В Польше опять сменилась власть, и опять эта власть призывает идти на Москву. Боевой дух поляков слегка воспрял после недавнего немецкого конфуза, когда экономные бюргеры вдруг поняли, что довольно многочисленной польской армии им противопоставить почти нечего. Только вовремя перессорившиеся гордые шляхтичи, как всегда, помогли спасти положение. Не добившись решительного успеха на западе, паны сунулись было на восток, но несколько пограничных стычек на белорусской границе закончились ничем. Этот воз и ныне там.

В этой ситуации только скандинавы не стали делать резких движений в сторону восточного соседа, хоть им это было не впервой. Однако, ярость, с которой потомки викингов вдруг вспомнили о корнях и принялись давить 'нетитульных' у себя дома, до сих пор производит впечатление. В этот период в Питере и окрестностях приходится усиленно ловить смуглых 'скандинавских' беженцев, а куда их потом девать? Работать не хотят, языков не учат.

На Дальнем Востоке тоже весело, до слез. Китайцы, корейцы и японцы, а также малайзийцы, филиппинцы, вьетнамцы и все прочие, как известно, всегда очень любили друг друга, а когда за ними никто не присматривает, любовь эта расцветает всеми оттенками красного. Буквально, получается любовь до гроба. В основном, участники заварушки припоминали японцам Вторую Мировую. Оказалось, что все прекрасно помнят и Нанкин, и Сингапур, и Манилу, и все прочие эпизоды, так что японцев начали отстреливать с особым остервенением. Но когда во Владивосток случайно прилетела промазавшая китайская противокорабельная ракета и совершенно случайно подняла на воздух танкер со сжиженным газом, отчего погибло множество горожан, терпению русских пришел конец. В последующие жаркие недели значительная часть флотов азиатских 'тигров' переместилась на морское дно, а экипажи 'морских убийц' получили бесценный опыт. В случае повторения нехороших инцидентов желтому воинству была обещана зачистка баз и портов, причем с применением спецбоеприпасов и вне зависимости от национальности.

В целом, это подействовало. С тех пор азиаты русских не трогают, но друг друга избивают с еще большим азартом. Больше всех пострадали японцы, но и корейцам досталось изрядно. Даже во время 'объединяющей' гражданской войны жертв и разрушений было меньше. До сих пор остается актуальным сдерживание на границе бегущих от войны толп беженцев, среди которых немало настоящих головорезов с боевым опытом. Это настолько непросто, что приходится держать в повышенной боеготовности приличный контингент, а иногда даже бомбить приграничные леса и перевалы.

Орлов невесело хмыкнул. Угроза национальной безопасности! Как будто этих угроз и так не хватает. Одно ясно, красные буквы на стекле шлема он видел, на галлюцинации это не спишешь и сомневаться в этом глупо. Нужно поверить в простой факт и думать, что делать дальше. Кто-то хочет выйти с ним на связь, и этот кто-то весьма продвинут технически, если смог такое провернуть.

Очень интересная личность, этот связной. Академик Мельников — блестящий ученый и весьма надежный человек, уж в этом можно было убедиться не раз. И он весьма умен и въедлив, ненавидит подковерные игры, хоть и мастерски их разруливает, когда возникает необходимость. Вряд ли кто-то смог бы разыграть его втемную, шантаж тоже маловероятен, все-таки пожилой и одинокий человек, чем его можно запугать? Впрочем, скоро все узнаем.

Письменные инструкции, полученные офицером, не допускают вольного толкования. Мягко, осторожно, не привлекая внимания, не оформляя никаких документов, доставить Мельникова в особо защищенный бункер, расположенный примерно в двухстах метрах под кремлевской резиденцией. Как это сделать — неважно, есть много способов. Остается только ждать и надеяться, что здравый смысл и железная хватка Анатолия и в этот раз не подведут. Планировать ход разговора все равно невозможно, нет никаких зацепок, никакой информации. Ждать, только ждать.

