Последний приют для девственниц

Это напугало ее больше, чем что-либо иное. Лежа в своей палате, глядя на синеватый от света лампы потолок, она позволяла себе крамольные мысли о том, что ее принц, как и все остальное, может быть всего лишь результатом болезни, которую они отказывались ей назвать или лечения, в подробности которого не желали посвящать. Она знала о галлюцинациях. Ранее она видела только жаб и пауков, но знала, что видения могут быть и другими и только тот факт, что она перестала быть девственницей доказывал ей, что в происходящем нет безумия и аномальной работы мозга, только холодный металл лазерного пистолета убеждал, что вещества, наполнившие ее кровь, недостаточно могущественны, чтобы создать нечто подобное в красоте и могуществу ее принцу.

Ей показалось, что участие в разговоре с другими людьми, тем более безумцами, может развлечь ее и она шла за доктором также, как за другими мужчинами в кинотеатр и только когда вошла в комнату, где ее уже ждали семь других пациентов и увидела одного из них, осознала весь ужас своей ошибки.

— Я передумала, — она развернулась и хотела выйти, но доктор, улыбаясь, закрыл перед ней дверь.

— Это невозможно. Вы подведете группу. Все эти люди ждали вас, вы не должны обижать их.

Она посмотрела на них, на похотливые глаза молодого мужчины в сером помятом костюме, на розовые тапочки девушки, потирающей запястья, на огромный живот лысого старика и поняла, что бегство немыслимо и сочла вообразить все испытанием, которое принц послал ей, чтобы убедиться в ее силе, в том, что она достойна быть рядом с ним.

— Отлично. — врач проследил за тем, как она заняла один из пустовавших стульев и сел на другой. — Можем начинать. Представьтесь и назовите причину, по которой вы оказались здесь.

Все было слишком просто и глупо. Она знала, она чувствовала, что все происходит не так, как должно быть и, всматриваясь в лицо доктора, все большее обретала подозрение в том, что он был сторонником неких тайных влияний, не желающих ее счастья с принцем.

В этой комнате, где на единственном окне висели гнутые золотистые жалюзи, было прохладнее, чем в ее палате и она сжалась, обхватила себя руками, покачиваясь на неудобном маленьком стуле, размышляя о том, какие удивительные записи могли храниться в папках, видимых за стеклянными дверцами стоявшего напротив нее шкафа. Она сидела возле стены, под клеткой с молчаливой канарейкой, неприятный холод щекотал ее левую щеку, пробираясь сквозь щели в оконной раме и надменным, горделивым взором, полным ощущения собственного превосходства, той его разновидностью, которой нередко пытаются скрыть страх, осматривала других пациентов.

— Я пытался покончить с собой. — длинноволосый юноша в черной футболке, с руками такими тонкими, что десятилетний ребенок показался бы сильнее его, выглядел именно так, как должен склонный к самоубийству. Усталая печаль в его глазах, медленные движения рук, дрожащие пальцы, вызывали в ней отвращение, он был недостаточно слабым для того, чтобы быть похожим на ее принца, но все же имел слишком сильное сходство с ним и двойственность эта раздражала ее. Он не казался ей симпатичным или привлекательным, ей хотелось никогда больше не видеть его, как и всех остальных, кто находился в этой комнате.

— Я...слышала голоса...-они двигались против часовой стрелки и очередь дошла до девушки в выцветшем розовом халате. Грязные волосы, закрывшие ее лицо хранили в себе следы мелирования, светлые и красные пряди были когда-то воплощением всего страха, какой она могла позволить себе, жалкой попыткой спастись от демонов, какой для других служат татуировки и громкая музыка.

— Что они говорили тебе? — доктор наклонился вперед, соединив пальцы рук, уперевшихся локтями в колени.

— Они...хотели, чтобы я спала со всеми мужчинами...

Ирина с трудом сдержалась, чтобы не рассмеяться. Ее демоны были слишком заботливыми и осторожными с ней, чтобы предложить ей подобное, они были подобны ревнивому отцу или брату, едва ли осознающим причины, по которым они стараются как можно дольше сохранить девственность возлюбленной дочери и сестры.

