2. Контрабандист Сталина -2

— Не собираются ли буржуи на нас сейчас напасть? — как только возникла пауза в разговоре, спросил Андрей.

— Видишь ли Андрей...империалистическая война — чуть не ляпнул первая мировая — все вопросы противоречий между странами не решила, так что передел мира будет. Когда, не знаю, но будет.

Опять возникла пауза и на меня тревожно сморят Потоцкий с Андреем.

— Ничего...м...прорвёмся — развожу руками.

— Надеюсь, ты в этот раз маузеры привёз? А то мне уже и перед друзьями неудобно, вроде как обещал — перешёл к конкретике Потоцкий.

— Маузеры не привёз. Зато привёз хорошие австрийские пистолеты "Steyr" М1912 калибра 9 на 23 и патроны, так что отдашь друзьям. Я думаю, они будут довольны — я улыбаюсь, потом разворачиваясь, и беру коробку с пистолетом и пачкой патронов с полки и передаю Потоцкому.

— Но...— Потоцкий.

— Да что вы упёрлись в этот маузер. Что на нём, свет клином сошёлся. Попробуешь австрияка и убедишься, что пистолет не хуже, а в некоторых случаях и лучше — и перебиваю коробку Потоцкому.

— Хорошо попробуем — как-то подозрительно быстро согласился он, рассматривая экземпляр. — А ты случайно лишний легковой автомобиль не привёз? Очень уж у меня ленинградские друзья из ОГПУ просили. Ну, ты и сам понимаешь, насколько всё будет проще тогда в Ленинграде — и перевёл взгляд на меня с пистолета. И хитро так улыбается.

— Если твои друзья быстро обеспечат мне вагонно-товарный эшелон на Москву, как в прошлый раз, то в эквиваленте сто английских фунтов я им новенький Форд-А продам. И это только для тебя — делаю ударение на этом предложении. Я даже и не надеюсь, что больше ничего с меня и не попросят. Быть такого не может.

Дальше Потоцкий убедился, что я опять привёз весь заказанный ценный груз и многое другое. Разговор опять приходит на отвлечённые темы. Пришлось опять переодеваться в командира Красной Армии, что меня не радовало.

— Вы хоть бы мне какой-то документ тогда выдали? А то я не понятно кто? Нарвусь случайно, пока ты ходить в туалет будешь, с объяснениями тогда замучишься — рассматривая себя, зеркало обращаюсь к Потоцкому.

— Надо будет это обдумать — задумчиво Александр Александрович.

— Какого-нибудь иностранного специалиста коминтерновца чтобы правдоподобнее было — поворачиваюсь к нему от зеркала. Через четыре часа мы прощаемся. Александр Александрович с Андреем убывают на вызванном дежурном катере на берег, захватив пистолет. Договорились, что когда всё будет готово, судно сразу же поставят к причалу.

Следующие два дня я провёл в постоянной нервотрёпке, пока разгрузились и собрались в Москву. В Ленинграде всё ещё осуществлялась нервозность после июньских терактов. Много было военных патрулей и постоянные проверки документов, а ездить приходилось много, чтобы уладить все проблемы. В патрулях на улице у милиционеров присутствовало довольно много собак, что меня крайне удивило.

Проще всего мне было со знакомой бригадой грузиков. Все пришли с колпаками с красными бубонами. Бригадир, правда, был не в бельгийском колпаке, а в кепке, но тоже с красным бубоном.

— Это политически правильно. Цвет нашей революции и нашего флага — с гордостью заявил он мне.

Похоже, случайно возникла традиция у ленинградских портовых грузчиков, которой в моём времени не было, и я стал "виновником" её появления. Ну и ну. Никак я от себя такого не ожидал.

С ними вопрос оплаты я решил быстро. Взяли немецкой формой и пятидесяти литровым бочонком солёной трески. Несколько таких я прикупил в Данциге на фирме отца Карла, слишком уж цена была дешевой. Да и выручить отца Карла хотелось, всё равно нужны были продукты на судно.

Машины все, кто заказывал, забрали мигом. Чекисты приехали быстрее всех. Тепло поздоровались с Потоцким и сдержанно со мной. Внимательно облазили всю машину, явно не доверяя мне. Остались довольными наличием дополнительных инструментов для ремонта и ещё одной запасной камерой, которых я выбил с немецких фирмачей за большой заказ. Рассчитались николаевскими золотыми червонцами. Пришлось мне очень внимательно их проверить. Сам бы я, наверное, и не смог, но с помощью Сакиса справился. Фальшивок вроде не было, хотя некоторые выглядели слишком уж новыми.

Сейчас пять фунтов это тройская унция в 31,1 грамм золота, а николаевский червонец 8,6 грамма. В пересчёте отдали восемьдесят монет и выпросили ещё пару пистолетов с патронами, немецкие котелки с парой фляг. Зато помогли с паровозом и машинистами, углём, нормальным пассажирским вагоном и грузовыми платформами. В охрану опять дали курсантов из военно-инженерного училища.

— Учения они так проводят что ли? — хмыкнул я про себя, когда Потоцкий передал просьбу их старшего, что бы во время поездки разрешить ознакомится с охраняемыми образцами.

И только когда стал вопрос об обеспечении курсантов продуктами и обмундированием, я понял что всё плохо. Ну и плюс курсанты на новые образцы техники и вооружения посмотреть настроились.

— Вот вы это придумали Александр Александрович, вы и будете за ними следить. Что бы ваши курсанты ничего не испортили, и не украли — подвёл я итог нашей общей договорённости с Потоцким. Пришлось дать и согласие на использование полевой кухни, так как курсантов опять загнали в теплушку.

Судно после разгрузки опять стало на рейд дожидаться меня. Со мной в Москву из всего экипажа поехал только Бехтерев, навестить родных и отдать купленные подарки. Ничего такого экстренного или интересного в пути не случилось, кроме брюзжания профессора, к которому я начал привыкать. Но и профессор уже стал менее раздражительный и едкий. Свежий воздух, хорошая еда и спокойное плавание без коммунистической пропаганды на него явно подействовали в лучшую сторону.

— Владимир Михайлович вас явно будут спрашивать обо мне в высоких кабинетах — начал осторожно я. Мы сейчас сидим вдвоём за столом в вагоне и пьем кофе. Я где-то читал, что после посещения Сталина и не сдержанности профессора на язык, он вскоре умер. Не знаю, что уж там произошло, но сейчас Бехтерев прямо "пышет" здоровьем для своих семидесяти лет. Очень мощный старик. Бехтерев отставил чашку, откинулся назад, заложил правую руку за лацкан нового немецкого пиджака и хмуро уставился на меня.

— Владимир Михайлович я не собираюсь вас учить, но прошу быть сдержанным в суждениях на счет коммунистов. Ничего изменить вы сейчас не можете. Какие не какие, но они в данный момент хозяева России. Не все, как я будут спокойно реагировать на ваши едкие суждения. Особенно если вы будете, касается их умственных способностей. Расстреляют вас со злости и не поморщатся.

— Так что я право говорить не имею? — насупился профессор.

— Не утрируйте профессор. Послушайте совета, говорите только по вашей профессии и то очень и очень осторожно. Думайте, что и кому говорите. Вы же прекрасно знаете, что они бывшие террористы и революционеры и жизнь других для них ничто. Они пролили уже реки крови и прольют ещё нисколько не задумываясь — поднимаю указательный палец правой руки. Смотрю, Бехтерев призадумался. Больше убеждать профессора я не буду. Если сам не осознает, то чем я ему помогу?

Вот уж кто был рад нашему появлению в Москве, так это Берсон. Как только загнали эшелон на склад и отправили паровоз в депо, которые сейчас большой дефицит в России, как и вагоны, простой их был недопустим. Начальник склада, как теннисный мячик стал прыгать вокруг люксовой комплектации своего автомобиля. Насладился своей покупкой в полной мере и сразу нацелился на мой автомобиль и грузовички "Татры".

— Аполлинарий Федорович имейте совесть. Мне же никто такого не простит, если я вам сейчас их продам. Свой же автомобиль, когда буду уезжать, так и быть продам за золото или валюту или что-то ликвидное. Ищите надёжного клиента. Об остальном не может быть и речи — выставил я руки перед собой после от напора завсклада.

Еврей так тяжело вздохнул, и состроил такую уныло-умилительную рожицу, что хотелось его погладить по голове и обещать, всё продать и за минимальную цену. Вот же артист. Надо признаться, что умение втереться в доверие и актерского мастерства у этой нации не отнять.

Обговорил с Берсоном список продуктов, некоторых вещей и цену. Всё это завтра доставят ко мне в дом.

Потоцкий с Сергеем, который был вызван на своем автомобиле НАМИ-1, захватили профессора поехали в Москву. Я же строго-настрого предупредил старшего от курсантов об ответственности, если произойдёт пропажа чего-либо из груза. Махнул Андрею и на своём топовском форде, захватив свои и его вещи, мои бумаги и газеты, отправился к себе домой. Тут совсем не далеко, да нет в Подмосковье столько проверок. Особо много вещей с собой у меня не было, так на первое время. Следующий раз я появлюсь тут очень не скоро, и загружаться лишним не стал.

— Чёрт, без гидроусилителя руля крутить эту баранку сплошное наказание — объезжая очередную яму на дороге, ругаюсь на все лады.

— А что это такое? — Андрей.

— Да такая приспособа, чтобы легче крутить руль автомобиля — по-моему, уже такие есть. Надо узнать и посмотреть.

В доме, если так можно назвать выделенное и отремонтированное за мои деньги строение, всё было нормально. Бригада строителей всё, что договаривались, доделала и уехала. Так что пока можно наслаждаться покоем и хорошей осенью. Единственное, что портило моё настроение это недостаток нормального электрического освещения. Я с удовольствием помылся, поел на пару Андреем, что на скорую руку приготовил Силантий. Потом вышел во двор, захватив свои записи, прессу и кофейник с чашкой. Разжёг мангал, устроился в беседке-достархане и закутался в одеяло.

Постепенно наступал вечер, а я сидел расслабленный, любуясь природой и ничего не хотел. Внутри образовалось какая-то пустота и спокойствие...как перед бурей, когда всё вокруг замирает.

Глава— 6.

В это же время подмосковная дача Сталина.

Машина остановилась около крыльца дома с верандой. Профессору даже не дали заехать домой. Не спрашивая и его согласия. Повезли на дачу к сегодняшнему руководителю СССР.

Первое, что увидел профессор Бехтерев в загородном доме, куда его насильно повезли следы недавнего ремонта. А его нос уловил устойчивый запах краски. В дополнение ко всему этому тихо снующие туда-сюда строители. Всем этим резво командовал новый охранник Сталина Власик.

— Проходите вон туда, в беседку, Владимир Михайлович — и Власик показал за правый угол дома.

Бехтереву ничего не оставалось делать, как пройти в указанном направлении. Там около какого-то невысокого кирпичного сооружения в беседке сидел Сталин в довольно потрёпанном военном кителе. Бехтерев на его фоне выглядел настоящим щёголем. Сталин курил трубку и читал какие-то документы.

— А,.. Владимир Михайлович. Здравствуйте, проходите. Не обижайтесь. Понимаю, что вы с дороги. Я вас надолго не задержу. Но времени...очень мало — увидев профессора, тихо и очень спокойно и очень медленно произнёс Сталин. Потом сделал жест рукой с трубкой, приглашая Бехтерева в беседку.

Профессору ничего не оставалось, как пройти в беседку. Тут же из-за угла здания появился Власик, несущий большой кожаный саквояж. Зашёл в беседку и поставил его на край стола. Бехтерев непроизвольно сделал удивленное лицо, не понимая всего происходящего.

— Тут полный набор медицинских инструментов — Власик.

— Я бы вас попросил посмотреть мою левую руку. После ранения мышцы руки плохо работают и сильно ноют на сырую погоду. Скоро осень. Дожди. Я хоть и езжу постоянно в Мацесту, но помогает слабо. Мне порекомендовали вас как лучшего специалиста. Может вы, что посоветуете — опять же тихо, обратился Сталин к Бехтереву. ( Доподлинно неизвестно и сейчас. Но скорее всего, случилось наложение нескольких факторов. Первый — врождённое уродство. Сохнущая левая рука, следствие неизлечимой генетической болезни Эрба. Второй — обострившиеся после 20-х ишемическая болезнь Сталина, и как правило влияющая на двигательные функции организма, лицо и речь. Поэтому Сталин говорил в основном тихо и медленно. И ещё один малоизвестный факт — в молодые годы, когда коммунисты ещё не были у власти, Сталин со своим отрядом грабил поезда. Как натуральные ковбои на Диком Западе. Тогда он был ещё простым бандитом. В одной из таких "операций" у него и была ранена рука. Действительно были задеты сухожилия, так что одна рука в последующем двигалась хуже другая. Сталин скрывал это по большей мере тем, что постоянно держал в ней трубку, и ею надо было мало двигать, чтобы не бросалось в глаза. — прим. Автора)

Бехтереву ничего не оставалось, как приступить к осмотру. Всё происходило неспешно. Сталин постоянно расспрашивал профессора обо всём, часто перескакивая с одной темы на другую. Интересовался мнением профессора на разные темы. Толи Бехтерев немного успокоился, пока был на корабле, толи мой с ним разговор возымел действия, но он был очень осторожен в своих ответах. В этот раз он не озвучил психиатрический диагноз "тяжелая паранойя", а лишь только подумал про себя.

Вслух посоветовал Сталину чаше принимать радоновые ванны, прописал некоторые лекарства и меньше нервничать. Посоветовал, делать массажи руки, втирая медвежий или барсучий жир.

— А что вы думаете о китайской медицине? — неожиданно перевёл разговор Сталин.

— Сам не сталкивался...а что? — Бехтерев.

— А вот ваш грек заказал себе иглоукалывателей и аптекарей. Что вы об этом думаете? — спросил Сталин, застегивая китель.

— Ну, раз князь заказал...то-о..., он очень скрытный человек. Трудно угадать его суждения и как он мыслит. Очень необычно... я бы сказал — немного растерялся профессор.

— Как его самочувствие? Правда что он умирает? Расскажите о нем. Какой он? — и Сталин "тяжёлым взглядом" уставился профессору в глаза.

— С его болезнью не всё понятно. Но то, что он постепенно умирает это точно. Сколько сможет прожить, я даже затрудняюсь сказать. Может год, а может и десять. Хуже будет другое, если он сойдёт с ума от головных болей, которые он часто испытывает — задумчиво поставил неопределённый диагноз Бехтерев, который совсем не удовлетворил Сталина.

— Можно ли с ним иметь дело? Любит ли он деньги? Женщин?

— Насчёт женщин ничего сказать не могу. Деньги...любит. С удовольствием покупает дорогие и красивые вещи...но не скряга. Экипажу дает даже больше, чем другие капитаны...но и требует много. В основном по делу. Мелочных придирок я не наблюдал. А так да... строг. Дисциплина по более, чем на некоторых военных кораблях. Много читает разной литературы на разных языках — спокойно и немного задумчиво, как больному продолжил профессор, и совсем не обращая внимания на резкие изменения состояния Сталина.

В дальнейшем разговоре эмоции Сталина меняются от взрывных до тихого шепота. Сталин, опираясь на своё знакомство с греком, и рассказы Бехтерева никак не мог составить полный психологический портрет Сакиса Маноса. Слишком помощь грека оказывается не однозначная. Заставляет менять взгляды и дела "на ходу". Можно ли доверять греку и насколько? Говорит ли он правду или пытается втянуть страну в ненужные расходы и конфликты? Как это отразится в дальнейшем? Из-за этого уже начали возникать неожиданные споры с военными, чекистами и директорами заводов. Пока приостановлено создание новой оборонительной линии, и что на это ответить военным инженерам и в ЦК? С другой стороны из-за эмбарго капиталистов никто в СССР практически не везёт новые образцы товаров и вооружения, да ещё с пояснениями. Такими кадрами разбрасываться никак нельзя. Других-то нет.