Все это мне рассказал Вольга, козёл этот "благородный" нам ещё и поля потоптал чуть-чуть, крапиву попортил. Типа, сорняк, чего его жалеть. Корабелов определили к медикам, на осмотр да помывку, потом — на допрос к Власу. Конники остались снаружи, те, кто убежать успел. Там трое с Вольгой, ещё трое — со Свири, но не из подпевал мажора.
Пошёл на допрос к Власу. Он под водокачкой проводил следственные действия. Всех связанных сложили в камере, в которой Святослав сидел поначалу, оттуда по одному носили в допросную. Влас спрашивает, ребята его записывают. Подпевалы тоже мерзкие людишки, сдали своего "шефа" сразу, орут, что ни в чем не виновны, а он их всех заставил. Однако, в показаниях путаются, и Влас их быстро прижимает к стенке, да ещё и статьи "довешивает". Последним был сам мажор.
— Да вы знаете кто я!? Да вы знаете кто мой отец!? Да я вас, пыль дорожна, в порубе сгною! Кровью харкать будете! Девок ваших воям своим на потеху отдам да на полдень продам!... — я как не попадал в девятый век, прямо, не меняются дурные дети властных родителей.
— Пиши, — Влас в полголоса диктует парню, определённому писарем, — Статья 265, угроза насилия, статья 267, угроза изнасилования, статья по торговле людьми...
Парень пишет, "мажор" себе уже чуть не на вышку наговорил. Я тихо хренею с добросовестности, с которой подошёл к порученному делу Влас.
— Мы вам символ сделаем. Щит и меч, защита государства, — в перерыве между допросами сказал я Власу, — да форму специальную. И всем — значок памятный, теперь у нас 2 октября — День работника государственной безопасности.
— Да ладно, наше дело скромное, — писарь отложил перьевую ручку, — закон и порядок поддерживать.
— Ага, ваша служба и опасна и трудна, и на первый взгляд как будто не видна... — почти пропел я.
— А вот это мы запишем, — парень достал блокнот, — как там дальше?
Молодцы всё-таки ребята, хороших подручных себе Влас нашёл. Гимн теперь у них есть, а ещё надо будет бюджет выделить под спецсредства, кабинеты сделать, архив свой, секретку, первый отдел и прочее. Расписывал свои предложения по развитию службы, ребята вносили свои, и очень даже грамотные. Особенно про внутренние войска, для подавления таких вот событий, как сегодня. Ну, если масштаб будет больше. Про спецсредства отдельно проговорили, рассказал им про отпечатки, замеры разные, по которым людей определить можно, все рассказал, что в фильмах видел да книжках читал, своего опыта такого характера нет. Влас обещал ещё подумать. Мы, собственно, ждали на допрос корабелов, допрос конников, что в лагере, завтра проведём.
Но работяг из Гребцов не дождались, пришла Смеяна, мрачнее ночи. Уселась по-свойски на табурет, сказала что сегодня мы никого не увидим — они лежат у неё в лазарете, и она их не отпустит. Посбивали мужики ноги сильно да побои получили. Плёткой "мажор" одному даже руку то ли сломал, то ли трещину оставил, раны у всех и синяки. Влас оставил дежурного охранять пленников и пошёл с писарем опрашивать, какой уж тут допрос, корабелов. Теперь он их рассматривал как потерпевших и свидетелей, а не как соучастников.
Мужики лежали прямо в фельдшерской, на принесённых кроватях. Из отмыли, забинтовали, накормили. Все пятеро — не ходячие, вместо ног "валенки" из бинтов, да ещё по всему телу повязки. Роза за ними ухаживает, мужиков из крепостных напрягает насчёт ведра для туалета да подушек с постелями. У нас такого очень давно не было, народ прямо жалостью проникся. А корабелы те тоже, сидят, чуть не плачут, от отношения человеческого да жалуются на жизнь. Где их били, как их унижали, инструмент потерянный жалеют да лошадку в телеге, что из сил выбилась, пока барахло этого хмыря везла. Тут уже я отправил людей за конём, пусть в нашей конюшне побудет, там лучше, покормить животину надо да посмотреть, может, тоже раны какие есть. Влас начал опрос, говорил не так официально, как со связанными, а уже больше с участием, молодец парень.