От вынужденного бездействия Орлову захотелось часок помолотить боксерскую грушу, специальные помещения для этого имеются. Вот как бывает, от неизвестности аж кулаки чешутся! Но нельзя, для этого придется покинуть кабинет и остаться без спецсвязи, а сигнал может прийти в любой момент. Нужно оставаться на месте.

Президент вызвал секретаря и велел принести документы, требующие его внимания. Разложил папки по столу, начал читать. Через час, вздохнув, вытащил планшет и начал пересчитывать подозрительные цифры в одном из докладов, но найти ошибку или подлог не сумел. Все еще чувствуя подвох, отправил на проверку в конкурирующее ведомство, эти точно найдут, если что-то не так.

Подписал указ о награждении группы передовиков производства. Без всяких шуток, это и есть лучшие люди страны. Отправил на переделку, а по сути, зарубил проект о снижении таможенных тарифов с рукописной резолюцией: 'у нас что, ВТО возродили?' Размашисто отклонил прошение о помиловании от двух новомодных 'политических', попавшихся на банальном вредительстве. С этими типами все ясно, ибо чистокровные, идейные предатели, эталон.

Эх, не тот нынче вредитель пошел! А были времена, когда серьезные страны это дело финансировали, почти не скрываясь. А сейчас, как посмотришь на список спонсоров этих 'борцов с тиранией' — и плакать хочется! Не на всякой карте их найдешь.

Работа, что ни говори, всегда помогает коротать время. Пробило одиннадцать вечера, и почти сразу на подлокотнике кресла загорелся неприметный желтый огонек. Орлов снова вызвал секретаря и велел унести все эти горы макулатуры. Дождавшись появления панорамы пустой и чистой столешницы, он встал с кресла и открыл неприметную боковую дверь, реагирующую только на его личный ключ. Вспыхнул яркий свет. Президент прошел по короткому безлюдному коридору к лифту, вошел в тесную кабину. По памяти набрал код, и дверцы плавно сошлись, лязгнув только в самом конце.

Кабина поскрипывает и подрагивает, но идет вниз довольно ровно. Конечно, ведь лифт почти новый! Ему еще и полвека нет. В итоге, спуск на двести метров вглубь земли растянулся почти на четыре минуты. У лифта есть и более скоростной режим, но это только на особый случай, вроде ядерной войны. В мирное время остается терпеть и делать все возможное, чтобы такой случай никогда не настал. Бункер используется крайне редко, но раз уж анонимный доброжелатель так хотел секретности, то он ее получит, с избытком.

Верховный еще раз обдумал, правильно ли поступает. Может быть, стоит сначала запустить в бункер 'тревожную группу', чтобы допросить уважаемого академика, как положено? Возможное покушение на главу государства это не паранойя, а самые настоящие трудовые будни. И самого Орлова, и его предшественников разные силы пытались ликвидировать не раз, и личная храбрость тут не имеет значения. Такое должностное лицо по определению не принадлежит самому себе, а его убийство может ввергнуть страну в неразбериху и хаос. Допускать этого нельзя.

Однако, обостренное чувство опасности, приобретенное Орловым в годы работы под прикрытием в чужих странах, продолжает молчать, а движение на глубину не прекращается. Все-таки интересно, что скажет академик? Будет ли он о чем-то просить или на что-то давить? Или все это просто глупая ошибка, Мельников не при делах и вообще ничего не знает? Хотя, вряд ли его бы сюда доставили, будь оно так.

Кабина замедлилась и с небольшой встряской остановилась. Дверцы чуть лязгнули и плавно разошлись. Президент прошел через массивный шлюз и огляделся. В бункере горит яркий, но теплый свет, и обстановка довольно уютная — ковры, отделка, кожаные кресла, даже фальшивый аквариум с голографическими рыбками на стене. Пройдя в дальнюю комнату, Орлов увидел Анатолия в штатском и отметил про себя, насколько неприметно тот выглядит даже на фоне своих по-цивильному одетых спутников. Прекрасное качество для разведчика! Рядом с офицером стоит чуть мрачноватый академик Мельников в скромном костюме без галстука и незнакомый крепкий на вид дедок лет шестидесяти в потертой джинсе, который безмятежно разглядывает рыбок, с отрешенным видом тюкая ногтем по стеклу.

