Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
В какой-то момент, все еще продолжая бежать, я прихожу к осознанию, что за спиной нет никакого угрожающего скрежета чешуйчатых лап. Черный таозин остался где-то позади. Остановившись, пытаясь успокоить дыхание, сопровождаемое болью, я с облегчением вижу, что добрался до середины Долины Темных Лордов. И обессилено припадаю мокрой спиной к холодной стене гробницы Аджанты Полла. За мной, передо мной, подо мной — Темные Лорды, практически все наследие всей истории ситхов. И я не чувствую ничего. Только боль. Я так мал и слаб, что готов взвыть и просить о помощи. Но они меня не услышат. Кто я? Я ничто? Никогда в жизни я не мог и подумать, что буду ощущать себя так.
Швы лопнули, нога снова кровоточит, и я ничего не могу сделать с этим, кроме как оторвать еще кусок ткани от своей одежды и перетянуть рану настолько сильно, насколько возможно. Я все равно справлюсь со своей задачей, ведь на кону весь Великий План, все, к чему шли ситхи. Находясь здесь, в самом центре Долины Темных Лордов, я как никогда четко осознаю всю значимость того, что должен сделать.
Собираясь продолжить путь, я сталкиваюсь с тем, что частично забыл заученный маршрут. Сначала четко воссозданные в памяти повороты и подъемы совпадают с картиной местности, которую я пересекаю, но дальше снова на пути встают руины, которые приходится обходить, и это запутывает меня окончательно. Мавзолей остался позади во мраке — никаких ориентиров у меня нет. Пройдя еще немного вперед, я останавливаюсь, опираясь на винтовку, и осматриваюсь. Складывается ощущение, что я уже был в этом месте, то есть, хожу кругами. Есть ли здесь другая дорога, другой выход? Я не успеваю найти ответ, услышав грохот камней и скрежет за спиной. Снова этот огромный черный таозин! И у меня нет ни малейшего представления, куда бежать, чтобы не стать его жертвой. Стиснув зубы до боли, я с максимальной возможной для меня скоростью бегу к самой низкой каменной насыпи и пытаюсь перелезть ее. К счастью, сила моих рук не подводит меня, но вот прыжок вниз с насыпи проходит весьма неудачно. Кажется, боль отдалась даже в голове, и все же я встаю и бегу дальше. Не к своей цели, а от смерти, бессмысленной и бесславной гибели в челюстях плотоядного червя. Я плутаю среди заваленных входов гробниц, уже не имея в голове никаких планов местности. Боль сдавливает легкие, из-за усталости дрожь расходится по всему телу, но я не готов сдаться, даже когда это чудовище загоняет меня в тупик. Есть только черная пропасть под ногами, в которой ждать может что угодно, но с мыслью, что это вряд ли будет что-то хуже, чем перспектива стать добычей таозина, я прыгаю в неизвестность.
Встав на ноги, я вижу, что оказался в круглом зале с черными стенами. В центре располагается небольшое каменное возвышение, площадка, завешенная по кругу мокрыми черно-коричнево-красными тряпками. По стенам ползают орбалиски, особи от самых мелких до весьма крупных. Я отступаю подальше от стен, зная, чем или, точнее, кем предпочитают питаться эти паразиты, когда в помещении раздается сиплый гнусавый голос:
— Они тебя не тронут.
Я подхожу ближе к центральной площадке и осторожно отодвигаю рукой завесу. На каменном возвышении лежит человек, мужчина с впечатляюще развитым телом, однако кожа его нездорового бледного цвета, и на ней всюду, практически не оставляя живого места, блестят бледно-желтые или серо-коричневые плотные наросты. Всмотревшись лучше, я понимаю, что это панцири впившихся в него орбалисков, несколько мелких паразитов сидит даже на его безволосой голове и на лице — на подбородке, скулах, щеках и даже под ярко-желтыми глазами, окаймленными черным цветом. Я смотрю на его суровое лицо — и не могу поверить своим глазам, а дар речи предательски покидает меня.
— Ты видишь Избранного, Ситх’ари, — озвучивает мои мысли тот же сиплый голос, что я услышал и до этого. — Твой учитель Дарт Сидиус никогда не думал, что ты удостоишься такой чести.
Я перевожу взгляд в ту сторону, откуда бы слушан этот гнусавый голос, и вижу мууна, стоящего рядом с каменным ложем самого Ситх’ари, если верить его словам. Он стоит спиной ко мне, и я не могу сказать, имел ли возможность видеть его где-то раньше, но у меня в любом случае возникает к нему сразу много вопросов.
— Ты знаешь Сидиуса? — задаю я первый из них.
— Я был его учителем, — не оборачиваясь, отвечает муун.
Учитель моего учителя? Здесь? Я не знаю о нем ничего, но может ли быть так, что муун, знакомый с Дартом Сидиусом, которого я видел на записи, и этот муун — одно и то же лицо?
— Хего Дамаск?
— Это было мое реальное имя, — подтверждает учитель Сидиуса. — Мое ситхское имя Дарт Плэгас.
Я понимаю, что мой наставник никогда не упоминал это имя по какой-то причине. И сейчас мне это особенно не нравится. Почему вообще его учитель до сих пор жив?
— Сидиус должен был убить тебя, — прямо заявляю я.
— Он убил, — отвечает Плэгас и тягостно вздыхает. — У Коррибана особые отношения со смертью.
— А с Силой?
— Его Сила — для мертвых. И то лишь отголоски. Планета-кладбище — этим все сказано.
Это, конечно, не объяснение. Но я уже почти смирился с отсутствием четких объяснений, когда речь идет о Коррибане. Но есть еще кое-что, что я обязан у него спросить. Конкретная запись с конкретным диалогом. Но как это спросить? Что сделать? Как поставить точку и при этом не выглядеть безумцем? Все это особенно сложно, когда перед тобой не лицо собеседника, а его согнутая спина! Я предпринимаю попытку зайти издалека:
— Что такое «Улей Шестерня 7»?
И если муун не сможет дать ответа, можно будет успокоиться. Но я слышу сухой смешок Плэгаса — такой, за каким обычно прячут досаду или боль:
— Ты так называешь это место? Ты так решил с этим справиться?
Я открываю рот, чтобы засыпать его вопросами дальше — сотней уточняющих вопросов, чтобы услышать в ответ хоть что-то, что даст повод не поверить в то, что я узнал… Но меня захлестывают воспоминания, оживающие с такой четкостью, словно все это снова происходит со мной.
Я уже бывал здесь, в том самом госпитале Дрешде. Я пришел в себя там, связанный ремнями по рукам и ногам, одетый не в свою одежду, а в какую-то серую тюремного вида робу, отрезанный от Силы. Я видел ту женщину, которая задавала мне унизительные вопросы, считая меня безумцем. И она же применяла на мне то экспериментальное вещество, после инъекций которого я впервые начал видеть странные вещи. Я видел, как белые стены палаты начинали гнить, покрываться ржавой плесенью и сочиться кровью. Я видел, как через эти стены приходил он. Черная Пирамида. Он пытал меня. Он резал меня на части. Он влезал в мою голову в буквальном смысле! И я не мог ничего сделать! Я был беспомощным перед ним, как и перед всей развернувшейся ситуацией!
Истощенный, осунувшийся, с ввалившимися глазами и почти сгнившими зубами, я смотрел этот кошмар изо дня в день. А когда тесты вдруг на время прекращались, уже был параноиком и думал, что «исследователи» остановились лишь потому, что готовили нечто в разы хуже всего, что было прежде. Они довели меня до такого состояния, что я начал сомневаться в собственной памяти и собственном психическом здоровье! Именно тогда я начал выдумывать другую действительность, в которой я снова был собой — невообразимо сильным, выполняющим важную миссию в одиночку, без оружия, среди наиболее опасных существ со всей Галактики, в самой гуще кровавого ада, названного «Улей Шестерня 7»!