— ...Если все подсчитать, включая траты гранат и отвлечение людей от работы, то ущерб своим появлением этот... Венцеслав, — имя "мажора" Влас почти выплюнул с брезгливостью, мы проводили совещание по поводу будущего суда, — нанёс Государству на сумму от двенадцати до двадцати тысяч рублей.
— А чего такой разброс? — Лис задумчиво рисовал на листочке.
— Я могу по-разному посчитать, от глубины зависит, включать или нет штрафы потерпевшим, и прочее, — Влас разъяснил позицию следственных органов.
— Влас, ты считай всё. Вот просто всё. Закон должен работать чётко, без всяких там толкований. Если его можно по-разному толковать, это не правило уже, а лазейка для всяких бандитов получается, — это я встрял.
— Тогда двадцать одна тысяча двести сорок рублей, наших, — уточнил Влас, — имущество этого хмыря, как ты его называешь, мы оценили в пять тысяч почти, с конем и шатром. Срок ему светит, по совокупности, до пятнадцать лет строго режима, и то, если адвокат хорошо отработает. Подельники — там по три с половиной тысячи с каждого, имущество как раз покрывает. Как подельники, могут пойти на срок до трёх лет. Правда, возможно условное наказание, но как им условный срок давать, они же к себе уйдут...
— Прокурор и суд дело принимают? — я посмотрел на деда, тот кивнул, — тогда самый главный вопрос — кто будет адвокатом?
Народ посмотрел друг на друга, добровольцев нет. Ладимир пообщался с корабелами, сидел мрачный:
— Я бы ему ещё накинул, какая уж тут защита...
— Ага, а я бы притопил — и поминай как звали, — Святослав тоже злой сидит.
— Проблемы у нас будут, — вступил Кукша, — если мы его сейчас осудим, с подельниками, то отец его с дружиной придёт...
Мысль эта приходила в голову многим. Не то, что страшно, но нарываться на неприятности не очень хочется.
— Рюрик ещё может дружину дать, его боярин, его обида, — Вольга подал голос, он присутствует на совещании представителем арестованных и представителем государства, княжества, к которым арестованные относятся, — побьёте дружину Рюрика — кровь прольётся, потом можем и не договориться...
Я встал и подошёл к окну. За стеклом в проёме наши мужики суетились в старой домне. Трактор поехал к ним с углём, вон на стене часовой ходит. Из второй крепости идёт толпа школьников, на ремесленную практику...
— Может, штраф взять да отпустить, — осторожно произнёс Лис.
— Этого отпустим — другие придут, — тихо начал я, народ замолчал и прислушался, — потом ещё, и ещё. И что НАШИ люди скажут? Что если сила есть и власть — значит можно Закон обойти? Одного отпустим, мотивируя государственными интересами, побоимся битвы, он придёт с ещё большей толпой, почувствует безнаказанность. И ещё раз отпустим. Потом они тут поселятся, девок наших по постелям таскать начнут да мужиков бить плёткой — это тоже спустим? А потом, как корабелы те, под кнутом ходить начнём да поклоны бить? И мы, и москвичи наши? Отпустим — значит защитить не можем людей своих. Простим — и подумают они, а зачем им слушать нас да работать, если любой придурок с десятком всадников тут по-своему всё сделать может? Знаете почему они сейчас с нами все?
Я посмотрел на мужиков, те внимательно слушали.
— Они с нами потому, что государь их со старостой ведра выносят с парашей, если закон нарушили, — было дело, Ладимир чуть схитрил, я его прикрыл, Леда несостыковку выявила, и мы на пять дней загремели по "административке", — все знают, что Закон их защищает, и государь, и все мы их защищаем. А если мы свой же порядок нарушим — что тогда? Доверие потеряем. А после этого никто с нами дел иметь не будет. Разбегутся, благо есть куда, да и забудут про нас. И все из-за одного придурка и страха последствий за действия по Закону.
— Сейчас испугаемся — потом жизни не дадут, — добавил Торир.
— А Рюрик? Если его дружина придёт... — начал было Святослав.
— Если придёт хмыря этого защищать, просто потому что он тут типа "знатный" — вся и поляжет. Мы с Олегом договор заключали? Да. Вольга говорил, что Рюрик договор тот поддержал на тех условиях, да добро дал на остальное, — Вольга кивнул в подтверждение, — А значит, не имел права этот хмырь так себя тут вести.
