-Глянь, какой мужик, вон, вон тот, фигура — самое то и рост, ну, вон тот с ребенком на руках. Харош мужик... ууу, лучше б не поворачивался, шрамы такие уродливые, фу! А сзади харош, я уж было собралась им заняться. Ребенок? А когда ребенок мешал курортному роману. О, смотри, и второй мужик видный, но занят явно, этого не соблазнить, вон как в свою корову пузатую вцепился.

-Слышь, красотка, — взорвалась Алька, — подмышки обработай сначала и жиры подбери, а потом на чужих мужей заглядывайся.

-Крутая что ли?

-Ещё какая, ща и засвечу. — Алька шагнула к ней поближе.

-Ненормальная! Пошли отсюда! — девица шустро собрала вещички, и обе быстро пошли вдоль берега, оглядываясь на воинственно уперевшую руки в боки и провожающую их глазами Альку.

-Мама наша, что у тебя как у боевого петуха стойка? — спросил Авер, подходя с висевшими на нем детьми. -Да, ходят тут всякие, на моё заглядываются и обсуждают...

-Собственница невозможная, — чмокнул Авер жену, — но это радует.

Все хорошее заканчивается быстро. Уезжали все с грустинкой, никому не хотелось покидать благословенные места, но надеялись, что приедут отдохнуть ещё не раз, и никто не мог представить, что всего-то через шесть лет по этой красоте прокатится страшный вал жуткой войны, и долго будут торчать разрушенные дома и санатории, напоминая о жестокости и ненависти таких гостеприимных и радушных сейчас людей.

В Москве распрощались с Чертовыми и через три часа уже ехали домой. Заждавшаяся баба Рита оглядела взрослых, повертела Миньку, уцепила внучку:

-Какие вы все красивые, загорелые, Минька вон и подрасти успел! Старый, тебе, прям, семьдесят лет, ишь, какой огурец! Аль, тебя там письма из Сербии дожидаются, расскажешь потом, что и как у них там. Серый тоже письмо прислал, пишет, все нормально, только по всем нам соскучился. Обещался приехать на три-четыре дня, как вы явитеся, отгулы, говорит, накопил.

Мамка выкладывала все новости:

— А у Селезня Фаня померла. Скоропостижно, удар случился, аккурат, как вы только уехали. А эта змеюка приехала, мамку похоронила, а пацана лаптевского и не взяла опять, сказала, что семейную жизнь из-за него рушить не будет.

За Галой с год назад приехал мужик. Забрать — забрал, да только маленького рыжика оставили Селезням, а сейчас и бабки не стало, вот и бегал мальчонка неприкаянный.

А Селезень со своим хозяйством зашивается, да и попивать стал, внимания ребенку-то не уделяет. Пацаненок все до Зины удирает, ну, Зина смотрела на все это дней пять и взяла его до себя, Селезень-то обрадовался. А бабы гудят, все Галу-сучку осуждают. Зина Абрамовича трясет, чтобы документ ей выдал на пацана, что мать от него фактически отказалася, хочет на себя записать, собралась с бумагами-то до Редькина приехать. Мы тама всем миром письмо и подписали, чтобы ей мальчонку-то отдали. Жалко, такой ласковый, за Зиной хвостиком бежит, а слушается как, Зина-то говорит, боится, что она его деду отдаст. Эх, четыре годика, а уже без отца-матери дитё. Людка, Гешки вашего, уже заметно беременная, видать поторопился. Вовик приезжал со своими, тоже мальчишка у него, месяцев шесть, все остепнилися ваши.

ГЛАВА 5.

Оставшиеся дни от отпуска Авера пробыли в Медведке, походили в лес за грибами, наносили много -мамка засолила полную бочку.

Пришла к ним тетя Плоня:

-Александр Борисович, я поговорить вот пришла.

-Проходите,.. э-э скажите, как Вас по отчеству, не называть же Вас тетя Плоня, несерьёзно?

-Да я и отвыкла от своего такого чудного имени, все Плоня и Плоня, ну, если официально, то я — Апполония Петровна.

