Проводник-1

На следующий день меня на рассвете разбудил Урца. С его помощью я умылся и позавтракал. Двигался я уже свободно и почти без боли, но парень все равно оставался неподалеку, хотя и не препятствовал моим попыткам прогуляться по деревне. А вот Цайгао я не видел. Деревня оказалась небольшой, всего десятка три дворов, но дворов обстоятельных, рассчитанных на большое число обитателей. Возле каждого дома обязательно располагался огород. Местные жители, и мужчины, и женщины, все как один одетые в рубахи с длинными рукавами и некое подобие не то юбок, не то сильно широких шаровар, мне не мешали, наоборот, старались держаться подальше и робко посматривали издали, упирая взгляд в землю каждый раз, когда я обращал на них внимание. Мне это показалось странным и, вернувшись обратно к дому Цайгао, я решил расспросить своего сопровождающего о местных обычаях, начав издалека.

— Урца, скажи, почему используете два языка? — хм, а я определенно делаю успехи.

— Проводник не знает? — удивился парень. — Как так может быть, все люди с детства знают. Давно-давно великие духи дали людям эту землю. У людей тогда был только низкий язык. И вел людей вождь Коргыхан. Столь великим и мудрым вождем был Коргыхан, что духи решили наградить его. И дали ему высокое имя Цзяньцзюй, чтобы вечно он помнил их доброту. И сказал тогда Цзяньцзюй духам: 'Великие духи дали нам эту землю, все травы, все деревья и всех зверей на ней. И дали Коргыхану высокое имя Цзяньцзюй. Духи бессмертны, но Коргыхан нет, и после смерти забудут люди имя Цзяньцзюй и забудут духов'. И духи, восхитившись мудростью и прозорливостью Цзяньцзюя, даровали людям высокий язык и обучили искусству Чаавэй и показали, как рисовать высокий язык. Так и повелось с той поры, что высокие слова люди говорят высоким языком, а низкие низким.

— А как быть с именами?

— Имя низкое дается при рождении. Имя высокое заслужить надо. Пока ребенок мал, учат Чаавэй. Если овладел Чаавэй, становится ребенок мужчиной и получает высокое имя. Чем лучше Чаавэй, тем сложнее имя. Смотри, Проводник, — Урца подобрал небольшую веточку и начертил на земле замысловатую загогулину. — Цзяньцзюй, высочайшее из высочайших имен, — затем нарисовал рядом символ попроще, — Цайгао, — еще один символ, — Циньчжоу, — и, наконец, самый простой, всего из трех линий, — Сицы, низшее из низших. Сицы-охотник слаб и медлителен. Плохое имя.

Интересно, а ведь у моего знакомца имя-то как раз низшее. Зато некоего Сицы он грязью поливает весьма лихо.

— Урца низшее имя. Почему нет высшего?

— Урца ученик Цайгао, — даже немного обиделся парень. — Урца учится у Цайгао всему-всему. Когда Цайгао отойдет к духам, Урца станет новым Цайгао.

Да, зря я поспешил с выводами.

— Прости, Урца, не знал Проводник, — поспешил извиниться я. — Но что те мужчины, что не овладеют Чаавэй? Они не охотники?

Судя по выражению лица, Урца моего вопроса не понял. У него был взгляд человека, которого на полном серьезе спросили, почему вода мокрая.

— Прости Проводник, но мужчина без Чаавэй не мужчина, — озадаченно произнес он. — Когда ребенок мал, учится Чаавэй. Если освоил, то мужчина. Если нет, то женщина.

— Не понимаю, ребенок-девочка может стать мужчиной? А ребенок-мальчик — женщиной?

— Все так, Проводник, — просиял Урца. — Кто овладел Чаавэй, тот мужчина и охотник. Мужчина ходит в лес, борется с вампутом, охотится на леррунгов, сражается с чужаками, охраняет деревню, общается с духами и лечит больных. Женщина сидит в деревне и копается в огороде. Глупая женщина, неуклюжая, только для земли и годится.

Однако нифига себе равенство полов. Пока я пытался как-то уложить эту систему у себя в голове, Урца переключился на другую тему.

— Утром вернулись охотники. Не видел Проводник, спал. Сегодня отдыхать будут, а завтра Циньчжоу-охотник начнет учить Проводника Чаавэй.

— А зачем Проводнику Чаавэй? Если в храме угроза, отвели бы охотники Проводника до храма.

— Плохо думает Проводник, — покачал головой Урца. — Идти по лесу надо. Нападет вампут, что делать Проводник станет? Придет к хранителю, скажет, что за женщина передо мной? С мужчиной говорить буду. Что Проводник делать будет? Нет-нет, Чаавэй нужен Проводнику. Освоит Чаавэй, до храма дойдет, — чуть подумав, он добавил. — Был Проводник, давно-давно, не хотел учить Чаавэй. Пошел в храм с охотниками и попал в лапы леррунга. Знал бы Чаавэй, ушел бы, а так сгинул попусту.

Урца замолчал, а я в очередной раз задумался. По его словам выходит, что местный лес населяют опасные твари, которые весьма не против закусить человеком. И местные охотники не турагенство и не личные телохранители. Угроза в храме, ну и что, они уже уйму времени с ней живут, спасать меня ценой своей жизни никто не обязан, проще нового Проводника дождаться, посговорчивей. И потом, научиться инопланетному кунг-фу тоже полезно. Кто знает, куда меня занесет, в жизни все пригодится.

Остаток дня не принес ничего нового. Пару раз я встретил Цайгао, осведомившегося о моем здоровье, а заодно выяснил, что ничего я себе не ломал при падении, просто не совсем верно интерпретировал услышанное. Попытки разговорить браслет ни к чему не привели. Кнопки включения я на нем также не нашел. Выругавшись и дав зарок впредь сначала читать инструкцию, я отправился спать.

Утро нового дня для меня началось с тренировки. Вот так, без завтрака, едва умывшись. Урца растолкал меня ни свет ни заря и отвел куда-то на окраину деревни. Там на посыпанной песком площадке меня дожидался крепко сложенный мужчина средних лет. Одет он был в привычные безрукавку и штаны. В руках он сжимал какое-то незнакомое мне оружие.

— Я привел Проводника, Циньчжоу-охотник, — с поклоном обратился к нему Урца.

Тот лишь кивнул, жестом велев моему сопровождающему удалиться. Циньчжоу окинул меня долгим изучающим взглядом. Затем удовлетворенно кивнул и лишь затем соблаговолил открыть рот.

— Приветствую, Проводник, Циньчжоу имя мне, и я буду учить тебя искусству Чаавэй, — я уже настолько привык к местному языку, что даже перестал обращать внимание не вечно повторяющиеся имена, воспринимая речь Циньчжоу, как если бы он обращался ко мне на русском. — Месяц нам отведен на это, и за это время предстоит тебе пройти путь от мальчика до мужчины, — он подошел ближе и протянул мне свое оружие.

Я с интересом разглядывал Чаавэй, о котором столько раз слышал, и поражался фантазии придумавшего это оружие. Чаавэй представлял собой оплетенную кожей рукоять, из торцов которой расходились короткие парные лезвия, загнутые в противоположные стороны. В общем, его внешний вид напоминал положенную на бок и слегка растянутую букву 'икс', причем клинки были обоюдоострыми на две трети длины, а концы еще и немного 'играли'.

— Для Чаавэй нужны ловкость и скорость, — продолжал между тем Циньчжоу. — Если уверен в успехе, метни Чаавэй во врага. Бери свой Чаавэй и атакуй меня, Проводник, видеть твои способности я хочу.

Я неуверенно взял пару Чаавэй. Вообще с оружием я знаком только в теории, меч от сабли отличу, наверное. Но держать в руках прежде не доводилось. А с этими несуразными 'иксами' вообще непонятно, каким местом атаковать. В то, что мне удастся хотя бы зацепить Циньчжоу я не верил, и, примерившись, замахнулся правым, словно кастетом. Охотник просто отошел в сторону от моей быстрой, сильной и совершенно неумелой атаки. Ну не умею я драться, не умею. Что уж говорить про оружие.

— Плохо, — ровным тоном произнес Циньчжоу. — Проводник медлителен, словно беременная самка зурхаки. Еще раз!

Я попытался ударить снова. И снова, и снова... Циньчжоу даже не разу не шевельнул руками, каждый раз просто делая небольшой шаг в сторону. Я видел его движения, даже мог просчитать, куда он шагнет в следующий раз, но все равно не мог даже приблизиться. Кончилось все внезапно. После очередного неловкого выпада Циньчжоу выставил локоть, и я слово натолкнулся на каменную стену. Пока я, лежа на песке, пытался выровнять дыхание, Циньчжоу все тем же спокойным тоном продолжал:

— В бою надо смотреть в глаза врагу, человек он или вампут. Потерять эту связь значит проиграть. Ярость придаст тебе скорость и силу, ярость сделает твои удары точными. В тебе нет ярости, Проводник, нет желания убить. Плохо, очень плохо. Мужчина без ярости не мужчина. А теперь вставай! — его голос, до того спокойный, прозвучал резко, как удар кнута.

Я встал, дышать все еще было тяжело. Циньчжао стоял передо мной, спокойный и невозмутимый. Настороженно глядя ему в глаза, я попытался вновь напасть. На этот раз охотник даже не стал отходить, а просто ударил кулаком в глаз, но не остановился на этом и короткой подсечкой снова свалил меня на землю. Мне хотелось выть от отчаяния. Таким беспомощным я не чувствовал себя со школы, но там у меня был Лера, готовый встать на защиту своего слабого младшего брата. Здесь у меня не было никого.

— Вставай! — резкий окрик Циньчжоу заставил меня дернуться и подняться. — Бей! Нападай, если ты мужчина, Проводник!

— Не буду, — буркнул я.

— Что ты сказал? — буквально прошипел охотник.

— Не буду, — громче повторил я и выбросил бесполезные Чаавэй, которые продолжал сжимать в руках. — Я не хочу и не умею драться. Зачем мне все это?! Почему просто не отвести к храму?! — я вновь повалился на песок от удара в живот.

— Твое место в поле, Проводник-женщина, — бросил мне Циньчжоу, собирая Чаавэй.

Затем он ушел, а я остался лежать тут. И на что я, спрашивается, надеялся? Что будет как в кино, мудрый наставник терпеливо учит неумелого ученика? Так вот же она, реальность. И люди, что здесь, что на Земле одинаковы. Этот Циньчжоу, да он просто наслаждался своим превосходством надо мной! Пробуди ярость, пробуди ярость... а на кой она мне нужна? Я-то тоже хорош, раскатал губу на инопланетное боевое искусство, а что оно сводится к простому и грубому мордобою подумать не мог. Зачем им тогда вообще эти дурацкие клинки-Чаавэй?

Наконец, отдышавшись, я встал и поплелся обратно к дому Цайгао. Живот неприятно болел, — Циньчжоу бил всерьез. Что делать дальше, я старался не думать. Потому что не видел вообще никакого выхода. Я просто доплелся до дома и повалился на свою подстилку. Встретившийся мне на крыльце Урца презрительно и даже с некой обидой отвернулся, почти точь-в-точь повторив слова Циньчжоу про поле. Ну и хрен с ним, с ними всеми. Буду лежать тут, пока не сдохну, а они пусть ищут другого Проводника. Мужчину. Тьфу, блин.

Не знаю, сколько я так лежал, но из мрачной отрешенности меня выдернул звук приближающихся шагов. Я знал, что это Цайгао, но поворачиваться к нему не стал. Зачем выслушивать все то же самое еще раз? Но время шло, а вошедший молчал. Я не выдержал и повернулся к нему. Цайгао сидел на коленях у стены и пристально смотрел на меня. Наконец, он произнес:

— Циньчжоу сказал мне, что произошло, Проводник. А еще он сказал, чтобы я дал тебе женскую одежду и послал в поле. И будь я помоложе и поглупее, видят духи, я бы так и сделал, — он выдержал паузу. — Но Цайгао стар и многое видел. Видел и Проводника, что однажды пришел к нам. Гырза тогда звался я, учеником Цайгао был, как Урца сейчас. Не верил, что Проводник такой же человек, как и мы. Как же так, думал, его послали духи, разве может он быть простым смертным, — в старике явно пропадал талантливый актер и рассказчик. — И ответил мне на это Проводник. Сказал он, 'Великий дух Чаациньшу, что сидит в центре всего мироздания, прозреть может душу человека также легко, как мы видим тело. Проводники — смертные слуги Чаациньшу, и великий дух знает наши помыслы лучше нас самих. Не может недостойный стать Проводником, как не может женщина стать мужчиной. Если мы не знаем о себе чего-то, Чаациньшу все равно видит это в нас'. Верь, Проводник Рен, ты мужчина и воин, иначе не отпустил бы Чаациньшу тебя в наш мир.

'Чаациньшу', если дословно, 'тот, кто в центре'. Центр, стало быть. Это что же получается, он каким-то образом записывает наши психологические профили? И что происходит с теми, кто отвечает требованиям? Их утилизируют или что? И потом, тот же Женевьеза в эту концепцию не вписывался никак. Впрочем, реальность показала, что я ничуть не лучше него. Такая же тряпка, только и могу, что рассуждать о долге и предназначении, а как дошло до дела, моя истинная суть и всплыла...

— Не хотел говорить Проводнику раньше времени, но вижу, пришла пора, — Цайгао покачал головой. — Духи говорят, времени мало осталось, беда близится. Раньше, чем Урца воспитает следующего Цайгао, поздно будет. Следующий Проводник не успеть прийти может. Нужен Проводник сейчас.

Ай, какой избитый прием. Мир в опасности, на тебя вся надежда. В кино и книгах такая концепция заезжена донельзя. Но вдруг, правда. В конце концов, ведь именно этого я втайне хотел, чтоб было 'как в кино'. Ну так вот оно, кино, со мной в роли главного героя. А герой лежит на полу и ноет о собственной ничтожности. И потом, вдруг слова Цайгао о Центре правда? Ведь не сам же он придумал Чаациньшу (тьфу ты, язык сломаешь), слишком невероятно совпадение, чтобы быть именно совпадением. Даже если старик и приврал для красного словца, это ничего не меняет. Значит, во мне и впрямь есть что-то доселе скрытое.

— И что мне делать, Цайгао-старейший? Циньчжоу-охотник сказал, что место мне в поле. Не станет учить меня.

— Хо! — резко крикнул старик, вставая. — Не станет учить тебя, так заставь его. Приди к нему и скажи, 'Только женщина бежит от трудностей, Циньчжоу. Легко послать меня в поле, мужчиной научить быть труднее. Выбирай, легкий путь хочешь или трудный'. Не посмеет отказать после таких слов, но тяжела учеба будет. Много боли принесет тебе, Проводник. Но только так спасти нас сможешь и вернуться домой в царство духа Чаациньшу. Отдыхай пока, велю Урце принести тебе еды. И думай, Проводник, думай.

Я и думал. Думал, пока ел, думал, пока лежал. И выходило, что прав Цайгао. Не может Центр ошибаться, слишком уж это сложная система и слишком много народу через нее прошло. А раз так, то надо последовать хорошему совету. Хороший, ага, как бы Циньчжоу меня не убил на месте за такие слова. Но выбора у меня не было. Единственной альтернативой было оставаться тут до конца своих дней, да еще и в роли женщины... ага, щас. Кто знает, какие у них тут порядки в этом отношении, а я гомофоб, каких поискать. Нет уж, лучше смерть, чем бесчестье, как говорили в старые добрые времена.

В итоге день солнце еще не перевалило за полдень, когда я направился на поиски Циньчжоу. Урца, не иначе как с подачи Цайгао, помог мне найти охотника. Тот был на заднем дворе своего дома, тренировался с Чаавэй. Это зрелище, похожее скорее на танец, было столь завораживающим, что я не заметил, как кто-то подошел ко мне сзади и громко крикнул. Я вздрогнул и обернулся. Позади стоял парень, на пару лет младше Урцы, и ржал, довольный собой.

— Что, Проводник-женщина, не испачкал штаны? — спросил он, и заржал еще громче.

А я почувствовал злость. Нет, скорее даже ту самую ярость, которой хотел от меня добиться Циньчжоу. Конкретно эта дурацкая шутка в духе земной школоты вывела меня из себя, совершив то, чего не смог добиться охотник. Я даже сам не понял, как подошел, схватил этого идиота за воротник левой рукой, а правой что было сил двинул ему в челюсть. А потом снова, и снова. Я стоял и избивал этого парня, вкладывая в каждый удар все накопившуюся за годы злость, все раздражение и ярость. Он вроде бы пытался сопротивляться и отбиваться, но я не замечал, и просто продолжал бить, полностью отдавшись всепоглощающей ярости... В чувство меня привело вылитое на голову ведро воды. И только тогда я очнулся и в недоумении осмотрелся. Незадачливый шутник лежал на земле весь в крови, ворот безрукавки разорван, а в его глазах читался самый настоящий страх. Чуть в стороне Урца прикрывал пострадавший глаз, а я ведь даже не заметил, как ударил его. А за моей спиной с невозмутимым видом стоял Циньчжоу-охотник, рядом с которым валялось пустое ведро.