— Да и пора бы уже и зубы показать, — начал Кукша, привлекая всеобщее внимание, — если мы с каждым договариваться начнём, силы за нами не будут чувствовать, такие вот хмыри со всех щелей полезут. Придут с войной — надо их тут и положить да всем о том дать знать. Тогда и силу за нами признают, и хмырей больше не пошлют...
— Верно, — поддержал я пасынка, — силу показать надо, не без того. Тогда делаем так. Зоряна! Ты ему адвокатам будешь! Не кривись, надо все правильно сделать. Буревой! Ты судьёй. Прокурор я, суд будет открытый, все пусть видят. Ладимр! Место подготовь и людям нашим сообщи. Суд будет через неделю, пусть адвокат подготовится.
— А лодки как? — уныло произнёс Вольга, чувствую угрозу нашим договорённостям с Олегом.
— А их делать будем, мы своё слово держим. Этому придурку какое задание дали? Проверить исполнение договора. Он что тут устроил? Людей оскорбил, угрозами сыпать начал да плёткой махать. Каждый за себя отвечает у нас в Государстве, вот и он ответит, по Закону. Лодки корабелам твоим и тебе сдавать будем, с бумагами, на двух языках. Все свободны, военных и госбезопасность собираю у себя, позже, под вечер.
Народ начал расходиться. С Буревоем вышли вместе, шли молча до водокачки.
— Опасно, Серега, опасно. Ты не боишься с Рюриком-то враждовать?
— Не с Рюриком, а с дебилом залётным. Нет, не боюсь. Хочу я, Буревой, чтобы порядок наш остался, да никто со своим уставом не лез. Хочу, я, брат мой названный, чтобы дети мои и внуки, и их дети и внуки, жили в таком обществе, где каждый Законом справедливым защищён, работать может спокойно, не опасаясь врагов и власти, да детей растить. Чтобы каждый гордый был, и шапку с головым снимал только из уважения, личного, а не перед каждым уродом, который силу в себе чувствует. Чтобы каждый делом мог любимым заниматься и пользу приносить, зная что по трудам его воздастся, а не за положение родителей и родственников. Вот так как-то...
— И то верно. В "Трактат" такое внести надо... Доживём вот только мы до такого порядка?
— А на то богов воля есть. И от труда нашего многое зависит. Да и сейчас вон, посмотри вокруг... — мы шли мимо бараков с квартирами.
Кипела жизнь. Народ сновал с тракторами, тележками, по своим делам. Шли мы, я, государь, да Буревой, помощник мой первый во всём, а народ с нами здоровается только тот, что не видел ещё с утра. Шапки не ломят, головы не склоняют, кивнули или руку подали и пошли дальше. Работать надо, а не на коленях стоять.
— Государь! Поберегись! Пришибём, мать .... ... ... ... так! — чуть под трактор не попали, пока смотрели, — Хреналь вы тут стоите? Вон, тротуар же есть!
Тракторист удалился, ругаясь попутно, тащит иголки в ткацкий барак.
— Вот посмели бы так с тем хмырём говорить? — я улыбнулся, — Небось, плёткой бы уже зашиб, уважения требуя. А мне такое вот отношение, когда на мои ошибки каждый указать может, да не бояться того, вот — самое главное уважение! Нас сейчас мало, но каждый, — повторяю, — каждый у нас на вес золота, со своими мыслями, навыками, умениями. И хочу я чтобы Вовка мой жил также, чтобы люди сначала, а все остальное — потом.
— Ага, но и у нас тоже порядок наводить надо, — дед делано возмутился, — ишь чего удумали! На государя лаяться! Плетьми их да в поруб! А то чести попрание случится!
Дед встал в горделивую позу, дурачась, да шапку на манер короны натянул поглубже. Я заржал, потом — мужики и бабами вокруг нас, потом и дед прыснул. Нормально, так и надо, чтобы без пафоса лишнего.
— Всех сгною! Мужикам — постель мне греть! Бабам... Ой! Перепутал! — дед надрывался дурным голосом, пародируя хмыря, народ покатывается со смеху, — Воинов запрячь! Коней — напоить! Опять не то!