-Ничего себе имечко, — не сдержался Авер, — я такое и не слышал, это от Апполона, похоже?

-Да вот назвали по святцам, чудно. Я что пришла-то, Борисович... Ведь поклон тебе низкий за Валька-то. Ездили мы с Пашкой к нему в часть, он у нас в Свердловске служит-то, в этой, как его, ну где спортсмены. Пашка-то сам служил пять лет назад, все облазил, осмотрел, сказал, что Вальку повезло. А и Валек-то доволен, поздоровел, поправился, возмужалый такой стал. Спасибо, что посодействовал, я ночи спать не спала, боялася, что вон, как Андрюху Бабура... Валек говорит, заниматься приходится много, но он доволен, скоро зима, опять будет на лыжах бегать, я теперь за него спокойная, глядишь и доживу до его прихода.

-Уверен, Апполония Петровна, ещё и правнуков от него дождетесь.

Саша с Серым взялись поставить стационарную теплицу, благо, старых рам было много. Поставили каркас из бревен, начали прилаживать рамы, дело двигалось, Минька работал подмастерьем, был на подхвате. Подавал гвозди, всякие болты-шайбы-гайки, стучал маленьким, специальным молотком, мужики все были при деле, а Настюша потихонечку начала ходить.

Мамка сделала вывод:

-Саш, дочка твоя только снаружи, внутри — один в один Алька, такая же точно, я вот смотрю на неё, а перед глазами Алька маленькая, вот увидишь, характер точно её будет. Это Минька все твое уцепил, а эта шишига будет, ох и шустра... глаза да глазоньки за ней надо.

Так оно и вышло, у дочки шило в одном месте точно имелось, Алька ругалась, впору постромки на ребенка одевать. Ребенок ни минуты не знал покоя, ей надо было все сразу — и бежать, и что-то схватить, и дотянуться до всего, постоянно что-то падало, сыпалось, гремело.

Особенно любила Настюшка воду... и как было ругаться, когда счастливая мордаха с мокрыми рукавами и попой, смотрела на нее и ворковала:

-Мама, мамам, мама.

-Авер, воспитывай свою копию сам. Она меня не слушается!!

Копия хитренько подлазила к папочке и умильно строила рожицы, а папа сдерживая смех, старался говорить серьезно.

-Знаешь, подсолнушек, — говорил он ночью, — это будет такая хитрюга... как вы, женщины, умеете нами, мужиками управлять, ведь только годик будет, а уже нами всеми вертит, особенно дедом.

Дед позволял ей все, Алька ругалась, он клятвенно 'обешчал ня баловать, но усё проигрывал':

-Аль, ну она як глянеть на мяне, и усё, таю я.

-Я тебе её на недельку отдам, посмотрю, как ты таять будешь.

-Э, не, она ешче не самостоятельная. От кагда сиську не станеть сосать, забяру.

Алька было заикнулась выйти на работу, но Авер категорически был против:

-Алюнь, вот перестанешь кормить, в ясли отдадим, тогда, а сейчас, ну, мала ведь совсем. Пусть твердо ходить начнет и на горшок приучится. Да и честно, я был бы рад, если б ты всегда была дома. Знаю, знаю, такое не реально, не с твоей натурой.

Алька забегала на хлебозавод, пару часиков проводила там, бегло просматривая все производства -где-то находила ошибки, где-то ругалась, где-то наоборот, хвалила.

Пятого сентября позвонил невменяемый Чертов:

-Авер... Сашка... у меня дочка и сын родились!!

-Наташка как?

-Да какие-то скобки поставили, порвалась вся — дети шли как-то с руками. Она написала, "ныряли из меня оба".

-Вес какой?

-А, дочка 2600, мужик 2700. Как назову? А не знаю, я пока ошалевший, ничё не соображаю, моя коза-дереза, малявка и двух детишек сразу родила. Боюсь я, Авер, какой из меня папа? Думаешь, смогу?Коляску вот купил, вездеход, блин, целый, но мамка говорит, чтобы не паниковал, ага, как же, трясет всего изнутри.

