— Да пошли вы со своей диссертацией! Я и так уже набрала материала на две докторских! Тут людям помогать надо, понимаете?! Людям! Когда мне тесты проверять? И у кого? У инсультников?! Вы бы сначала о них подумали, а потом уже о моей карьере!

Она вылетела из кабинета, хлопнув дверью, следом вышел злой Дмитрий Николаевич, как и Кью, совсем меня не заметивший. Фо выглянула из кабинета:

— Ната?..

— Да? — я взглянула на подругу.

— Ты никому не скажешь, что слышала! Кью просто работает в буфете!

Я лишь кивнула. Фо хотела вернуться в кабинет, но передумала, и, резко шагнув ко мне, села рядом:

— Кью — очень хороший психолог. И она на самом деле хочет работать здесь.

— Она работает! — я взглянула на Светку. — Она именно что работает, а кем её кто считает — не важно.

— Ей нравится буфет, — тихо сказала Фо. — Об остальном знает лишь Лот, ну ещё ДимНик и Пётр.

— ДимНик — дурак! — Я была обижена из-за Кью, но не только. Потому что он на самом деле думал лишь о карьере, и почти не общался с сотрудниками, демонстративно отделяя "руководство" от "остальных". И больных в эти дни принимала Фо и два её молодых коллеги-интерна — парень и девушка, — а не начальник медотдела. Теперь мне было понятно, почему Кью посылали к старикам, да и всеобщая любовь сотрудников к Кудряшке. Она не только была добра ко всем, но и умела подобрать нужное слово, порадоваться удачам и успокоить, когда случались тяжёлые дни. А где же ещё это сделать, как ни в буфете, в который хоть раз в день заглянет каждый.

— Никому ни слова! — повторила Фо жёстким тоном.

— Обещаю! — Я хотела снова взяться за работу, но Света попросила:

— Сходи в спортзал, там ещё нескольких стариков привели, с дальней улицы, надо данные записать.

— Сейчас, — я закрыла программу.

В спортзале было душновато, да и запахи не очень приятные: почти два десятка стариков ведь, а они всегда пахнут чем-нибудь — болезнью, лекарствами, а тут ещё и несвежей одеждой, потому что с мытьём у нас было туговато, тем более со стиркой. Я подошла к одному из вновь прибывших, к другому, потом к пришедшей ещё вчера сухонькой бабушке в тёплой кофте поверх байкового халата и белом, в крупные розы, с чуть отблёскивавшем люрексовой нитью, платке, — уточнить некоторые данные. Она улыбнулась, поправила артритной рукой прядку седых волос:

— Да, внученька, девяносто семь годков мне уже. Сама живу, сама со всем справляюсь, а то и невестка придёт — она на другом конце города живёт, с внуком моим. Сын-то умер давно, а невестка — внукова жена. Всё верно, вот её телефон, видишь, на звонилке этой наклеен, чтобы если помру я, знали, звонить кому. Только не работает звонилка.

— Это на будущее, связь скоро наладят, всё успокоится, и вы домой вернётесь, и больше ста лет проживёте, — я невольно улыбнулась бодрости крохотной старушки. — Вы не волнуйтесь.

— Это ты, внученька, не волнуйся за нас, — она улыбнулась, пошарила в кармане кофты. — Возьми конфетку, вкусная.

Мне пришлось взять карамельку в ярко-зелёной обёртке, и при бабушке съесть её.

* * *

— Ну и как ты умудрилась конфет с валерьянкой наесться? — Фо была очень встревожена, но не из-за моего состояния, а потому что я совсем некстати свалилась спать, даже не успев выйти из спортзала. Я медленно села, ещё чувствуя себя вялой и несколько оглушённой, и попыталась оправдаться:

— Я не знала, с чем она: вкус мятный был, и обёртка — как у наших мятных леденцов. Долго спала?

— Часа полтора. Я тут перевязку делаю, влетает этот "божий одуванчик" — она всех нас переживёт, честное слово, так быстро бегает, — и кричит, что нечаянно отравила "внученьку". Кью её успокоительным пытается напоить, я всех больных на этих двух недоучек оставляю, — это Света о своих коллегах-интернах так отозвалась, вроде, презрительно, но тон был такой, что становилось понятно — доверяет она им полностью, — бегу за старушенцией, а там ты, сопишь в две дырочки! И ор вокруг! Со, ты специально нам неприятности решила доставить?

— Прости... — вины я за собой не чувствовала, потому что на самом деле конфета никак не напоминала по вкусу валерьянку.

— Ладно, проехали. Встать можешь? Держи воду с тоником... — Фо не договорила.

— Всем сотрудникам: общий сбор в столовой! Явиться незамедлительно! — прогремело по громкой связи.

Пока мы шли из флигеля в главный корпус, стало понятно, что вокруг снова начиналась чехарда с пространством, не столь явная, как три дня назад, но от этого не менее жуткая: ясное вроде бы небо "украсилось" прозрачными, еле заметными муаровыми узорами, колокольня церкви чуть колебалась, как в жарком мареве, на севере клубилась непонятная дымка.

— Ребята только час как на обследование границ блокады ушли, — прошептала Светка, помогая мне идти — ноги у меня ещё плохо слушались.

— Куда они пошли? — я потянула на себя низкую тяжёлую дверь централки.

— Как раз туда, — мотнула головой Фо, потом резко сменила тон. — Но точно не знаю. Надо готовить места для новых пациентов.

В столовой собрались все, кто в этот момент был в конторе — и сотрудники, и их родные — человек шестьдесят, наверное. Пётр Анатольевич оглядел бледных, уставших людей, тяжело встал:

— Без предисловий. Ситуация следующая: в городе находятся пять наших групп, всего двадцать семь человек, считая с родственниками сотрудников. С четырьмя удалось установить связь — наши рации хоть плохо, но работают, что радует. Все четыре группы в безопасности и смогут переждать новое нападение.

Мы все на мгновенье облегчённо выдохнули, но сразу же снова напряглись — он говорил лишь о четырёх группах. Пётр Анатольевич хотел продолжить, но в столовую вбежала Марина Алексеевна, и протянула ему листы сводки, он чуть побледнел, но сразу собрался, и кивнул на стену:

— Повесьте карту! Всем: это не остаточные явления прошлого нападения, а новое нападение, подготовка которого маскировалась фоном от блокады. Установка включилась полчаса назад, сейчас набирает мощность. Судя по данным регистраторов, она расположена в месте пересечения зон блокады.

— Там же Хаук... — еле слышно прошептала Фо, незаметно для других опираясь о моё плечо. Стоявшая недалеко от нас Кью, ещё не до конца успокоившаяся после спора с ДимНиком, резко побледнела, Мара осторожно усадила спустившегося из библиотеки Павла Ивановича, он судорожно кинул под язык янтарную капсулу. Я на мгновенье заледенела — все пять наших ребят! Они же в одной команде. Хаук и Лаки по собственному опыту знали действие техники исконников, да и Поп — он ведь пошёл в милицию, а потом и к нам, именно потому что видел такое в детстве: приехал к родным, а соседний город попал в "тень", и мать Попа, а тогда просто Васьки-драчуна, — оказалась в блокаде. Лишь Пол с Солом были "необстрелянными воробьями", и им, как ни странно, было легче — выверты пространства в зоне быстро приучают бояться собственной тени, а это плохо. Пётр Анатольевич кивнул на круг в центре равнобедренного треугольника, и очень усталым голосом продолжил:

— Я как раз говорил о пятой группе. Команда Ха... Александра Ястребицкого ушла к точке пересечения зон блокады, связь с ней потеряна как раз полчаса назад.

— Что с установкой? — спросил кто-то из отдела быстрого реагирования.

— Судя по анализу нарастания изменений пространства, она в несколько раз мощнее предыдущих, и сравнима с чикагской, — ответила Марина Алексеевна. — Но её видимое воздействие на пространство пока не столь сильно, как у тех аппаратов, которые были обесточены в среду, и, к счастью, она не влияет на психику. Мы пытаемся выяснить, в какой из зон блокады она находится, и как её можно обесточить, но она расположена в центре города, на пересечении нескольких энергетических линий, и отключение одной подстанции не поможет. В среду всё было проще.

— Те были установлены абы как, сами знаете, — крикнул кто-то из аналитиков, кажется, уже успевший просчитать варианты. — Они перегорели ещё до обнаружения. А эта наверняка сделана с тройным запасом прочности!

— Значит, нас преднамеренно блокировали, установку отключить невозможно, и... — механик обслуживающего отдела не договорил.

— Установка работает полчаса, у Лаки часов пять, не больше, — тихо сказала Фо. — Потом установка наберёт полную мощность...

— Что? — я не поняла последних её слов.

— Ничего, — она стояла, закусив губу до крови.

— Надо вытаскивать парней. Что мы можем сделать? — подал голос муж Маргариты Васильевны.

— Пока что ничего, — тихо ответил Пётр Анатольевич. — Мы не можем пройти по улицам, эффект этой установки наложился на остаточный фон прошлой атаки...

— Я знаю, как туда идти, — я шагнула к карте.

— Ната? — Мара подняла голову от бумаг, директор резко обернулся ко мне, Фо, кажется, снова пошатнулась, ведь я перестала быть её опорой, а ноги Свету уже не держали — усталость и нервное напряжение последних дней вымотало даже неугомонного Фотончика.

— Не выпендривайся, дура! — одёрнул меня кто-то из механиков.

— Я знаю, как до них добраться, — повторила я, снова, как и несколько дней назад видя то здание, где были парни.

— Покажите! — вскочил Андрей Иванович. — На карте.

— На карте не смогу, смогу провести.

— Дура! — выкрикнул ещё кто-то, но Андрей Иванович взглянул на меня очень серьёзно.

— Вы ведь пришли сюда вчера, значит...

— Вчера было не так, во вторник — так, как сейчас. Тогда я знала, где был Лаки... Аркадий Счастливцев, — объяснила я. — Вчера я дорогу уже не видела. Теперь снова, как во вторник... не могу объяснить... Я вижу, где они, и могу провести, но одна не пройду — не донесу всё необходимое. Но там можно проехать.

— Ради славы хочешь наших парней угробить?! — взвилась скандальная Жабовна.

— В первую очередь она угробит себя, — чётко ответила ей Фо. — Со — параллельщица.

До этого о моём происхождении мало кто знал, особенно из отдела обеспечения, и теперь все притихли — каждому было известно, что значит для параллельщика приблизиться к установке исконников.

— Сколько вам нужно людей? — Андрей Иванович смотрел выжидательно.

— Водитель и один-два сопровождающих, может потребоваться охрана или помощь в переноске больных, — я уже всё просчитала, даже не осознавая этого. — И еда — сгущёнка, шоколад... Нет, его не надо, его нужно жевать. Сгущёнку именно в тюбиках — их можно сосать. И если есть в тюбиках что мясное и солёное. Ещё вода и лекарства. Возможно, какие-нибудь ваши приборы — я этого не знаю.

— Когда сможете выйти?

— Через полчаса, мне нужно поесть.

— Хорошо, с вами поедут... — Андрей Иванович посмотрел на собравшихся и указал на двоих парней из своего отдела и Лота. — Обедайте, а мы подготовим машину и груз.

Кью и Фо кинулись к медотделу — собирать лекарства, — но я успела увидеть в глазах Кудряшки неосознанную ненависть ко мне. Она была очень хорошим психологом, но она — человек, друг, жена. Она только что узнала, что теряет пятерых своих лучших друзей, а теперь я забирала её мужа. Она боялась за меня, осознанно понимала, что иначе нельзя, но в этот момент всё же ненавидела меня.

Тётя Маша, похудевшая за эти дни почти наполовину — сказывались и работа по пятнадцать часов в сутки, и нервное напряжение, — поставила перед нами тарелки с макаронами под мясной подливой:

— Ешьте, сейчас сладкое принесу. И удачи вам!

* * *

Через полчаса во дворе уже стояла машина из разряда "чи купив, чи сам склепав": эдакий внебрачный сын "запорожца" и "уазика", корявый, с откидным брезентовым верхом, но надёжный, как лом, шустрый и выносливый автомобильчик, загруженный рюкзаками со всем необходимым. Фо на минуту потянула меня в сторону:

— В аптечке шприц-ампулы с кальцием — обязательно введи Лаки не меньше трёх сразу, но не в одно место, а потом по ампуле каждый час себе и ему. Передозировки не будет, у вас и так возникнет дефицит кальция. Еда вся в тюбиках, жидкая — разработана специально для подобных случаев, и обогащена микроэлементами и витаминами. Мало, но очень надеюсь, что продержитесь. Вода в пластиковых бутылках, тоже минерализованная, перед тем, как пить, хорошо встряхни. Будь осторожна и... дождись помощи... — она на мгновенье крепко обняла меня. — Иди!

Я успела сделать всего два шага, как меня столь же крепко обняла Мара:

— Павел Иванович просил поцеловать тебя. Возвращайся!

Кью отпустила бледного и решительного Лота, оба парня — те самые, с которыми совсем недавно и бесконечно давно Пол с Солом устраивали дуэль, — запрыгнули на заднее сиденье, и машина рванула с места.

— Тихо, не спеши! — одёрнула я Лота. — Придётся ехать медленно, иначе... сам понимаешь. Сейчас туда.

Мы ехали по городу, чувствуя, как безвозвратно уходят минуты. Центр города обычно намного меньше подвержен смещению пространства — здесь слишком велика плотность населения, — но в этот раз всё было не совсем обычно, ведь из-за первой атаки трёхдневной давности люди на улицах появлялись мало, машин на дорогах вообще не было, даже "скорые" и милиция старались не рисковать, и широкие улицы оказались подвержены воздействию новой установки. То тут, то там на проезжей части возникали препятствия — то бетонный гараж на все полосы, который приходилось объезжать по узкому тротуару, сдирая краску с бортов машины, то старинный особняк, то нагромождение каких-то складов. Иногда нам приходилось вылезать из машины и идти проверять дорогу, и тогда меня подстраховывал кто-нибудь из парней. Особенно сложно нам пришлось, когда мы съехали с широкой улицы в лабиринт магазинчиков и мелких контор, построенных подчас ещё до революции — это был старинный торговый квартал, из-за пустоты последних дней здорово пострадавший от перемешивания пространства. Раза два-три парням пришлось стрелять в смутные тени в закоулках — то ли в те самые "варианты будущего", то ли во вполне реальных мародёров, для которых и такая кутерьма — не помеха. Наконец среди лабиринта лавчонок, как поганка посреди навозной кучи, выросло четырёхэтажное здание дома быта, построенное, кажется, в семидесятых годах прошлого века, а за ним проступили едва заметные голубоватые муаровые разводы блокады. Я кивнула Лоту:

— Они там.

— Уверена? — он повёл машину между непонятно откуда взявшимися бетонными обломками, и остановился у парадного входа, над которым ещё сохранилась выложенная мозаикой из цветной плитки советская вывеска.

В полутёмном, освещённом лишь тусклым светом из пыльных окон, фойе мы увидели наших. Хаук лежал на наскоро сделанной из курток постели, и морщился, не в силах подняться, голова его была перебинтована уже чуть побуревшими от крови бинтами. Поп "красовался" рукой на перевязи, и был столь же бледен, как и друг, но вполне активен, сразу кинувшись помогать нам перетаскивать из машины рюкзаки. Оба "сиамских близнеца" не пострадали.

— Со, Лот! Парни! Добрались... — Поп и Пол с Солом пытались одновременно обнять всех нас. Хаук всё же сел на своём "ложе":

— Что в конторе?

— Всё нормально, кроме вас все или в здании, или на связи. Что у вас?