Так, со смехом и дошли до водокачки. Спустились, там чесночный дух стоит и половина ГБ собралась.
— Чего случилось?
— Да эти, — парень-писарь ткнул в клетку, снимая противогаз — мы их развязать хотели, а они давай кидаться, чуть решётку не выломали. Ну мы их того, гранатой успокоили.
В камере выли пленные, она у нас одна, те лежат в ней по углам, плачут да лаются. Слёзы пускают, уроды, не от осознания вины, а от чеснока. А ругаются так, что сейчас ещё на пару лет себе наговорят.
— Слушай меня, Венцеслав Болеславович, — я подошёл к клетке, хмырь посмотрел на меня зло и с выражением победы в красных от чеснока глазах.
Думает, я его по отчеству зову, ибо осознал какая важная птица передо мной, сейчас шапку сниму да на коленях умолять буду. Щаз!
— Ты и подельники твои предстанете перед судом. Через седмицу. Поручение князя своего ты не выполнил, да срок его выполнения сорвал, действиями своими. О том князю будет отдельно написано. Суд пройдёт — по его результатам срок получишь и штраф заплатишь. Отсидишь — потом домой уйдёшь. Я всё сказал.
— Да ты... Ты!!! Ты знаешь на кого... — ну и так далее, как есть придурок.
— Отмойте их через неделю, пусть не воняют, — попросил я ребят из ГБ, те только ухмыльнулись, мол, не учи ученных.
— Парашу, дурни, опрокинули, вот и сидят... в своём, — сказал писарь, — несите шланг, сейчас мы хоть пол помоем...
Совещание с военными провели у меня дома. Собрались все, кто имел отношение к производству оружия, обучению, госбезопасности. Все были в курсе дела, но я обрисовал наше положение. Вероятность того, что к нам придут отбивать потенциальных осуждённых, весьма велика, да и Рюрик может включиться в процесс. Вдруг не внемлет нашим документам и доказательствам? К этому надо подготовиться. Срок у нас — до зимы, я именно тогда ждал гостей. Пока мы тут лодки Вольге, к которым ещё не приступили, покажем, пока он до Свири доберётся, пока там решат, что с нами делать — озёрный путь будет закрыт. Значит, останется "гостям" при любом раскладе идти по устоявшемуся снегу. А это — середина декабря. Итого, у нас чуть больше месяца на подготовку, выделку боеприпасов, дополнительные тренировки.
Суд состоялся вне крепости, на плацу нашем бывшем. Лавки принесли, клетку деревянную для подсудимых сделали. Народ собрался, включая прибывших всадников, занял свои места. Под конвоем вывели связанных пленников, Буревой в громкоговоритель объявил о начале процесса. До темна засиделись. Народ сначала молчал, потом, после моего выступления с описанием всех "подвигов" пришлых, начал роптать. Когда зачитывали свидетельские показания, от корабелов и Вольги, анонимно, чтобы не подставить их, народ уже в голос возмущался. Колоколом только часовой их смог успокоить. Народ требовал смерти! Вроде не кровожадные люди — но и их пробрало такое отношение к братьям-работягам и к себе. Зоряна, к чести, билась за подсудимых до последнего. Те только портили все ей, выкрикивая из клетки про родовитость, про то, как они всех тут по миру пустят да огню предадут, про приход войска несметного, которое нас всех убьёт. Это толпу только распалило — полетели всякие предметы в клетку. Влас вывел особо раздухарившихся людей, чтобы не портили процесс, да ещё и по "административке" впаял им по трое суток, за неуважение к суду. Народ теперь слушал, периодически кричал, но бросаться прекратил, да и орали не так громко. Вечером Буревой выдал вердикт — пятнадцать лет хмырю, по пять — его подручным, это при условии компенсации ущерба. Их имущество посчитали, учли, если остальное не компенсируют — будут сидеть до потери пульса. Есть, правда, другой вариант. Мы можем экстрадировать хмыря с подельниками в Новгород, при условии полного возмещения материальных убытков Москве и штрафов. Но для этого нужно подписать с Новгородом отдельный договор. При этом дополнительно в материалы дело было внесено то, что своими действиями хмырь поставил под угрозу выполнение контракта на поставку лодок. Специально так сделали, если Рюрик правителем хочет быть — за такое карать надо жестоко.
