Дневник молодого человека

А через минуту — брось, она ведь сказала — звони, и другие ее фразы, и под руку все-таки взяла. Это что-то да должно означать?! А действительно, значит ли это что-то? — тут же в сомнении подумал я.

Погладил джинсы — на всякий случай. Навел дома порядок — вдруг все же согласится в гости ко мне заглянуть? Почистил зубы.

С трудом дождался девяти вечера. Поспешно вышел на улицу, изрядно волнуясь. Подошел к телефонной будке. Пошарил в карманах. Двухкопеечной монеты у меня не оказалось. Но зато был десятник, который и по размеру и по весу очень похож на двушку. Кинул его в автомат. Позвонил. Трубку взяла ее мама — потому что голос был хоть и женский, но совершенно другой. Попросил Ирину. Она долго не подходила, отчего тучи в моей душе только сгустились в тревожном предчувствии.

— Да, — наконец произнесла она.

— Ира, привет. Это Михаил.

— Привет, — как-то устало ответила Ирина.

— Как ты себя чувствуешь?

— Плохо.

Этого я совсем не ожидал. Растерялся.

— Да, работа совсем тебя замучила, — только и сказал я, мучительно подбирая нужные в данной обстановке слова.

— Не говори.

— Значит, выйти не сможешь?

— Нет.

Помолчал.

— Чем сейчас занимаешься?

— Спать собираюсь.

Опять пауза.

— А завтра как?

— Не знаю.

Я снова долго соображал, что же дальше?

— Мне завтра позвонить?

Она немного подумала.

— Не стоит.

Как кувалдой по голове! Снова молчание. Я лихорадочно обдумывал свое дальнейшее поведение, так как по всей видимости меня выставляли за дверь.

— Ладно, иди отсыпайся, — выдавил я из себя, не найдя другого пути, и решительно повесил трубку, не дожидаясь ее ответа.

Все, финиш, только покривился я, выходя из будки.

Домой поднялся совсем в плохом настроении.

Молодец, Ирка! — с горечью восклицало что-то внутри меня.

От расстройства я включил магнитофон. Deep Purple — You keep on moving. Сел на диван. Застыл, скрестив руки на груди. Решил про себя — все на этом, совсем звонить не буду.

Но спокойно высидел совсем немного — мысли и эмоции лавиной смели меня с дивана, заставив вскочить на ноги.

Зачем тебе все это? Дурак ты, дурак. Зачем бросил трубку? Нельзя подавать вид, что тебе что-то не нравиться, что ты обиделся. А кто ты такой, чтобы обижаться? — спросит она. И будет права. Надо было с ней все-таки подольше поболтать, чтобы у нее осадок приятный остался. А то — бросил трубку, олух.

Включил телевизор. Тупо и бессмысленно пялился в какое-то кино. Но вдруг, зло засмеявшись, спросил себя — Куда ты полез, Михаил?! — и невесело усмехнувшись, сам себе ответил — на Останкинскую телебашню.

Дурак, ты бы еще спросил — Может, мне совсем не звонить? — На что она вполне естественно ответила бы — Да...

С грустью подумалось вдруг — молодая, красивая, хорошая. Вспомнил, как смотрел на нее в автобусе, как сердце сжималось! Эх... Королева!

Так тоскливо на душе!

А действительно, кто ты такой? — говорил я сам с собой. — С чего это ты решил, что она будет думать о тебе целыми днями? Нет этого, нет! Усвой это. Все нормально. Может, ты и интересен ей, но это еще не значит, что она должна немедленно бросать все свои дела из-за твоего звонка. Просто ты уж очень резко начал, звонками замучил, поэтому она так тебе и ответила. Лучше займись собой. И держи марку.

В который раз я прошелся по квартире. Вот и снова неопределенность, снова интрига, снова волнение — будет ли оно, свидание? Или на этом все? Конец? Лимит исчерпан?!

А ведь я тщательно готовился к этой встрече, зубы почистил, ботинки купил! Смешно сейчас все это вспоминать. Ну, что ты так переживаешь? Сам виноват, напридумал себе. А ведь так не бывает, чтобы все сразу же было хорошо!