— Ты делала это? — ей показалось, что голос доктора дрогнул. Быть может, он представил себе все страстные сцены того откровения, вообразил себя на месте любого их тех мужчин, которым отдалась эта робкая девушка и не было в том его вины до тех пор, пока он не пустил ее в сновидения свои.

Она покачала головой и он расслабился, откинулся на спинку стула.

— Хорошо, — он кивнул и обратил взгляд на Ирину, ибо она была следующей, — Почему вы здесь?

— Из-за таких, как он, — она повернула голову и посмотрела на тварь, сидящую справа от доктора, уродливое, покрытое множеством наростов на светло-желтой коже существо, все в пятнах и шрамах, с редкими рыжими волосками вокруг крупных сосков и возле основания толстого короткого члена.

— Она лжет! — завопило чудовище, взмахивая тонкой рукой, выпуская черные когти. — Я первый раз вижу ее.

— Я знаю...-доктор позволил своим губам улыбку, способную успокоить и разъяренного комодийского варана, положил руку на плечо существа и снова повернулся к Ирине. — Что вы имеете в виду?

— Вы можете притворяться сколько угодно, доктор, но вы знаете, что это такое. Такие, как он всегда преследовали, домогались меня, пытались убить. Мне везло, я узнавала об их планах раньше, чем им удавалось меня усыпить или отравить. Несколько раз я едва не попадала в их ловушки. Хорошо, что меня успевали предупредить.

— Кто предупреждал вас?

— Демоны.

Старик усмехнулся и доктор резко повернулся к нему, посмотрел на него с укором.

— Простите, доктор. — он достал из кармана грязный, в желтых пятнах носовой платок и протер им глаза.

— Те самые, которые прячутся у вас в животе?

Она кивнула.

— Но вы, кажется, хотели избавиться от них.

— Иногда мне кажется, что без них было бы лучше.

— Только иногда?

— У них есть планы на меня. Много раз я оказывалась в неприятных местах и совершала дурное только потому, что они заставляли меня.

— Что вы делали?

— Я не хочу говорить об этом.

— Хорошо. — она хотела бы заметить в докторе недовольство, но казалось, что он с равным удовольствием принимает все, что демонстрируют ему его пациенты.

— Он вам неприятен? — изящным жестом он указал на мерзкое существо.

— Да. — она предпочитала смотреть на носки своих серых тапочек.

— Что именно вам неприятно?

— Что? — она вцепилась в сиденье. — Посмотрите на его клыки! На его хобот! На его живот! Он все время чешет свой член, как будто чем-то болен! Разве он вам самим не отвратителен?!

Доктор поднялся и подошел к ней, положил руку на ее плечо и она отметила, что этими же пальцами он касался мерзкой твари.

— Успокойтесь, — он наклонился, всматриваясь в ее глаза, — Давайте вернемся в вашу палату.

Она шла, сопровождаемая им, чувствуя на спине его задумчивый взгляд. Должно быть, он ставил диагнозы, вычислял ее болезни, вспоминал прочитанные учебники и статьи, но едва ли был настолько неосторожен, чтобы осуждать ее или упрекать в испорченном сеансе групповой терапии или вреде, причиненном другим пациентам. Ей показалось, что он сам был удивлен произошедшим, что он не ожидал подобного и пребывал в некотором недоумении, как будто бы состояние ее оказалось намного тяжелее, а заболевание более удивительным.

5.

В черных джемпере и джинсах она сидела в кресле, ногами упираясь в его край, спрятав лицо в коленях. Неморгающие ее глаза более подобали одной из тех кукол, какие использовали в древних кинофильмах для того, чтобы изображали те динозавров и уродливых инопланетян и она заметила стоящего перед ней только тогда, когда он чихнул.

Медленно подняв голову, она увидела его отстраненную улыбку.

— Я же предупреждал тебя.

