Скиф 2: На службе у царя Боспора

Хозяин, высокий, с длинными и неухоженными волосами, в грязной, засаленной хламиде, стоял за широким каменным прилавком, уставленным блюдами с вареной и жареной рыбой и овощами, а также глиняными сосудами с водой и вином. Он пересчитывал мелкие бронзовые монеты и не обратил на нас никакого внимания.

Я подошел к нему и попросил дать обед себе и своему попутчику и накормить лошадь, привязанную во дворе.

Отодвинув кучку монет, хозяин подозрительно оглядел меня, потом потребовал сначала заплатить деньги. Получив их, он сделался любезнее и, обернувшись, приказал нарядно одетой молодой женщине поставить на свободный конец стола блюдо с жареной рыбой, колбасу из бычьей крови, смешанной с мелко изрубленными кусочками сала, и глиняный сосуд, до краев наполненный разбавленным вином.

Едва мы закончили обедать, как к нам подсел один грек из компании игроков. Стал расспрашивать кто мы и откуда? Я с трудом удержался, чтобы не ответить ему, как в будущем отвечал на подобные вопросы. Увы, тут я не мог надеть маску равнодушия и сказать: "Желание поделиться новостями о своей работе может дорого стоить государственным и личным интересам"

Не говоря ни слова, я встал из-за стола, и едва эллин увидел на моем поясе меч, желание выяснить, откуда мы у него пропало. Он пробурчал какое-то извинение и перебрался на лавку к своим товарищам. Мы же вышли из гостиницы на воздух и направились к морю.

Зеленоватое у берегов, голубое, синее у горизонта море сверкало и блестело под ярким солнцем. Устроившись под навесом, среди оставленных на просушку сетей, мы проспали до заката. Вернувшись в гостиницу, поели кашу со свиными потрохами, и только когда совсем стемнело, отправились к усадьбе Феокла.

Нижний город прошли, так и не встретив стражу. В неосвещенных домах раздавался храп. Зловонный запах грязного белья, чеснока, нечищеных овечьих стойл и вылитых за день помоев плыл по пустым улицам.

Верхний город иногда вспыхивал огнями и шумом веселья. Мы держались теневой стороны улицы и несколько раз удачно скрывались за деревьями или кустарником от патрулей городской стражи.

Уже глубокой ночью мы перебрались через невысокую каменную ограду, окружавшую храм и сад и, прячась за раскачивающимися от ветра деревьями, пробрались к приметной только для нас сливе.

Серебро выкопали быстро и по толстой яблоневой ветке перебрались уже через высокий забор во владение Феокла. Авасий все еще хромал, и мне пришлось помочь ему спуститься на землю, а потом, поддерживать, чтобы парень случайно не оступился во тьме.

Когда мы вышли на обсаженную невысокими лаврами аллею и под ногами зашуршал утрамбованный гравий, Авасий пошел сам, да так быстро, что мне пришлось шикнуть на него, чтобы не спешил. Он остановился, но я в тот момент словно мысли его прочел: "Месть, месть!.. Что может быть слаще мести?.. Сейчас я ворвусь, в дом, где живет тот эллин, который продал меня в рабство. Я схвачу его за седую бороду и потащу по земле, чтобы вполне насладиться местью. Только наглядевшись на обесцвеченные ужасом глаза, только наслушавшись хриплых криков, я брошу его на землю и изрублю мечом на куски! На куски!.." — наверное, так думал Авасий, но я планировал поступить иначе. Прошептал ему на ухо:

— Я войду в дом, а ты за мной. Останешься во внутреннем дворике. Когда я тебя позову, войдешь в андрон32, где обычно остается на ночь Феокл, и как жертвенной овце перережешь ему горло. Понял?

— Да, — ответил Авасий.

Я не ошибся, Феокл не изменил привычке плотно поесть на ночь и хорошо выпить. Он лежал на кушетке у столика, заставленного блюдами с едой, и похрапывал. Тусклый свет от огонька масляного светильника освещал изысканный ужин таксиарха33 Феодосии, а я три дня питался либо кашами, либо дешевой едой в гостинице, конечно, вид поросенка приготовленного на вертеле или блестящих от масла тушек перепелов вызвал у меня обильное слюноотделение. Я присел у ног спящего эллина и захрустел перепелом.