А ты еще так радовался, что у нее грубоватый голос, курит и дикие манеры — это, мол, должно тебя отталкивать, и поэтому не должен переживать и думать так много о ней, и значит она ненадолго задержится в твоем сердце. Но — она красива, общительна, легко идет на знакомства, быстро берет под руку, разговорчива. Вот так-то... Дон Жуан.

А может, она с тобой по-дружески? — вдруг принялся я искать оправдание всему случившемуся — лазейки, они ведь так нужны! — А? Устает на работе. Плохо себя чувствует. И чисто как другу прямо сказала — мол, плохо себя чувствую, завтра не звони, — совсем не собираясь тебя обидеть? А ты трубку бросил, — это могло ее обидеть.

А может — я просто себя успокаиваю?

А может я просто мало интересен для нее оказался?

Ясно, — подумалось мне с горечью. — Сама окунулась в воспоминания, получила удовольствие, и все на этом, решила, что этого ей вполне достаточно!

Короче, эту ночь я снова не спал.

Глава 5.

Утром, 16 апреля, в четверг, встал как обычно — в 7:10. Уже во всю светило солнце. Пока завтракал, все решал: позвонить — не позвонить? Но потом твердым усилием воли решительно взял себя в руки. Какие могут быть звонки?! Не надо позориться! Забудь ее!

Но, тем не менее, все валилось из рук, ничего не хотелось делать, и я с расстройства сначала сбрил свои армейские усы. Потом сходил в паспортный стол — вставать на учет. Здесь неожиданно возникли проблемы с военной регистрацией. Паспортистка настаивала на обыкновенном военном учете, а майор из здания на Коммунистической твердо сказал — никаких военных учетов, у тебя — спецучет, здесь, у нас.

В конце-концов мне надело пререкаться с женщиной, тем более, что она позвонила военному комиссару и дала мне трубку. Я послушал его, потом сказал — одну минуточку, и на другом телефоне набрал номер майора, сообщил в обе трубки тему беседы и приложил их друг к другу — так я в армии поступал, в наряде по части, когда необходимо было срочно связать друг с другом двух офицеров, имеющих одноуровневые должности (в таких случаях никто первый из них не позвонит другому — с какой это стати?).

Кое-как вопрос с учетом утрясся. Я вышел из здания постоял на крылечке — что дальше-то делать? Паспортный стол располагался в деревянном бараке на Макаренко, и я невольно посмотрел в сторону Ирининого дома, и конечно же увидел его — вернее, только угол, выглядывающий между домов. И вдруг так сильно захотелось зайти в ее двор, сесть неподалеку от ее подъезда, дождаться ее с работы — хотя бы просто увидеть ее, хотя бы даже издалека!

Поборов себя я решительно направился на свою старую работу — благо она совсем рядом. На проходной меня, несмотря на два года и два месяца, узнали и пропустили без пропуска. Я прошелся по территории УМИАТ. Подошел к зданию МСУ-70. Вошел внутрь. Ничего здесь не изменилось — все те же бетонные лестницы, выкрашенные в желтый цвет с зелеными бордюрами. Поднялся на третий этаж, который занимал мой родной участок — номер 11.

Встретили радостно, с распростертыми объятиями. Естественно — мое рабочее место было занято — я сам же и готовил сменщика перед уходом в армию. А контора — работа исключительно на предприятиях, работающих с ядерными веществами. И вся наша толпа работала исключительно в командировках, в городах, в названиях которых присутствовало название ближайшего города, плюс — какая-то цифра. Например: Красноярск-26, Томск-7, Арзамас-75, Челябинск-70 и прочее. В самом Новосибирске были только две точки, где мы также работали — на самом участке номер 11 (это место я до армии и занимал) — обслуживать компьютер, на котором работали перекомандировочные — чтобы они не бездельничали. И на заводе НЗХК, или завод номер 80. Наше начальство пообещало меня устроить туда в командировку. А мне до него пешком — сорок минут. Все лучше, чем мотаться на смаолетах или поездах на три месяца куда-нибудь в закрытый город, потом — две недели в Новосибирске на перекомандировке (по закону положено) — и снова на три месяца!

Договорились, что все необходимые документы я принесу либо сегодня, либо завтра. С тем я и ушел.

А дома опять же — абсолютно нечего делать! Маялся, маялся, не зная, чем себя занять, и постоянно прогоняя мысли об Ирине.

Вечером, в восьмом часу, измученный за целый день, я наконец-то заставил себя выйти на улицу позвонить друзьям — встретиться, а то уж больно тоскливо сидеть дома, необходимо хоть чем-то отвлечься от Ирины! Но ни Тимофеича, ни Яши с Добкиным не было дома, и домашние не знали, где их искать. А у Игорька телефон вообще не отвечал. С последним звонком я бросил трубку на рычаг — звонить было больше не кому. Со звоном выпала двухкопеечная монетка. Вытащил, в задумчивости повертел ее в руках, не зная, что делать дальше. И, совершенно неожиданно для себя, бросил монетку обратно в телефон и решительно набрал номер Ирины.

Долгие гудки. Я замер. Сердце, в тревожном ожидании, бешено застучало. К тому же я не знал, что ей сказать, как оправдать свой столь ранний звонок. Ведь русским же языком накануне было сказано...

— Слушаем вас внимательно, — вздрогнул я от неожиданности.

Трубку, судя по голосу, взял ее отец.

— Добрый день, — вежливо поздоровался я, ужасно волнуясь. — Можно услышать Ирину?

— Минуточку.

Пауза. Удаляющиеся шаги. Тишина. Тишина. Тишина. Приближающиеся шаги.

— Да? — женский голос с легкой хрипотцой.

— Привет, — тоже хриплым от волнения голосом произнес я, напрочь позабыв назвать себя.

— Привет, — ответила она, не спросив, кто это.

— Чем занимаешься? — произнес я первое, что пришло на ум. Сердце по-прежнему бешено колотилось и ужасно мешало мне разговаривать, а также правильно осмысливать все происходящее.

— Телевизор смотрю. Спокойной ночи, малыши, — как-то вяло ответила она

— И потом — спать? — попытался пошутить я.

— Да нет.

— Тогда давай встретимся? — без всякой надежды, просто так, предложил я.

— Ну, давай, — как-то даже равнодушно протянула Ирина.

— Где? — тут же встрепенулся я — сердце застучало еще сильнее, заглушая звуки ее голоса.

— У "Современника", — спокойно ответила она. — Все ближе идти.

— Во сколько? — продолжил я, в душе еще не веря во все происходящее.

— Через полчаса, — слегка задумавшись ответила она.

— Хорошо, — быстро согласился я. — Жду. — И тут же положил трубку, чтобы она не успела передумать.

Зайти домой или не зайти? Впрочем, моя вязанная шапочка как-то больше годилась для лыжных гонок, чем для прогулок с красивой девушкой. И тем более, что мокрый снег уже закончился, И я быстренько сбегал домой, бросил шапку на полку в коридоре. Потом, вспомнив, переобул кроссовки на новые ботинки. Постоял, подумал, может еще что-надо? Но другой одежды, кроме военной формы, у меня еще не было — старая тесновата в плечах стала, да и голова плохо еще соображала от волнения, и я махнул рукой и пошел к кинотеатру, благо идти до него от моего дома — каких-то сто пятьдесят метров.

Естественно, все эти полчаса я просидел на мокрой лавочке у "Современника", возле голубых елей. А передо мной — мокрая грязная площадь с остатками снега, входящий в кинотеатр и выходящий из него народ в серых, по погоде, одеждах. Тучи, в которых пряталось вечернее солнце, мгла, пасмурно, сыро, гадко. Короче — погода совсем не располагала для свиданий! И, тем не менее, я сидел на самом краешке мокрой лавочки — чтобы не запачкать джинсы, полный радужных надежд, в предвкушении чего-то просто нереального, и на погоду совсем не обращал внимания. Какое мне дело до погоды, когда здесь такое творится!

Ирина опоздала всего на две минуты.

Я увидел ее со сторону улицы Столетова — еще издалека. Заволновался, как школьник, наблюдая за тем, как она идет ко мне — именно ко мне! — наслаждаясь и млея от восторга. Она была в белом своем пальто-плаще, и в меховой шапке — сибирский апрель все-таки! С сумочкой через плечо, из которой выглядывал зонтик. И, конечно же, на каблуках. Но не двенадцать сантиметров, и на том спасибо. Когда она ступила на площадь перед кинотеатром, я встал в нерешительности — идти на встречу, или все-таки подождать? Да так и остался возле лавочки. Она неторопливо приближалась, глядя прямо на меня. Я неотрывно смотрел на нее. Подошла. Остановилась. И я с внутренним удовлетворением отметил, что она уже не выше меня. По-крайней мере я уже не смотрю на нее снизу вверх. Довольный этим я подчеркнуто старомодно-галантно наклонил голову. Она, смеясь одними глазами, в ответ изобразила легкий реверанс. Я улыбнулся этому, подставил ей свой локоть, и она тут же взяла меня под руку. Развернула. Повела по Объединения. Я, естественно, подчинился. Под очень мелким моросящим дождиком мы прошли мимо почты, мимо дома культуры Гайдара, мимо универмага "Юбилейный", явно снова направляясь в сторону Соснового бора.

— Усы сбрил? — вдруг спросила она.

— Надоели в армии, — стараясь говорить как можно небрежнее, отмахнулся я, в душе все еще отчаянно волнуясь.

— Стал еще моложе выглядеть, — заметила Ира.

Я невольно покраснел. Ведь и усы в армии я отрастил только для того, чтобы выглядеть серьезнее и старше — а то как командовать прапорами и солдатами? — думалось мне пока меня почти год предварительно проверяли. Но попав в армию я понял, что не в усах дело. Но... на военном билете и на всех пропусках я уже был с усами, и если их сбривать, то все эти документы надо будет переделывать. И усы я оставил. Впрочем, что я сейчас. Я ведь уже не в армии. Я — на гражданке.

Между тем дождик усилился, превратившись в слякотный и пронизывающий.

Ира молча вела меня. И наш путь опять вел в лес, за трамвайную остановку.

Молча пересекли улицу Лесную. Вошли в темный Сосновый бор. Свернули на какую-то грязную аллейку.

— Не боишься, что заведу сейчас? — вдруг как-то даже серьезно спросила она, внимательно глядя на меня. — Газеты-то читаешь?

Я газеты конечно-же не читал, но намек понял и только усмехнулся.

— Отобьешься? — снова спросила она на полном серьезе, и мне от ее интонаций стало даже как-то не по себе.

— А ты как думаешь? — ответил я, деланно усмехнувшись. — Я же все-таки пограничник! Тоже кое-что умею.

И она на это промолчала.

Мы вышли на широкую тропинку, густо стесненную высокими соснами, и я тут же ярко вспомнил и эту тропинку, и Тимофеича,

— Недели две назад, — неторопливо начал я, — по этой самой тропинке мы шли с Шуриком... Шура — это мой одногруппник, который к тому же служил в той же самой части, но только на два года раньше меня. Я как раз попал на его место, получил в руки его боевой журнал. И все в подразделении ко мне относились очень хорошо — так как Шурик очень хорошо себя зарекомендовал... Да, так вот, — спохватился я, заметив к своему ужасу, что лицом она заскучала, — мы шли с ним ко мне домой, ночью, и вдруг стали чеканить шаг, и орать свои строевые песни — сначала его подразделения — "Варяг", потом моего — "Были мы вчера сугубо штатскими"...

Она кивнула. И непонятно, как ей мой рассказ? Наверное — не очень. Но оно и понятно — армия и женщины — две большие, абсолютно непонимающие друг друга противоположности.

Военная тематика, всколыхнувшись, подняла огромное множество всевозможных, забавных — с армейской точки зрения — историй. И я ту же продолжил, в надежде, что эта история понравиться ей больше.