Но во что сложнее всего поверить, так это в то, что за всем этим издевательством и унижением, за этими непередаваемыми страданиями стоял мой учитель! Пусть и по приказу Дарта Плэгаса, но все же он. Но, может, все же у Судиуса была веская причина, по которой он не мог противоречить мууну. Но каковы мотивы самого Плэгаса?
— Зачем ты делал все это со мной?! — срываюсь я на отчаянный крик.
— Я изучал медихлорианы, — без эмоций, не повышая голос, отвечает муун, — изучал Силу. Я посвятил этому жизнь. Белый экстракт, один из трех атрибутов Багровой Церемонии. И ты, сам не ведая того, помог мне в этом, как никто иной. Твой вклад велик.
Я и слышать не желаю это подобие благодарности:
— Ты унизил меня! Унизил так, как только было возможно! Ничего не могло быть хуже! Уже не говоря о телесных страданиях!
— Это делает ситха, — сиплый голос Плэгаса становится тверже, — чем сильнее боль, тем крепче ненависть, чем сильнее ненависть, тем больше сила. И ты бы стал преемником величайших традиций, если бы твой учитель не предал эти традиции!
Это заявление запутывает мои мысли окончательно. Мои воспоминания, пророчество, заявление мууна, что я здесь вижу живого Ситх’ари… Это все похоже на нелепый бессвязный сон, и я был бы рад, окажись все это на самом деле сном. Но даже если все это истина, и запись, которую я просмотрел, подлинная, в ней нет повода для Плэгаса называть Сидиуса предателем. Этого повода нет нигде.
— Ты несешь полную чушь, — бросаю я мууну, но тот остается непоколебим:
— Ты знаешь, что нет. Ты видел сам. Посмотри еще раз, перед кем ты здесь стоишь.
Я поднимаю руку, но чувствую в ней невыносимую тяжесть, и дело не в усталости. Мне становится сложно решиться вновь раздвинуть мокрые тряпки, скрывающие от посторонних глаз человека, облепленного орбалисками. То сходство, что я увидел в его чертах, и тот титул, который озвучил Плэгас — если все это правда, то кто я такой, какое право имею смотреть на него?! И все же я должен убедиться. Я касаюсь рукой куска ткани, отодвигаю его — и мои глаза встречаются с желтыми глазами, полными такой силы, такого прорицания, такой власти, что это не поддается описанию. Мне кажется, я мог бы упасть замертво от одного этого взгляда, или же умереть за этот взгляд в глаза, ведь это смотрит он сам, живой! Я не могу даже произнести вслух его славное имя — Дарт Бейн.
— Ты помнишь историю, — снова начинает говорить Плэгас, по-прежнему стоя ко мне спиной, — но не знаешь ее утерянных деталей. В результате провокации, мастерски проведенной Бейном, Братство Тьмы Скера Каана должно было быть уничтожено ментальной бомбой. Но вместо этого после взрыва их души оказались навеки заперты здесь, в иной реальности на Коррибане. Преданные Дартом Бейном, они не давали ему покоя до конца его дней — являлись ему бесконечной чередой ночных кошмаров, а во время бодрствования их воздействие вызывало у него дикую головную боль. И даже боль, причиняемая соками орбалисков, не могла заглушить той нестерпимой боли! Вообрази теперь, зная это, что после тех событий Бейн ни разу не проявил малодушия и слабости, ни разу не допустил сомнений в верности своих действий и мужественно прошел своей дорогой до конца! Величайший из великих, несравнимый, непревзойденный. Дарт Бейн не зря сомневался в своей ученице — она так и не смогла убить его! Жизнь еще теплилась в нем, когда его погрузили в эту могилу! И его душа также оказалась запертой в этом туманном мире на Коррибане. Эта планета играет по своим правилам, для нее нет смерти, но это ты уже знаешь.
Мне не удается поверить до конца его словам и собственным глазам. Запертые навеки в иной реальности души. Дарт Бейн, Скер Каан, все остальные — живы здесь уже почти тысячу лет? Незавидная, ужасающая участь. Но ведь Братство, собравшееся на площади, кричало о каком-то освобождении?