Храп внезапно прекратился. К тому моменту я уже доедал кусок свинины. Скосив взгляд, я увидел широко раскрытые глаза Феокла, в них отражался огонек масляной лампы. Не прекращая жевать, пробубнил:

— Хайре, Кейсар!

Догадываюсь, что творилось в его голове, и вполне предсказуемо надежда воспарила над страхом. Феокл, подтянул колени и оперся спиной о стену. Ужас из его глаз улетучился, и они засветились подкупающей доброжелательностью:

— Трудись и процветай, — ответил он.

Я вытер руки о его постель и спокойным голосом сказал ему:

— Я вернулся и не нашел в своем доме верного Авасия, своей жены и ребенка, воинов, что оставил на твое попечение и коней...

Он, не дав мне закончить, затараторил:

— Твои воины должно быть скоро вернуться. Тот, кого ты оставил вместо себя отплыл в Херсонес еще до зимних штормов. Поживи у меня пока. Я рад тебя видеть!

Этот подлец даже руки распростер, он был готов обнять меня, чтобы утром сделать рабом! Я сам хотел его убить, но свое обещание верному скифу намеревался исполнить:

— Авасий! — крикнул я и, поднявшись с ложа, отошел к стене.

Мой друг, будто боль в ноге его уже не беспокоила, коршуном влетел в комнату, стремительно бросился к своему врагу, замахиваясь кинжалом...

Я услышал характерное для человека с перерезанным горлом хлюпанье воздуха и сожалел, что за широкой спиной Авасия не смог увидеть глаза Феокла: узнал ли он своего убийцу?..

Когда Авасий срезал с головы и лица эллина кожу вместе с волосами, возможно, тот еще пытался дышать. "Теперь, если нас поймают, главная улика будет тут же найдена в котомке вместе с мотивом убийства" — подумалось мне — "Каждый решит, что скифы ограбили, а потом убили первого из граждан полиса! Уж лучше слыть, чем быть..." Прихватив со стола масляную лампу, я направился в примыкающую к андрону спальню.

У ложа Феокла стоял сундук, запертый на деревянный замок, который я легко сбил рукоятью меча. Увы, там из ценностей, среди тканей я обнаружил только небольшой кошель, наполненный серебром. Война и блокада привели дела многих феодосийских олигархов в упадок. Но только не этого! Я знал — Феокл не беден. Жаль, что времени у нас мало, скоро наступит рассвет и лучше, чтобы его рабы нас не видели...

Мы вышли из дома и выбрались из усадьбы тем же путем. Через несколько минут уже шли по пустынным улицам в Нижний город. Ведь остаток ночи нам лучше провести в гостинице. Туда мы добрались, когда на темном еще небе уже бежали сероватые тучи, предвещая рассвет.

Моего коня стерег мальчонка лет восьми. Точнее, должен был стеречь, но уснул, свернувшись калачиком в соломе. Мы проскользнули в дом. На лавках вдоль стен, положив под голову узелки, спали какие-то люди и свободного места для нас не нашлось. Я вспомнил, что днем неплохо отдохнули на берегу и поманил Авасия за собой на выход.

В сероватом полусвете море кишело грозными белыми тенями зарождающихся и исчезающих волн. Обрушиваясь на берег, они с шипящим гулом взлетали вверх огромными фонтанами белой пены и брызг. Под ударами прибоя с шелестом перекатывалась галька, свистел пронзительный ветер. Мы несколько минут постояли в нерешительности и вернулись назад в гостиницу. Там мне пришло в голову заглянуть за прилавок. Места для нас двоих оказалось достаточно, и даже солома на полу будто бы была насыпана недавно.

Я уснул сразу, едва прилег и проснулся от пинка по ногам. Это пришел хозяин и скорее всего не узнал меня. Вскочив на ноги, рефлексивно потянул из ножен меч и харчевник тут же рассыпался в извинениях, пообещал накормить нас лучшим в Феодосии завтраком. При этом его взгляд срывался на выстеленный соломой пол. Я понял почему, когда увидел, что из сумки просыпалось около десятка монет. Какие-то выводы из увиденного, конечно, этот тертый калач сделал, а я разрывался между необходимостью прикончить его и немедленного бегства. Выбрал второе. Разбудил Авасия и едва харчевник вышел из дома по делам, мы тут же отправились к стенам полиса.

Пройти через ворота нам удалось беспрепятственно. Наверное, стража еще не была оповещена об убийстве Феокла. Местность шла полого вверх и дальше спускалась широкой долиной, заворачивая к востоку. В последний раз я оглянулся на Феодосию. Издалека, опоясанный каменными стенами, полис казался огромной крепостью, выдвинувшейся в море.

Продолжая свой путь, мы оставили в стороне несколько окруженных садами домиков, и пошли полями. Весенние посевы еще не взошли на ровно распаханных пространствах, очищенных от камней, которые были свалены на границах длинными высокими грядами.

Несколько раз приходилось отдыхать, потому что Авасий двигался с трудом и быстро уставал. Мой Бурый не позволял посадить хромающего скифа на себя. Во время одной из таких остановок я решил отправиться поискать для него лошадь. Мы отдыхали неподалеку от одинокой усадьбы, принадлежавшей какому-то зажиточному земледельцу. Наверное, лошади паслись там где-нибудь за изгородью. Предприятие не было опасным даже в том случае, если бы меня заметили. Я был вооружен, а в усадьбе могло быть не больше двух-трех мужчин. Нескольких греков, даже вооруженных, бояться нечего!

Я успел отойти шагов на двадцать от своего товарища, как заметил всадников, появившихся на вершине высокого холма. Очертания их отчетливо вырисовывались на светло-голубом фоне безоблачного неба. Верхоконные спустились вниз и поехали по направлению к усадьбе, точнее к нам! Мне тут же вспомнился хозяин гостиницы, его алчный взгляд, когда он заприметил рассыпанное серебришко.

Их было трое и вооружены эти разбойники были всего лишь длинными кинжалами. Бегом я вернулся к коню и, взлетев Бурому на спину, извлек из ножен меч. Пряча его лезвие у ноги, медленно поехал навстречу всадникам. Они, в свою очередь, осадили коней и тоже стали двигаться шагом. Когда между нами оставалось всего несколько метров, всадники разделились, окружая меня. Что же, к этому я был готов! Едва один из них приблизился ко мне, я резко замахнулся и обрушил лезвие ромфеи вниз. Разбойник попытался отклониться, но уберег этим маневром только свою голову. Удар пришелся в плечо, и я был уверен, что почти отрубил ему руку. Он кулем рухнул с коня, а его подельники в ужасе повернули назад. Я проскакал за ними около сотни метров, потом вернулся к месту рубки.

Возле лежавшего на земле, сраженного мной эллина склонился Авасий. Удар фракийского меча пересек греку ключицу и несколько ребер, так что правое плечо и рука были полуотделены от тела широкой зияющей раной. Глаза лежавшего были закрыты, но веки слегка вздрагивали. Розово-красная пена опадала и вздувалась у неестественно раскрытого рта, стекала по щекам и подбородку широкими неровными струйками. Кровь всхлипывала и булькала в груди и горле.

Авасий наступил коленом на неровно поднимавшуюся грудь и, вытащив из ножен кинжал, погрузил его в горло раненого. Грек судорожно дернулся, захрипел, несколько раз открыл и закрыл глаза, согнул и снова вытянул ноги.

Авасий перевернул тело лицом вниз и сделал на голове около шеи широкий полукруглый надрез от уха к уху, потом, схватив за волосы, он стянул с черепа окровавленную кожу. Измазанную кровью, он смял ее, сунул в кожаный мешок с серебром и отправился разыскивать убежавшую лошадь убитого.

Я вдруг почувствовал усталость и противную тошнотную пустоту в груди. Мне не хотелось смотреть назад на страшный ярко-красный труп, раскинувшийся среди вытоптанной, забрызганной кровью травы. А потом минуты опять потекли обычным порядком, хотя в моей горячей от зноя и усталости голове ликовал один лишь Фароат. Он улыбался бредущему Авасию. Тот, припадая на одну ногу, вел на поводу трофейного коня и тоже скалился...