-Тебе повезло, Минька уже большой был, а тут совсем крошечные и два... Я, Сашка, совсем растерялся. Рад до безумия, только какой из меня отец? Ух, блин, Ванька Чертов и двое детей?

-Вань, вы же не одни, теть Оля, сестрички твои, первый месяц самый сложный. А потом все как-то само собой налаживается, сам над собой ещё смеяться будешь.

-Ох, Авер, даже в Афгане так страшно не было.

-Думай, папанька, лучше, как деток назовешь.

-С Наташкой вроде прикидывали, пусть сама решает, как. Пишет в записке-на меня похожи...

-Ещё бы, дорвался до молодого тела, сам же говорил — "производитель".

-Ржешь, блин?

-Радуюсь, Вань, это ж вы нас догнали. А... Алюня подсказывает: когда девочка и мальчик рождаются -это Божий подарок, говорят. Гордимся вами, Чертовы! Наташке от нас самые добрые слова, дочка и сыночек — здорово!

И через неделю стояли в роддоме Ванька и две мамки, ожидая троих Чертовых. Варвара, узнав, что Наташке нельзя пока сидеть из-за швов, тут же собралась к дочке, оставив батяню на хозяйстве -'куры и поросенок, справится'.

Ванька волновался так, как никогда в жизни не волновался. Наконец открылась дверь, и к ним вышли непривычно худенькая Наташка и две женщины, несущие деток.

Ванька напрягся, а первая из женщин аккуратно положила ему на руки сверток, перевязанный голубой лентой:

-Поздравляю, папочка, держите своего наследника!

Ванька сглотнул, глядя на такой маленький, совсем невесомый сверток, и боялся пошевелиться. Сыночка мягко забрала из рук тёща.

-Ваня, доченьку подержи теперь!

И держал Ванька второй сверток с розовой ленточкой и, казалось, боялся дышать. Доченьку забрала вторая мамка, и Ванька, наконец-то выдохнув, как хрустальную вазу обнял свою козу-дерезу.

-Спасибо, милая!

Наташка, держа в одной руке большой букет роз, другой уцепилась за его локоть. Потихоньку пошли к выходу, а там их встретили восторженными воплями остальные Чертовы.

Сестры ухватили спящих племяшек, окружили его Натаху, а Ванька все никак не мог поверить, что вот эти два свертка — его дальнейшая жизнь. Дома, развернув деток, сияющая мамуля позвала его:

-Иди, знакомься. Ваня, они вылитый ты, ты точно такой же родился, только покрупнее.

Ванька опять замер:

-Блин, они же одинаковые, как их различать-то?

Наташка засмеялась:

-Внизу, Вань, разные, не перепутаешь. Вот это, — она как-то лихо взяла спящего младенца, — это наш сыночек, продолжатель фамилии Чертовых — Дмитрий Иванович. Дмитрий Иванович, крепко спал, а Дарья Ивановна, наоборот, морщилась и ерзала. Распеленали мокрую Дарью, и Ванька опять впал в ступор:

-Да ни в жизнь не смогу такую крошечную взять на руки, у меня такое ощущение, что мои руки, как совковые лопаты, чё делать-то будем?

-Не переживай, сынок, все сумеешь, ещё как ловко водиться научишься.

Все суетились, накрывая на стол, а Ванька посадив на колени свою такую легкую Наташку, крепко обнял её и вздохнул: -Справимся, а?

-Справимся, Вань, вон, аж две мамки рядом.

И сидел Чертов, окруженный своей теперь уже большой семьей, и все смотрел на двух крошечных спящих человечков. Немного посидев со всеми за столом, опять пошел в детскую комнату, Наташка прилегла на диван и быстро уснула, а он все сидел и просто слушал спящее дыхание всех троих.

И завертелось все вокруг этих двух крошек: бабки старались помочь во всем, первые дни купали сами деток, через неделю и Наташка смело купала и пеленала их, а вот папа... боялся. После службы он мог часами сидеть возле них, наблюдая, но взять на руки...

-Не, Наташ, пусть немного подрастут, синхронисты эти.

