— Чего? — спросила она.
— Ты чем сегодня заниматься собираешься? Мы с девчатами собираемся в кафе закатиться. Не хочешь присоединиться?
Яна заколебалась, потом отрицательно качнула головой.
— Я бы с удовольствием. Но у меня завтра контрольная по философии средних веков. Середина семестра, блин, началась канитель... Почитать еще надо немного, а то завалю.
— Ну, смотри, — пожала плечами та. — Заучишься до смерти — не жалуйся. Девчата, пошли. Кто за "Белого кугуму"?
— Да ну его! — фыркнула стоящая рядом не знакомая Яне девица. — Там какие-то странные парни все время тусуются. Давайте лучше в "Ясень"! И ближе, и поприличнее.
И стайка девушек, на ходу обсуждая заведения, ушла за кулисы. За ними потянулись и другие. Яна с сожалением посмотрела им вслед, раздумывая, не следует ли плюнуть на контрольную — да сдаст она ее, разумеется! — но тут же спохватилась. Она ведь еще не отпросилась на следующий раз!
Она со всех ног бросилась за уходящим руководителем, но задержалась, чтобы на ходу подхватить валяющуюся за кулисами сумку. Догнала его она уже рядом с общей гримерной.
— Господин Коораса! — задыхаясь, окликнула она его. — Господин Коораса! Приношу свои извинения, можно тебя на минутку?
— Да, госпожа Яна? — холодно осведомился руководитель. — Я слушаю.
— Господин Коораса! В огнедень, второго числа, я не смогу появиться на репетиции.
— Вот как? — приподнял бровь руководитель. — И причина?..
— У меня вечером коллоквиум в университете, — виновато пояснила Яна. — Пропустить нельзя, там полусеместровые оценки выставляют. Приношу глубочайшие извинения.
— Должен заметить, моя молодая госпожа, — тон руководителя стал еще холоднее, — что менее чем через период хор должен начать репетировать "Честь Карасато". А спевка коллектива оставляет желать лучшего. Много лучшего, смею заметить! И я почему-то не наблюдаю у некоторых участниц хора должного понимания ложащейся на всех нас ответственности. Почему-то они полагают, что репетиции хора — нечто второстепенное, чем можно пожертвовать ради сиюминутных проблем.
— Но...
— И ты, госпожа Яна, как мне помнится, — неумолимо продолжал руководитель, — уже не раз отпрашивалась под предлогом занятий в университете. Между тем, высокое искусство не терпит житейской суеты и не прощает разбрасывания. Тебе следует серьезней относиться к репетициям и не пропускать их без крайне уважительных причин, к которым, — он поднял палец, на полуслове затыкая уже открывшую рот Яну, — коллоквиум в университете я никак не могу отнести. Я очень огорчен таким несерьезным подходом с твоей стороны. Ты должна помнить, что оперный хор Масарии — коллектив, в который отбирают лучших из лучших. Он — стартовая ступенька, чтобы стать солисткой, полноценной оперной певицей. И тебе следует серьезно задуматься, где же лежит твое истинное призвание — в опере или же где-то еще. Задуматься — и выбрать соответственно.
— Но я действительно не могу пропустить коллоквиум! — почти умоляюще произнесла Яна. — Он очень важный!
— Я не могу приковать тебя к сцене цепями, молодая госпожа, — заявил руководитель. — И я не тюремщик. Если не хочешь — не приходи. Так и быть, я не поставлю тебе прогул... в виде исключения.
Он кивнул, повернулся и пошел по коридору.
— Огромное тебе спасибо, господин Коораса! — искренне сказала Яна ему в спину. — Я крайне признательна тебе за покровительство!
Руководитель даже не повернул головы, но девушка почувствовала, как сквозь исходящие от него волны высокомерного неодобрения прорвалось что-то вроде скрытого смешка и искорки юмора. Облегченно вздохнув, Яна повернулась и пошла в противоположную сторону — к выходу. А все-таки он ничего себе дядька. Действительно думает о деле и даже не пытается приставать, как некоторые другие.
Она уже почти дошла до служебного выхода, но спохватилась и встала. А куртка-то! Сумку она схватила, а куртка осталась валяться где-то на старых пыльных стульях в коридоре, куда она свалила ее посреди вещей остальных хористок. Мысленно ругнувшись, она развернулась на пятках и потопала обратно.
Куртка обнаружилась там, где и положено. Яна подобрала ее — и нерешительно замерла на месте. Выход за кулисы большого концертного зала оказался не заперт. Отсюда сквозь пыльные занавеси боковых занавесов виднелся кусочек сцены. Свет в зале уже выключили, но скупая дежурная лампа в проходе бросала пятно света на синтезатор. Яна осторожно поставила на пол сумку, бросила сверху куртку и прошла на сцену, щелкнув по пути выключателем дежурного освещения. Подойдя к синтезатору, он погладила инструмент кончиками пальцев. Черный лак, натуральное дерево, двойная клавиатура — и начинка, позволяющая играть хоть за целый симфонический оркестр. И акустическая система, разнесенная по залу, с могучим и в то же время удивительно мягким и глубоким звуком. Она мысленно сравнила устройство с простеньким синтезатором, стоявшим дома. Да уж, небо и земля. Трансокеанский лайнер рядом со старой моторкой...
Она снова ласково провела пальцами по черному лаку. Наверное, ему скучно стоять вот так, в одиночестве. В полудреме он мечтает о ярком свете юпитеров, полном зале рукоплещущего народа и гениальном всемирно известном клавишнике, виртуозно исполняющем... что?
Она бросила взгляд на часы и воровато оглянулась. Половина девятого. Что-то сегодня репетиция продлилась на редкость долго, да еще и началась с опозданием. Ужинать ее, разумеется, не дождались, так что торопиться уже некуда. А тут такой шанс! В конце концов, не убьют же ее, даже если застукают! Да и не застукают. Наверняка в здании оперы остались лишь ночной сторож да редкие полуночники. Горло после спевки немного саднит, но когда ей еще удастся оказаться здесь одной?
Она щелкнула тумблером питания и опустилась на круглый табурет исполнителя. Так... тумблер сюда... режим рояля? А что значит... ага, верхняя клавиатура. Нет, двойная клавиатура для нее — слишком, хватит и нижней. Так, и вот здесь включить... И, в конце концов, почему бы не попробовать основную акустическую систему? До сих пор при ней главную акустику задействовали лишь трижды, и каждый раз как-то второпях, мельком, наспех. И ни разу ей не подвертывалась возможность попробовать свой голос соло. А петь в хоре под встроенные в синтезатор динамики — совсем не то...
Она осторожно коснулась клавиш, и концертный зал оперы послушно отозвался глубокой вибрирующей нотой. Она взяла несколько аккордов, наслаждаясь звучанием, потом вздохнула, расправила плечи и запела, аккомпанируя себе, арию Намии из "Пустынного странника":
— Пусть туча черная над головой висит,
Пусть буря злобная бушует, с ног сбивает,
Надежда нас ведет и согревает,
Звезда свободы нас к себе манит!..
Здесь она сбилась, обнаружив, что следующая строфа напрочь вылетела из головы. По инерции взяв еще несколько тактов, она остановилась и задумалась. Нет, не вспоминается. Ну хорошо, другая ария. Правда, ее надо исполнять на два голоса, но партнера взять неоткуда. Зато она помнит ее всю.
Яна снова пробежалась по клавиатуре пальцами и начала партию Намии:
— Бессмысленно гадать, не зная брода,
Бессмысленно сворачивать с пути.
Добьешься ты для своего народа
Свободы, лишь черту переступив!
Для партии Каратая она взяла октавой ниже:
— Но где свобода для рожденных в рабстве?
Ведь мифа путеводная звезда,
Нам лгущая о мире и богатстве,
Нас уведет в ничто и в никуда...
И снова партия Намии:
— Там, далеко, всегда за горизонтом
Нас манит полноводная река,
Где листья шепчут, шелестя негромко,
Деревьев на тенистых берегах!
И тут неожиданно для нее арию подхватил сильный мужской баритон:
— Но здесь вокруг лишь знойная пустыня
Где жажда губит злее, чем вражда,
Неволи если мы покой отринем,
В безводье можно сгинуть навсегда!
Яна сумела удержаться и не сбить мелодию. Мельком бросив взгляд через плечо, она увидела высокого мужчину с выбеленными волосами и крупными, словно рублеными чертами лица, одетого в клетчатую рубаху и затасканные синие брюки. А он кто такой? Впрочем... почему бы и нет?
— Но лучше смерть в борьбе, чем прозябанье,
Униженность, безволие и бич,
Настало время с рабством расставанья,
Пришла пора свободы нам достичь!
— Да, мы пройдем безводную пустыню, — продолжил арию мужчина.
— Да, мы найдем благословенный брег!
Мы плена прозябание отринем.
Отныне раб — свободный человек!
Яна подхватила, и две последние строфы они завершили дуэтом:
— Нас ожидают страшные невзгоды,
Но это невеликая цена,
Ведет нас предвкушение свободы,
И мы готовы заплатить сполна!
Не все пройдут сквозь мертвую пустыню,
Увидят блики солнца на реке,
Но знайте — мы не пленники отныне,
И мы идем наперекор судьбе.
И мы идем — наперекор судьбе!
Яна взяла последние такты и дала звукам угаснуть в тишине зала. Потом напоследок нежно коснулась клавиш и отключила синтезатор. Поднявшись с табурета, она повернулась и поклонилась мужчине:
— Меня зовут Яна, господин. Рада знакомству, прошу благосклонности.
— Пожалована... — отмахнулся тот, откровенно разглядывая девушку. — Без формальностей. Ты откуда такая голосистая взялась, Яна? Что-то я тебя раньше в театре не видел.
Яна потянулась и осторожно коснулась его эмоций. Интерес, недоумение, легкое сексуальное возбуждение — от нее он завелся, что ли? — похоже, он искренен.
— Я в хоре пою, — пояснила она. — Задержалась после спевки, ну и решила... попробовать акустику. Приношу свои извинения, господин, я не хотела никого тревожить. Я уже ухожу.
— Ах, в хоре... — протянул мужчина, что-то прикидывая. — Тогда понятно. Я-то думал, ты актриса. Яна, Яна, Яна... А по фамилии?
— Яна Мураций, — снова поклонилась девушка. — Приношу свои нижайшие извинения, но могу ли я узнать твое имя, господин?
— Вот здорово! — весело рассмеялся мужчина. — Ну наконец-то в нашем борделе на колесах нашлась девушка, не знающая меня в лицо! Прости, как-то не подумал. Я Таносий Касю, солист.
— Таносий... — повторила Яна — и осеклась. — Таносий Касю? Ух ты... Чрезвычайно польщена знакомством, господин.
— Я же сказал — без формальностей. Терпеть не могу вежливый тон. Прямо стариком себя чувствую. Расслабься, Яна, я не кусаюсь. Только, сдается мне, нет у тебя разрешения пользоваться оборудованием. Ты поаккуратнее, а то застукает сторож — вони не оберешься. Почему зал вообще не закрыт?
— Не знаю, гос... Таносий. Мы занимались в малом камерном зале, как обычно, а потом я вернулась за забытой курткой. Зал стоял почему-то открытым, ну и я... — Она потупилась.
— Искреннее раскаяние можешь не изображать, все равно не поверю, — сообщил певец. — Да ладно, не сдам я тебя. Как можно обижать девушку с таким голосом... и такой фигуркой... и таким прелестным личиком...
— Спасибо за высокий комплимент, Таносий, — улыбнулась Яна. — Нет, конечно, я не раскаиваюсь. Жаль только, больше сюда не попасть.
— Почему? — удивился мужчина.
— Я однажды пыталась попроситься, — пояснила девушка. — Но господин Коораса на меня даже руками замахал. Он наш руководитель хора, — поспешно добавила она.
— Да знаю я его! — хмыкнул солист. — Зануда, каких поискать. Не он здесь главный, не за ним последнее слово. Знаешь, я мог бы поспособствовать твоей проблеме. У меня в нашем заведении есть некоторый авторитет. Такой голос, как у тебя, надо развивать. Поставлен он у тебя неплохо — в музыкальной школе занималась, да? — но до профессионального умения еще далеко. Дыхание пока не очень, на высоких тонах слегка подрагиваешь... Надо тренироваться как следует.
Он подошел к ней вплотную.
— Да, Яна, можно поспособствовать. И не только тренировкам соло. Я слышал, у нас намерены ставить "Смерть и любовь", сейчас подбирают исполнителей. Я могу поговорить с режиссером, чтобы тебе дали на пробу роль второго плана. Скажем, роль Масасики. А там уже как себя покажешь... Я вообще много чем могу помочь начинающей актрисе вроде тебя.
Он дотронулся ладонью до ее щеки и заглянул в глаза. Девушка почувствовала на себе его теплое дыхание и почти физически почувствовала исходящие от него волны явно усилившегося сексуального возбуждения. Ну вот. А она-то ненадолго поверила, что он действительно заинтересовался вокальным талантом... Все мужики одинаковы — только и думают, как бы девицу в постель затащить.
Она деликатно отстранилась.
— Прости, господин Таносий, — с сожалением произнесла она, — но вообще-то я не профессиональная актриса. Я в университете на дневном отделении учусь, а в хоре пою, чтобы форму не терять. И даже на него времени не всегда хватает. Так что твоя помощь, без сомнения, крайне ценная, мне не пригодится.
— Вот как? — немного раздраженно произнес певец. — Ну, если так, то приношу извинения за непрошенную назойливость. Но, возможно, мы еще... э-э-э, позанимаемся вместе музыкой?
— Возможно, — Яна лукаво взглянула на него, потом вытянула руку и легко пробежалась ноготками по его груди. В конце концов, почему бы и нет? Дядька хоть и старый, но вполне симпатичный, так что пару-тройку раз и без взаимных претензий вполне можно. — Как-нибудь вечером мы еще обсудим вопрос... Таносий. У нас спевки трижды в неделю — в огнедень, златодень и небодень, заканчиваются обычно в полвосьмого. Заглядывай в гости. А сейчас извини, уже поздно. А мне еще домой добираться.
Она поклонилась, подобрала сумку и, на ходу натягивая куртку, ушла за кулисы. Солист с кривой улыбкой посмотрел ей вслед. Любая другая хористочка сходу бы растаяла как масло на огне. А эта еще и отбрыкивается! Впрочем, полностью не отшила, и то ладно. Но, похоже, она слишком много о себе думает. И ведь и красавицей-то назвать нельзя — плотненькая, скуластая, темноволосая, невысокая, на улице таких десять на дюжину, но как в себе уверена! За свои сорок два года он навидался самых разных женщин, и теперь за пару минут разговора безошибочно умел определять, на каком свидании очередная ищущая его покровительства девица позволит затащить себя в постель: на первом или втором. Но Яна... она действительно не ломалась, а отказалась на полном серьезе. В ней чувствовалась какая-то спокойная уверенность, основанная на внутренней силе, странная целеустремленность. Похоже, она точно знает, что ей нужно от жизни, и добиваться своего через постель не намерена.
Да, интересная девица. И явно дала понять, что не прочь перепихнуться как-нибудь на досуге, но без перспектив. Возможно, он ей воспользуется. А может, и нет — что-то многовато у него параллельных любовных историй, чтобы еще в одну вляпываться. И так сегодня из-за стервы-Байты приходится ночевать не дома, а в одиночестве на диванчике в своей уборной. Самое обидное, что с той актриской у него и в самом деле ничего не было, но поди ж объясни женушке...
Солист встряхнулся и вышел из зала, погасив за собой свет. Прикрыв дверь, он отправился искать ночного сторожа. Надо ему как следует объяснить, что делают со сторожами, забывающими о своих прямых обязанностях. Шашни шашнями, а ему здесь еще петь, и если каждая хористка начнет развлекаться с инструментом, он, глядишь, и сдохнет в самый неподходящий момент...