Глава 7

Бессонная ночь, разбойники, преследовавшие нас и, наконец, распухшая нога Авасия судьбоносно повлияли на мое решение передохнуть в прохладной дубовой роще. Наверное, крестьяне феодосийской хоры34 тут бывали часто. Дубы-великаны стояли как деревья в городском парке из моего будущего: ни веток на земле, ни подлеска, все выбрано и вычищено сборщиками хвороста.

Мы остановились в метрах пятидесяти от опушки у старожила с толстым, где-то в шесть обхватов стволом. Мягкая, тонкая трава, тень и в то же время отсутствие сырости, усталость, товарищ, уснувший, едва прислонился к дереву, предсказуемо склонили ко сну и меня. Нам повезло не лишиться во время отдыха своего имущества и коней. Не знаю, как спалось Авасию, но мой сон чутким точно назвать было нельзя: хоть бы в небе громыхнуло или рухнуло вдруг дерево — наверное, не услышал бы. Эх, как сладко мне спалось!

Проснулись на закате. Пока снаряжали животных и перекусывали, солнышко спряталось, оставив после себя бордовую полоску над горизонтом и слегка подкрашенные в розовый цвет серые облака. К поместью, где нас ожидал Лид подъезжали в сумерках.

Высоко на холме мерцал огонек костра. Я уже представлял, как приятно будет вкушать горячую кашу и чувствовать кожей тепло от язычков пламени, но когда услышал за спиной конский топот, сердце тут же заколотилось, разогнав приятные мысли, побуждая немедленно действовать.

Показав Авасию направление, сам поехал в другую сторону. Едва силуэт товарища растворился в сумерках, спешился и стал прислушиваться. Почти в то же самое время, когда увидел верхоконных, откуда-то из сумрака вынырнул Авасий и зашептал:

— Пазака, они не видели тебя, меня заметили! Пробирайся в ту сторону между камнями, там дальше есть лес, в нем можно спрятаться. Я поскачу кругом. Если они и погонятся за мной, то не догонят.

Остановить его я не успел, хоть Авасий и не спешил. Сдерживая коня, он неторопливо поехал в сторону, стараясь привлечь к себе внимание всадников. В тот момент, я просто еще не знал, как лучше поступить. Ведь если это враги, то во что бы то ни стало их нужно увести подальше от наших сокровищ, а значит, и от Лида, их охраняющего.

Прячась между камней, в стеблях высокой сочной травы, пополз вверх по крутому склону. Увидел, как несколько всадников поскакали вслед за Авасием, другие остановились, как будто совещаясь. На их головах мне удалось рассмотреть высокие тиары...

Скифы! Братья! — обрадовался я.

До вершины было еще далеко, а трава итак становилась все более редкой. Пространство сделалось почти голым. На этом крутом подъеме меня непременно должны были заметить. Я поднялся на ноги и замахал над собой руками, не решаясь кричать, чтобы не разбудить хозяина поместья и зря не потревожить Лида. Тут же несколько стрел воткнулось в землю около ног, но скорее как предупреждение, чтобы я не думал сбежать. Я и не собирался. Спокойно стоял и ждал пока скифы подъедут.

Когда в одном из них я узнал Артаза — своего тестя, то пережил гремучую смесь эмоций из ликования, разочарования, надежды и сомнения.

Ликовал во мне больше Фароат. Ведь теперь его ненаглядная Алиша не станет рвать на себе волосы, оплакивая смерть отца. Разочарован был я. Терзался вопросами: в чем причина, что помешало Артазу найти меня после разгрома скифской армии сарматами? Почему он уже как с полгода после той бойни до сих пор тут у Феодосии, а не отправился к паралатам, чтобы позаботиться о своей дочери и ее ребенке? Надежда вспыхнула от того, что старый воин в моей свите придал бы мне веса как вождю, но тут же нагрянули и сомнения — пойдет ли он теперь со мной?