И что самое удивительное, где бы ни коснулся стекла его палец, рыбки сбиваются в стайки и бойко пускают пузыри, пытаясь оказаться рядом. О такой функции аквариума не знает никто, включая и самого производителя. Все еще раздумывая над такой странностью, президент принял доклад офицера.

— Объекты доставлены, — просто сказал Анатолий. — Провели их через наш третий тоннель, никто ничего не видел. Оба проверены, все чисто.

— Спасибо! — скупо, но искренне поблагодарил Орлов, и добавил: — Теперь за дверь, выключайте всю аппаратуру, и свободны.

— Есть, — ответил Анатолий и быстро удалился, не желая заставлять шефа дважды повторять даже самый непонятный приказ.

Теперь Орлов более внимательно разглядывал своих гостей. То, что их оказалось больше одного, его не удивило, такую возможность он предвидел и даже упомянул в записке. Но какая же странная пожилая парочка к нему пожаловала! Академик Мельников первым вежливо поздоровался и пожал протянутую руку.

— Я вас слушаю, Борис Сергеевич, — довольно официально начал Орлов. — Я уверен, вы понимаете, что эта встреча оплачена только вашим личным авторитетом и моим уважением к вашим заслугам. Иначе бы с вами говорили другие люди в другом месте. А сейчас вам придется очень убедительно все объяснить.

— Для начала, познакомьтесь, пожалуйста, — академик указал на 'дедка'. — Это мой однокурсник, Иван Родин. Послание, что вы получили — его работа.

— Вы хорошо сохранились, — вежливо и без тени юмора ответил Орлов, пожимая 'однокурснику' руку. Ого! Рукопожатие у странного 'дедка' как бы не крепче, чем у самого Президента! Интересно, очень интересно! Орлов попытался вспомнить, мог ли он видеть этого человека раньше, но его четкая память на лица в этот раз промолчала. Совершенно отсутствует столь знакомое ощущение, будто это лицо ты уже где-то видел.

— На самом деле, я сохранился еще лучше, — загадочно ответил 'дедок', не отпуская руку собеседника, и тут по его лицу словно прошла волна, полностью меняющая все черты. Исчезли седые волосы, превращаясь в густые каштановые прядки, морщинистый подбородок стал гладким и твердым на вид. Темные мешки и четкие морщины вокруг глаз исчезли, словно растворившись в коже. Даже одежда изменилась! Теперь перед Орловым стоит спортивный молодой человек лет двадцати пяти с пронзительно-ясным, оценивающим взглядом. Чем-то этот взгляд отдаленно напоминает самого академика Мельникова, причем сходство не родственное, а скорее духовное, интеллектуальное. Поразительно!

— Ловко, — спокойно сказал Орлов, не отводя взгляд. Страха он не испытывает, на покушение это не похоже, но куда деть любопытство? — Значит, это именно вы хотите со мной поговорить?

— Простите за этот маскарад, Николай Витальевич, — совершенно молодым голосом произнес Иван Родин. — Я расскажу, зачем он понадобился. Поверьте, мы не зря похитили у вас столько времени.

— Камеры выключены? — вдруг спросил Мельников.

— Да, — подтвердил Иван до того, как Орлов успел сказать хоть слово. — Видео выключили минуту назад. Только что вырубили и звук тоже.

— Откуда вы знаете? — искренне полюбопытствовал Орлов, и замер, увидев, как в зрачках Ивана Родина разом вспыхивают фиолетовые ободки.

— Я это прекрасно вижу, иначе мы бы не разговаривали, — проинформировал Иван, и ободки в его глазах опять погасли. — Давайте присядем, и я начну рассказ.