Синхронисты же просыпались один за другим, дружно пищали, требуя или смены пеленок или поесть...

-Это чё? Так всегда и будет?

-Вань, они же близнецы. Есть такая вещь как близнецовый синдром, — поясняла старшая тетушка Татьяна, — у них всегда будет все на двоих.

-Во я дал!! А все ты, коза-дереза, так на меня действуешь, что я породистым мужиком стал. Меня на работе подкалывают, типа, на племя такого надо.

И только когда исполнился месяц его крошкам, и они заметно подросли и порозовели, папаня решился брать их на руки, в его ладонях детки были как в колыбельке, и похоже им обоим это нравилось, они дружно переставали пищать.

Мам Варя,сказала, что они очень чувствительные, а папины ладони дарят им спокойствие.

Наташка шустро управлялась с детками, много гуляла с ними, а в выходные, если позволяла погода, подолгу гуляли все вчетвером, пока детки не начинали пищать, требуя мамкиного молока.

-Ох, Сашка, они такие забавные — я тут увидел, как Димулька, засыпая, улыбнулся, весь день счастливый ходил!

Авер смеялся, говоря, что они с каждым днем будут становиться все интереснее.

И к трем месяцам папа Ваня, полностью освоившись, носил на руках сразу двоих своих подросших деток. А в промежутках, когда они спали, и маму тоже.

Авер придя домой вечером, застал такую картину: вся его семья усердно занималась стряпней, Алька и Мишук лепили пирожки, Настька, сидя в своем высоком стульчике, тоже пыхтела, усердно катая в руках комочек теста подозрительного цвета.

-О как, Аверы все при деле?

-Что ты, истерика была долгая, пока не дали тесто, там весь стул и мося в тесте, но отобрать не дает.

-Папа, папа, смотри, это мои пирожки, совсем как у мамы получились.

И впрямь — Мишкины пирожки имели приличный вид. Имея перед собой постоянный папин пример, ребенок во всем подражал ему, вот и с пирожками, так же... Он сосредоточенно и старательно накладывал начинку, и так же, не спеша, защипывал края, чтобы пирожки были красивые. Естественно, папа первыми попробовал изделия сына, и ребенок от похвалы расцвел.

Долго отмывали пирожок с Настюшей...

-Саш, мамка хоть и говорит, что я такая же была, мне думается, это будет шпанища невозможная, такое впечатление, что папа у неё как раз Ванька Чертов.

-Но-но, попрошу... — смеялся Авер. — А Минька на самом деле как я, гордость распирает.

Авер, видя, какой у него старательный сын, начал его учить всяким приемчикам борьбы. Самое смешное было, когда они по выходным занимались гимнастикой, кувырками, прыжками... тут же приходила-приползала дочка и как маленькая обезьянка копировала все Минькины движения, кувырок не получался, попа тянула вбок, и, шлепнувшись, ребенок громко возмущался, опять пытаясь сделать как братик.

Братика звала 'Ня' или 'Ня-ня', получались разные простые слова: "дай, на, деда, баба, неть, папака, мамака, бабака — это и собака и бабочка..." Любила смотреть книжки с картинками и любознательно тыкала пухлым пальчиком картинку: — Етя?

Себя звала Аська. Если стукнулась где-то, бежала жаловаться -'бо-бо', чтобы подули и пожалели, ревела, только если испугалась или же сильно ушиблась.

Антоновна ругалась на неё чаще всех, у неё на кухне стоял старенький сервант, внизу хранились всякие крупы, макароны, соль и прочие припасы. Вот где начиналось Настькино счастье, как ни следили за ней, она умудрялась успеть подобраться к любимому шкафу и запустить туда свои ручонки.

Антоновне по знакомству года два-три назад продали много гречки, про запас. Хапнула — потом смеялась она, перебирая её, от долгого хранения завелись жучки-хрущаки. Вот гречка и была Настькиным счастьем, она мгновенно запускала руки в крупу и с восторгом сыпала вокруг себя. Антоновна потом дня три выгребала крупу из самых укромных уголков, и сама на себя ругалась: