаешь их...

— Брис, а правда ты этого — уголовного элемента — прикончил? — немедленно, едва я появился из тени, спросил темноволосый Алекс.

Съехав по стене на корточки, старательно припрятавшись от них в густую тень и выставив наружу только ноги, я как можно независимей, даже задиристо (от детей, чёрт возьми, защищался) ответил вопросом на вопрос:

— Ну, прикончил. И что?

— А ничего, — явно копируя взрослых, почти мне в тон ответил Алекс, — давно нарывались. Расскажи что-нибудь. Как вчера — про дракона.

— А родители ругаться не будут, что вы тут, со мной?

— А мы им не скажем, — заверила Лиз. Она держалась за решётки маленькими кулачками и пристально вглядывалась во тьму, явно пытаясь разглядеть меня.

Этих детей я смог уберечь от потенциальной опасности. Неизвестно, что будет с ними дальше, но и в будущем, надо будет — жизнь за них отдам. Жаль, не могу защитить тех, кого сторожат призраки.

Они внезапно всплыли перед глазами. Оказывается, некоторых я хорошо запомнил. Там был круглоголовый малыш — самый маленький в группе. Девочка с застывшими, как в забытье, глазами. Паренёк выше всех, всю левую щёку которого уродовал вывернувший края кожи страшный шрам...