Сдвинув три кресла, они сели так, чтобы видеть друг друга. Орлов уже сейчас чувствует, что его жизнь может круто перемениться. Он чувствует, что этот странный Иван Родин, хоть и кажется вполне 'своим', но есть в нем и что-то чужое. Скорее даже, не чужое, а другое, непривычное, непознанное. Но ничего угрожающего или негативного. В нем чувствуется, если угодно, бездна пространства и времени, как сказал однажды герой прочитанной им в детстве книги.

Всего через час Орлов даже удивился, насколько кстати эта цитата пришла ему в голову.

— — — — — — —

Вашингтон, Белый Дом, Овальный кабинет, август 1957 года

Когда раздался звонок и в Овальный кабинет заглянул госсекретарь Никсон, президент Эйзенхауэр еще не успел толком проснуться. Да, удобные кресла стоят в Белом Доме, но уснуть практически на рабочем месте!.. Старею, вздохнул про себя президент, генерал, герой двух войн и кавалер немыслимого количества наград десятков стран, включая, между прочим, и СССР. Никсон принес запрос не откуда-нибудь, а прямиком из Кремля. Хрущев желает поговорить, причем по открытой линии и не откладывая. Что задумали эти хитрые коммунисты на сей раз? Ладно, поговорим, почему бы не поговорить?

Буркнув Никсону 'через четверть часа' и дождавшись, когда ушастая голова госсекретаря скроется за дверью, президент задумался, мысленно вернувшись в только что пережитый сон, начало которого ему даже понравилось. Тысячи его тучами поднимались в небо с многочисленных баз в Европе и брали курс на восток. Путь им преградили закаленные в небе Кореи советские истребители, но опытных пилотов оказалось слишком мало, и техническое оснащение не всегда на высоте, и связь часто подводит...

Армады Запада прорвались сквозь отчаянно сражающийся заслон, и, один за другим, с запада на восток, горели в ядерном огне советские города. На земле у Советов дела шли получше, но при господстве сил Запада в воздухе это не могло продолжаться долго, и коммунистов начали отжимать по всем фронтам. И тогда случился поворот, превративший близкую победу в кошмар.

Где-то в бескрайних глубинах русских лесов, куда не каждый У-2 долетит, сработали гигантские механизмы, открывшие бетонные колодцы шахт, и над их жерлами взмыли в небо на столбах пламени ракеты. И были их сотни, и была у них межконтинентальная дальность, и несли они страшные мегатонные боеголовки. И всего через тридцать-сорок минут перестали существовать все крупные европейские и азиатские базы Запада вместе с техникой, персоналом, городами и странами, их приютившими. А потом настал черед американских городов, потому что точности у этих ракет маловато, и бьют они, в сущности, по площадям, то есть по городам и людям.

И стало уже неважно, что нет больше Москвы и Ленинграда, Свердловска и Харькова, и что где-то на выжженной земле Европы, задыхаясь в радиоактивной пыли, все еще бьются насмерть сотни тысяч обреченных солдат. Все это уже не имеет значения, потому что нет больше Вашингтона и Нью-Йорка, нет Лос-Анджелеса, нет Хьюстона и Сан-Диего. Ничего больше нет.

Президент тяжело поднялся с кресла, стряхивая остатки жуткого сна. При Трумэне, может быть, и стоило попытаться ударить первыми. У Советов не было Бомбы, половина страны лежала в руинах после войны, стратегическая авиация отсутствовала как класс. А ведь даже тогда мы не посмели ударить, хоть был план 'Дропшот' и другие, и с тех пор проработки первого удара никогда не прекращались. Но сейчас-то какой в этом смысл? У русских теперь тяжелая ракета и спутник на орбите, а стали бы они так снижать секретность, если ракета не стоит на вооружении в массовом порядке? Ведь до объявленного в июне испытательного пуска секретность была тотальная, а имена конструкторов до сих пор неизвестны, ну не академик же Седов в своем кабинете все придумал, в самом деле!