— Что...-она проглотила скопившуюся во рту слюну, — Что мне делать теперь?

Он пожал плечами, но так неуверенно, как будто впервые за всю свою жизнь совершал то.

— Смотря чего ты хочешь.

Откинувшись на спинку кресла, она отбросила со лба вьющуюся прядь, чуть сощурила глаза, он видел такое выражение каждый раз за мгновение до того, как девушка отказывалась целовать его.

— Ты хочешь...-он облизнул бледным языком пересохшие губы, — Ты хочешь отомстить?

— Нет, — она удивленно покачала головой, — За что?

— Но ведь они...-он смущается так, как будто она только что обвинила его в импотенции.

Она рассмеялась так, как делала то в детстве, когда что-нибудь забавляло ее в мультфильме. Он, не знавший того, принял тот смех за нечто, призванное унизить его и опустил голову, не в силах более смотреть на ее обтянутую джинсами, видимую меж щиколоток промежность.

Замолчав, она обратила на него спокойный взор, каким смотрела бы на учителя, преподающего скучный урок. Лишь несколько мгновений мог он выдержать тот взгляд. Сжав руки в кулаки, он отвернулся и ушел и она была уверена, что в мыслях своих он проклинает ее и улыбалась, представляя слова, каким он обзывает ее.

Поднявшись, она осмотрелась вокруг и обнаружила коридор, в котором не была ни разу. Ничем не отличаясь от прочих, с такими же масками и яркими хищными цветами на стенах, он все же был пространством, не исследованным ею и потому привлекал больше остальных. В конце его она видела окно, у которого была возможность представить ей нечто, способное увлечь взор. Все остальные являли ей вид больничного двора с полумертвыми деревьями, по которым прыгали жирные вороны, пейзаж со ржавыми мусорными контейнерами, привлекавшими ободранных хромающих собак, грязный снег с торчащими из него бетонными панелями и балками, здание, остававшееся недостроенным уже много лет, где по вечерами виднелись странные мерцающие огни, навевающие гневливую тоску и мысли о бесконечности жизни. И, несмотря на то, что она могла часами рассматривать зацепившийся за ветку вблизи от верхушки дерева, болтающийся на ветру пластиковый пакет и не уставала от вида вороньих драк и собачьих оргий, ей хотелось зрелищ иных, более ярких и требовательных. Потому и обрадовалась она, когда стали они наносить на стены изображения ярких ядовитых орхидей, бесплодных мухоловок и скучающих лилий, в изгибах чьих лепестков ей мерещились дороги в сады, полные убийств и непогребенных скелетов.

Осмотревшись и заметив лишь сестру, записывающую неведомые сведения в журнал, она, обхватив себя руками, перешла границу того коридора, ощутив себя в иных землях, где мир может быть плоским, но вращающимся вокруг звезды, а кошки управляют сложными механизмами при помощи искусственно приживленных на их тела щупалец. Подойдя к одной из дверей, приютивший в себе матово-зеленое искажение стекла, она осторожно приоткрыла ее и заглянула в полутемную палату.

Здесь никого не было. Четыре кровати были аккуратно заправлены, коричневые шторы задернуты, яркое солнце пробивается в тонкую щель между ними, слепит девушку, думающую о том, что в этом пыльном уюте она с удовольствием провела бы несколько часов а, быть может, и осталась бы навсегда. Терпеливый покой затхлого воздуха, стойкое молчание и вьющаяся, прилипчивая тишина очаровывают ее и она с трудом заставляет себя закрыть дверь, чтобы заглянуть в палату напротив, отличающуюся только тем, что в ней стоит на одну кровать меньше и на потолке заметно бледное серое пятно, формой похожее на револьвер.

Эту дверь она закрывает сразу же. Повторение пугает ее, сердце ее бьется чаще, она чувствует угрозу для себя и, чтобы успокоиться, делает несколько шагов, прикасается к ручке из зеленого стекла.

На зеленом, в белую полоску одеяле ближней к окну левой кровати сидит ее двойник, с которой она не встречалась уже больше года, полагая ее пропавшей, исчезнувшей, погибшей, предавшей. Ее волосы короче и темнее, какими она носила их тогда, ее грудь меньше, обтянутая комбинезоном из черной лоснящейся ткани, тонкой настолько, что сквозь нее проступают соски. Такой одежды никогда не было у нее и она сожалеет об этом. Ей хотелось бы появиться в таком виде перед некоторыми из знакомых ей мужчин, посмотреть на то, как будут они удивлены и восхищены, как лучезарная, сияющая похоть вонзится в них, меняя голоса, выпрямляя и напрягая вены, расширяя зрачки так, как сделала бы то боль.

Ее звали Вероника. Когда-то они много времени проводили вместе, играя в самые разные игры, путешествуя по летним дворам, обсуждая книги, споря и ругаясь друг с другом. Несколько раз дело едва не доходило до драки, а расстались они после того, как она попыталась поцеловать Ирину. Позднее она сожалела о том, что не позволила того поцелуя, мечтала о нем, воображала его. Много раз он снился ей и тогда, пробудившись, взволнованная и разгоряченная, она призывала подругу, сопровождая то неясными жестами дрожащих рук, но та или не приходила или оставалась невидимой и молчаливой, в злорадном унынии находя для себя уют и покой.

Отвернувшись от окна, она встала и подошла к Ирине, пряча за спиной руки.

— Тебе понадобится оружие. — ее голос как ласковый аромат падали, ее глаза -прозрачный гной последнего больного чумой, в ее правой руке небольшой пистолет, черная сталь вызывает видения лунных кратеров и заброшенных замков, последние хозяева которых — юноши с голубыми глазами — продают себя на улицах городов таких же молодых, как и сами они.

Ирина берет в руки оружие, впервые прикасаясь к нему. Оно лежит на ее ладонях как лист бумаги, исписанный непонятными иероглифами, как шкатулка с драгоценностями, от которой потерян ключ, ее губы шевелятся, но она никогда не признается в том, что нарушила свой давний уговор не разговаривать с предметами. Улыбаясь, она приподнимает джемпер, обнажая бледную кожу мягкого живота и крохотный пупок, подобный заброшенному алмазному кратеру, засовывает пистолет под джинсы, направив его дулом вниз. Она помнит, она видела в кинофильмах и на фотографиях, она читала и слышала, что так делают мужчины и потому сейчас радуется тому, что может быть подобной им хотя бы в этом, чувствуя, что любой из них проклял бы ее, если бы увидел, что именно она сделала, возненавидел бы, избил, отнял пистолет, изнасиловал. Мысли те пугают, но, вместе с холодном жалобно прижавшейся к животу стали, возбуждают ее, она чувствует в них фиолетовый огонь страстного стыда, она радуется тому, она считает себя той, кто в тишине и одиночестве произносит оскорбления в адрес своих обидчиков, поносит и проклинает их, не смея сказать ничего подобного в лицо и сохраняя спокойную приветливость при встречах.

— Там восемь патронов. Тебе придется тщательно выбирать. Больше я принести не смогу, — изумрудные блестки на веках Вероники погибли миллионы лет назад и только расстояние позволяло им оставаться тем пламенным сиянием, каким не уставали восхищаться хлопотливые лемуры и сентиментальные убийцы.

Если бы происходило то за пределами больницы, она с легкостью назвала бы восемь человек, которых хотела бы убить. Но здесь не было такого количества даже говоривших с ней и она, чувствуя в каждой пуле нужду и страсть, успокаивала их тем, что ожидание будет недолгим, что она все усилия приложит для того, чтобы сократить его. Вероника хочет сделать шаг назад, но Ирина, оставив пистолет в левой руке, правой хватает ее за руку. Пальцы сжимают тонкое, прохладное запястье и она тянет Веронику к себе, губы ее приоткрываются, всем телом она подается вперед, в глазах ее видны заброшенные дороги и мертвые собаки.