Петербургский пленник (самая полная версия)

После этих слов она вдруг подняла полуобнаженную руку к прическе, повернулась вполоборота и взглянула на него из-под приопущенных век.

— "Мать моя женщина, да ведь она меня клеит!" — осознал Лазарев и тотчас ощутил давление в чреслах. — "А почему, собственно, нет? Ее пикантность я давно оценил и она это, видимо, поняла". Краснея против воли, но и наглея, он сказал:

— С удовольствием, Дотти....

Спустя час, лежа неглиже на груди у вовсе обнаженного Дмитрия Николаевича, Панаева изливала ему свои накопившиеся обиды:

— ....после свадьбы опять побежал по девочкам. Второй сначала очень рьяно бил копытом и добился меня все-таки. Но знали бы Вы, каким он бывает нытиком! А эта его ревность: всегда, везде, ко всем мужчинам! В итоге я бросила обоих, но жить совсем без любви пылкой женщине тяжело. Вы ведь оценили мою пылкость?

Вместо ответа Митя поцеловал "Дотти" в уголок губ, почувствовал вновь зарождение желания и стал ее зацеловывать везде, везде, везде....

Глава пятнадцатая, в которой гастроли почти прошли

Поезд наконец-то вполз под своды Николаевского вокзала в Москве. Измученные долгой дорогой (22 часа!) и холодом (рождественские морозы ударили во-время), артисты варьете тоже почти ползком выбрались на вокзальный перрон.

— Будь прокляты эти гастроли! — с ненавистью произнес Алексей, которого Митя в последний момент упросил поучаствовать.

— Нич-чего, — клацая зубами, сказала Варенька. — Сейчас в вокзале от-тогреемся, в-выпьем чаю и з-заживем....

— Какой чай? — произнес заветное Шишкин. — Где бы здесь нечто обратное справить....

— Отставить разговорчики! — скомандовал Лазарев. — Все сейчас будет, резво идем в вокзал. Но не дай бог что в вагонах оставите.... А вот и наш антрепренер! Что скажете, Андрей Модестович?

— Извозчики ждут, номера в "Большой Московской" заказаны, можно ехать.

— Хорошо. Но полчаса мы пробудем здесь — ибо члены все позамерзали.

— Все все? — улыбнулся антрепренер.

— Все! — подтвердил "мсье Персонн".

Гостиница дамам не понравилась.

— С нашей никакого сравнения, — брезгливо изрекла Поленька. — Мне кажется, здесь могут быть клопы....

— И постояльцы, в основном, купчики, — добавила Варенька. — Многие в поддевках.... И так нагло смотрят....

— Тем слаще будет домой воротиться, — внес нотку оптимизма Дмитрий Николаевич.

— Ох, не говорите мне о возвращении, — простонала Полина. — Эта дорога ужасная будет долго сниться, а представить, что надо будет ее еще раз пережить, я не могу.

— А не выпить ли нам по рюмке коньяка? — бодрился по-прежнему Митя. — Закусить шоколадом, запить кофеем, потом повторить, А? Или сразу спуститься в трактир и плотно поесть?

— Отстаньте, мэтр, — вяло сказала Варя. — Я просто зароюсь сейчас в постель и буду спать, спать....

— Меня к себе возьмешь? — вдруг предложила Полина, — Вдвоем нам будет теплее.

— А если еще и меня? — озорно улыбнулся Митя.

— Нет! — дружно ответили дамы. — Ты никогда нам спать не даешь!

— Так это когда мы тет-а-тет. Сейчас же будем а-труа....

— Тогда мы тебе не дадим, — хохотнула Полина.

К следующему вечеру артисты, кончено, пришли в себя и явились в "Яр" полные желания положить этих купчиков и вальяжных простоватых бар к своим ногам. Потому они озвучивали здесь преимущественно разгульные и озорные песни: "Выйду на улицу", "Ехал на ярмарку ухарь купец", "Нет, ребята, все не так", "Бирюзовые златы колечики", "Я московский озорной гуляка", "Я милого узнаю по походке" и много в этом же роде. Но вставили и несколько лирических песен: "Кавалергарды", "О бедном гусаре", "Не говорите мне о нем", само собой песни Малинина и т.д. Помост для выступлений был устроен в "Яре" в центре, куда сходились все залы и эркеры кабинетов, так что любой посетитель просторного ресторана мог внятно слышать песни. Они и слушали жадно, а когда "мсье Персонн" разрешал, то подпевали во всю глотку. Залы ломились от публики, которая принимала их "на ура". Неделя выступлений пролетела быстро. Хозяин ресторана спохватился было и предложил продолжить концерты, даже за двойную цену, но к тому времени антрепренер договорился об одинарном выступлении труппы на сцене Большого театра, по какому случаю репертуарный балет был перенесен на другой день — и Дмитрий Николаевич решил такой случай не упускать. Все же публика тут будет другая, более интеллигентная, хоть и разбавленная снобами.

Он тщательно продумал репертуар и последовательность номеров, осмотрел сцену театра и ее освещение, приставил командовать осветителями бездельного Андрея Модестовича и проконсультировался с директором театра по поводу того, что цензоры считают здесь неприличным. Затем познакомился с гримерами и попросил их гротескно раскрасить себе лицо. Он вышел от них удовлетворенный, но и Варя и Полина ужаснулись новому облику мэтра: — Зачем Вам понадобились эти шрамы? Просто Квазимодо какой-то!

— Будем считать, что я снял маску, — усмехнулся Лазарев.

Наконец театр наполнился очень респектабельной публикой. Дмитрий дал знак оркестрантам, и в зал медленно полилась мелодия вальса "Ласкового зверя". Под эту тихую музыку он вышел к рампе и начал свои речи:

— Прекрасные дамы и уважаемые господа! Я тот самый "мсье Персонн", основатель Петербургского театра "варьете". Мои артисты немногочисленны, к тому же не имеют богатых оперных голосов и потому наш стиль пения — доверительный, мы апеллируем к вашей душе. В нашем репертуаре есть романсы, народные песни и озорные куплеты, которые мы будем в сегодняшнем концерте чередовать. Некоторые наряды моих артисток можно счесть вызывающими — но таков стиль варьете, мы предлагаем зрителям необычные номера, с так называемой "изюминкой". Вам предстоит осознать, приносит ли этот стиль удовлетворение вашим глазам, ушам и всему существу. Итак, вот звезды моего варьете: позитивная героиня Варенька, роковая женщина Полина, многоплановый тенор Алексей и струнная группа под управлением Бориса Шишкина. На аккордеоне и фортепьяно играет тот же Шишкин. Я пою при случае слабым баритоном, имею в руках гитару и бразды правления. Обычно я выступаю в маске и меня много раз просили ее снять. Теперь я стою перед вами без нее. Как видите, мне есть что скрывать.... Ну, а первым номером нашей программы будет, конечно, песнь о Москве!

Он выдвинулся на ту точку сцены, из которой звук в зале получался самым сильным (с подсказкой директора театра) и запел: — Москва златоглавая....

Ему дружно похлопали — романс этот еще не был известен и лег на душу москвичей.

— Теперь ответная песнь, о Петербурге. Только не о современном нам, а об уже ушедшем, где жили Карамзин, Жуковский, Пушкин, Грибоедов и многие другие прекрасные поэты....

Дмитрий Николаевич кивнул, скрипки заиграли шедевр Корнелюка, а на звучное место встал Алексей и начал:

— Ночь и тишина, данные навек

Дождь, а может быть падает снег

Я иду, бесконечной надеждой согрет,

В Петербург, но его уже все-таки нет

Там было легко найти приют

Пушкина там еще помнят и ждут

День за днем, то теряя, то путая след

Я иду в этот город, которого нет.

Там для меня горит очаг

Как вечный знак забытых и-истин

Мне до него последний шаг

И этот шаг длиннее жизни-и!

Кто ответит мне, что судьбой дано

Пусть об этом знать не суждено

Может быть за порогом растраченных лет

Я найду этот город, которого нет?

.........................................................

Такого шквала аплодисментов труппа не ожидала. Они длились и длились, а на сцену к ногам Алеши стали лететь букеты. Тот собирал их, улыбаясь и плача одновременно.... Дмитрий же втихомолку торжествовал: он столько сил вложил, воссоздавая эту очень непростую песнь....

Глава шестнадцатая, в которой концерт в Большом театре набирает градус

Наконец зрители успокоились и "мсье Персонн" им сказал:

— Как вы знаете, в Петербурге квартирует полк кавалергардов, охрана императора. Мы посвятили этим бравым ребятам две песни. Варенька, спой, пожалуйста, первую....

Скрипки заиграли знаменитое сентиментальное вступление, а Варя вышла из-за кулис в пышном белом-белом платье и в нужный момент запела:

— Кавалергарда век недолог....

............................................

Ей тоже очень хлопали и бросали цветы. Дождавшись тишины, Митя, извлекая из гитары звуки "умп-умп-умп-умп", запел чрезмерно браво:

— Почетна и завидна наша роль!

(Оркестранты подпели: да наша роль, да наша роль)

Не может без охранников король....

...............................................

Зал развеселился, отмяк душой и тоже отдал должное этой юморной вещице. Теперь настала пора выступления Полины.

— Мадмуазель Полин споет романс из жизни польских дам, хотя и по-русски, — объявил Лазарев.

Полина вышла из-за кулис невероятно элегантная, в черном фраке, на тех самых 12-сантиметровых каблуках, с воткнутой в длинный мундштук сигаретой (шелест прошел по рядам партера, амфитеатра и на балконах) и стала прохаживаться вдоль рампы под скрипичный проигрыш. Но вот зазвучал ее низкий, слегка вызывающий голос:

— Гаснут, гаснут костры, спит картошка в золе

Будет долгая ночь на холодной земле

................................................................................................

Допев "Пани-панове" Окуджавы до конца и получив щедрые аплодисменты, она вдруг сошла в зал и пошла вдоль первого ряда, пристально всматриваясь в лица мужчин. Перед одним красавцем остановилась, ткнула обличительно пальцем и горько запела-завыла под рыдания скрипок:

— Еще вчера в ногах лежал

Равнял с китайскою державою

Враз обе рученьки разжал

Жизнь выпала копейкой ржавою

Я глупая, а ты умен,

Живой, а я остолбенелая,

Ах, что ты милый сделал мне

Мой милый, что тебе я сделала!

Но вот она отвернулась от замершего в кресле барина и пошла обратно на сцену, обращаясь уже к залу:

Спрошу я стул, спрошу кровать

За что же я терплю и бедствую

На что он мог меня сменять?

Другую взял себе — ответствуют.

Жить приучил меня в огне

Сам бросил в степь заледенелую.

Вот что ты милый сделал мне

Ах, милый, что себе я сделаю!

При этих словах Полина упала на сцене на колени, заломила руки за голову и легла на спину. Зал неистово зааплодировал.

— Леди и джентльмены, — веско сказал "мсье Персонн". — Градус сердцещипательности в нашем зале опасно зашкалил. Поэтому я решил его понизить посредством исполнения озорной песни. Итак, "Я московский озорной гуляка"! Прошу артистов по местам!

Сам же стал отбивать на гитаре неслыханный здесь ритм и, наконец, запел форсированным голосом:

— Я московский озорной гуляка!

По всему тверскому околотку

В переулках каждая собака

Знает мою легкую походку!

Каждая задрипанная кляча

Головой кивает оживленно

Знает, что я встречен ей удачно

Курагу скормлю ей непременно!

В этом месте Митя бросил петь, а из-за кулис появилась с приставными шагами сладкая девичья парочка в одинаковых фраках и запела под оркестр (одновременно изображая локтями цыплят):

— Цыпленок пареный, цыпленок жареный

Пошел на речку погулять

Его поймали, арестовали

Велели паспорт показать!

Но Митя их перебил:

— Я себя обманывать не стану

У меня забота в сердце мглистом

Отчего прослыл я хулиганом

Отчего прослыл я скандалистом?

Не злодей я и не грабил лесом

Не имел друзей средь душ нечистых

Я всего лишь уличный повеса

Улыбающийся встречным лицам!

И под музыку "Цыпленка" он встроился между Варенькой и Поленькой и стал воссоздавать с ними танцевальные изыски 21 века. Вновь овации, овации. Антракт.

Глава семнадцатая, которая начинается в антракте концерта, а завершается в его конце

В антракте артисты сгрудились в артистической уборной (вот же имечко для комнаты, где люди переодеваются!), где их встретил растроганный директор, стал жать руки и говорить "Молодцы, молодцы! Не ожидал!" И прочие благоглупости. Вскоре подошли именитые зрители.

— Это губернатор Тучков, Павел Алексеевич! С ним жена и дочь. За ним предводитель дворянства Войеков Петр Петрович с женой, — шепнул директор.

Одетый в генеральский (?) мундир с золотистыми эполетами сухощавый Тучков выглядел браво, смотрел умно.

— Не обманули ожиданий, господа, — сказал он веско. — На грани дозволенного, но не за гранью. А вообще молодцы! Давно так не наслаждался музыкой и пением. Не то, что эти ваши оперы, — зыркнул он в сторону жены.

— Опера — это опера, а здесь романсы. Это разные жанры, а все жанры, как известно, хороши, — резонно ответила жена.

— А я согласна с папой, — вмешалась статная, миловидная дочь лет двадцати. — Это было прекрасно! Никогда не слышала ничего подобного! Благодарю Вас, мсье Персонн, и ваших артистов.

— Кстати, господин артист, — пригляделась к мэтру Тучкова старшая, — эти шрамы ведь у вас нарисованы? Гримом?

— Это так, мадам, — согласился Дмитрий. — Не судите меня строго. Я люблю конфиденциальность, потому и маскируюсь.

— Вы — дворянин? И вовсе не француз? — вдруг спросил Тучков.

— Русский и дворянин.

— Какую носите фамилию?

"Докопались, гады" — затосковал Митя, но ответил:

— Лазарев.

— Лазарев? — встрял Войеков. — Не из адмиральского ли семейства? Только ни у кого из трех братьев нет таких великовозрастных сыновей....

"Попал! Стоп: Лазарев как раз был во время кругосветного плавания на Аляске!"

— Я родился на Аляске, — скупо сказал Дмитрий.

— Вот так поворот! — хохотнул губернатор.

— А ведь там был Михаил Петрович! — торжествующе сказал Войеков. — Году так в пятнадцатом. Так он Ваш отец?

— Да.

— А кто же матушка Ваша?

— Я бастард, — признал очевидное Лазарев. — Мать из рода сибирских казаков....

— Что ты пристал к человеку, Петр Петрович, — скривился губернатор. — Он нам так душу приподнял своими песнями, а ты в его душу лезешь. Бастардов, если хочешь знать, в истории России полным-полно. По Карамзину и князь Владимир, который Русь крестил, был бастард! Нет, надо все-таки позвать Вас к себе на обед, господин Лазарев, и там подробно поговорить. Ты как думаешь, Лиза?

— Что мне думать? Думай не думай, а у нас что ты себе в голову вобьешь, то и будет. Впрочем, будем рады с Вами еще раз увидеться.

— Я тоже приглашаю Вас, господин Лазарев, и вашу труппу на концерт, — извинительным тоном сказал Войеков, — который состоится 1 января нового года в дворянском собрании. Вы сможете там исполнить две-три самые приличные песни из вашего репертуара.

"Вот радость-то, за бесценок потерять целый вечер...." — подумал Дмитрий Николаевич, но сказал с улыбкой:

— Непременно порадуем московских дворян.

— А к нам пожалуйте 2 января, к 3 часам дня, — сказал Тучков. — Мы в Москве обедаем рано.

После перерыва они исполнили еще сердцещипательные песни ("Жил-был я", "Белая акация", "Берега") и веселые ("Песня о студенте", "Опальный королевский стрелок", "Песня об извозчике Ереме").