— Для мертвых отсюда нет выхода? — спрашиваю я.
— Лишь один, — отвечает Плэгас, — Сердце Коррибана, которое их и держит. Оно возникло после ритуала ментальной бомбы, фактически, также благодаря Бейну. Уничтожить его — значит навсегда замуровать выход отсюда. Запертые здесь души питают Сердце, но лишь сам Избранный мог бы навсегда утолить его голод — и тогда оно не держало бы уже никого. Члены Братства Скера Каана хотели использовать Бейна, чтобы вернуться в реальный мир и продолжить свои прерванные жизни. Они, конечно, должны были понимать, что Избранный не дастся малой кровью, но они даже не представляли всей его боли, всего его гнева, всего его могущества! Дарт Бейн отплатил им сполна за свои мучения при жизни — он сделал их вечными пленниками величайшего кошмара! Он создал этот темный мир — мир индивидуальных страхов и пыток для каждого! Истинный Ситх’ари!
Казалось бы, теперь все стало на свои места, насколько можно так говорить о чем-то вообще непостижимом, находящимся, как говорил граф Серенно, «за гранью». Но я не могу в полной мере думать об этом, когда меня так поразило другое. Я думал о Братстве Тьмы, представлял их тысячелетнее заключение в этом мире кошмаров, их боль, их постоянный страх, их безумие, их существование на грани жизни и смерти, когда от них постоянно ждало новых жертв Сердце Коррибана. Как ни пытался, я не мог и представить всей боли Дарта Бейна, не упокоенного до сих пор, всего его могущества, всей его выносливости и духовной силы. Когда-то я считал себя истинным ситхом, обученным и подготовленным идеально — как же! Я ничто. Такова истина, и от нее некуда деться. Я остаюсь с чувством опустошенности, чего со мною не было никогда прежде. Как мог граф Дуку знать, что его слова окажутся пророческими? Я упал здесь. Упал очень больно.
— Коррибан создает для каждого собственных монстров? — зачем-то задаю я уточняющий вопрос — может, чтобы просто отвлечься от своих мучительных мыслей и чувств.
— Ты соображаешь, да, — сухо отмечает Плэгас.
— Но что здесь делаешь ты? — интересуюсь я.
Его плечи вновь поднимаются и опускаются в тягостном вздохе:
— Я искал путь к бессмертию, как и многие. Как и Дарт Бейн. И благодаря Бейну я нашел его. Я обнаружил способ перенести часть его души в реальный мир, совсем малую часть, заключенную в крохотный комок человеческой плоти, но наделенную невероятной силой.
Так вот с чего все началось! Главная упущенная деталь напрочь была забыта, и мы просто потеряли того, кому грозит опасность на самом деле! Если я сейчас верно понял слова мууна.
— Этот мальчик, Энакин — воплощение Ситх’ари? — осведомляюсь я.
— Да, — подтверждает это Плэгас. — Я принес его в реальный мир, чтобы он осуществил Великий План. Но Сидиус… не желал иметь преемника. Ни его, ни того графа, что встретил смерть у тебя за спиной. Ни тебя.
Я больше не сомневаюсь в правдивости этих слов. Это подобно прозрению, но я мог прийти к нему и раньше — было то, что указывало на это, были предчувствия. Учитель никогда не смотрел на меня, как на личность, начиная с того момента в самом начала моей жизни, когда он просто бросил меня на Мустафаре! И все время дальше, когда нещадно ломал мою жизнь и мой характер! Но сожаления — это проявление слабости.
— Ты пытался остановить его? — продолжаю я расспрашивать мууна насчет сложившейся ситуации.
— А ты думаешь, зачем я изучал медихлорианы? Я планировал вернуть нам Бейна, совершив Багровую Церемонию, и это удалось мне, пусть и частично. У меня были все знания… но я потерял бдительность, считая, что стал неуязвим. Я называл себя Плэгасом Мудрым… Но я был слеп.
Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |