Вышивальщица - 2

— Эгру любят все дети, — упрямо повторил мастер. — И наши, и ваши. Как появятся они, мальки эти, так обязательно хоть один обоснуется у нас в слободе. Вот увидите! Уж не обидим, обучим на краснодеревщика. Или мастера по мозаикам ...

Человек задумался, выбирая ремесло для неродившегося еще выра. Шрон шевельнул усами. Иногда такой вот малополезный для большого дела разговор и убеждает: не зря плыл в столицу и затевал перемены. Раз люди готовы отстаивать выра и бороться за его честь, будущим его семьи озабочены всерьез... Значит, что-то меняется в мире хорошо, правильно.

— Заказ-то вы выделили нам изрядный, — между тем, осторожно высказал свое подозрение мастер. — Небось, красный город сошел с ума, как нас позвали во дворец и дали приводить в порядок главные залы. Большие деньги! Зеленый город сроду таких не получал. Вот за это спасибо, ар. В чести вы уравняли нас с ними, кичливыми.

— Зеленый? — переспросил Шрон. — Вы все же избрали название?

— Гнили у нас более нет, а какая осталась, всю выведем, — твердо заверил мастер. — Эгра подарил нам по своей простоте запасы северного мрамора, привезенного давным-давно для неясных уже нужд кланда. На берегу он свален, потрескался малость, мхом да травой зарос. Но гора изрядная. На главные мостовые хватит, мы уже прикинули всем миром. Мрамор зеленый, наилучший. И пусть красный город хоть лопнет, мы выложим мостовые получше, чем у них. Широко и гладко, с узором. Боковые отсыплем крошкой. Деревца насадим густо и нарядно. — Мастер чуть помолчал и вздохнул, глядя на мелкого выра. Эгра как раз выбежал из дверей, прихватил три новых корзины с плитками для сортировки. — Ар, мне неловко пользоваться деньгами Эгры. Он не ведает цены золоту. Готов дарить всякому, негоже... Вы бы какого стража поумнее определили ему в опекуны. Людям опасно доверить такой сладкий кус. Я сам грешен, как подумаю про его золото, так зарастаю ленью.

Шрон согласно качнул усами. Подумал, что в ущербном и не очень умном Эгре все же сохранилась часть древнего дара исконных выров ар-Сарна: он умеет завоевывать доверие и налаживать не просто понимание, но настоящую дружбу. Не видит внешних различий и верит глазам своего сердца. Может статься, этого хватит, чтобы возродить семью? Странно думать, что выр станет каменщиком или краснодеревщиком. Хотя это как раз правильно и естественно: нельзя в новой жизни оставаться стражами и хранителями бассейнов. То и другое скоро утратит смысл. Эти слова и должности принадлежат немирью прошлого с его искаженным законом разделения двух народов — моря и суши... Сам того не сознавая, последний достойный ар-Сарна делает дело, однажды возвысившее его род, создающее новую основу для гордости: Эгра учит выров жить на берегу. Не только сидеть в трактирах и пить таггу, не только по-хозяйски стоять на палубе галер и угрожающе шевелить усами, хотя это бессмысленно при свободных гребцах. Но заниматься полезным делом, общаться с людьми каждодневно и буднично — именно как с добрыми соседями.

В канале закрытого города появилась малая галера. Шрон, ожидавший её прибытия, приветственно качнул клешнями и замер, наблюдая, как на причалах суетятся люди и выры. Вежливо приветствуют старых: на совет прибыли все, кого позвал златоусый. За месяц удалось из общего числа выров, доживших до столетия, решением хранителей избрать лучших. Тех, кто не заспался во влажных нишах ожидания и еще крепок умом. Кто не сопротивляется новому яростно и упрямо, просто по привычке цепляясь за то, что дано от рождения. Кто здоров и способен долго находиться на берегу, вне воды: для многих пребывание на суше тягостно, ущербные панцири в старости не держат вес тела, как и больные лапы... Наконец, немалое значение имело уважение к старым как со стороны хранителей бассейнов, так и простых выров — стражей и безродных, не имеющих своих замков. При составлении списка казалось, что столетних много, что совет соберется огромный и в залах дворца станет тесно... Но вышло иначе и вовсе не плохо. Два десятка старых в большом совете, девять выров — в малом, собираемом теперь. И сверх указанного числа он, ар Шрон, именуемый златоусым. Ким по необходимости представляет интересы вышивальщиков и людей в целом. Ларна порой присутствует в качестве ар-клари, военного советника. Ар-клари согласно новому закону в мирное время отвечает за порты и дороги, за безопасность людей и выров, за покой их жилищ. Ещё почти каждый раз приходит Марница, рассказывает о законах людей и жалуется на воровство шааров. Сами шаары появляются редко, как и выры, не входящие в совет. Пока все заняты: от начала перемен время исчисляется днями и неделями, дел слишком много...

— Что за спешка? — проворчал старый Жаф.

Он гордо катился на пробной временной тележке, только этим утром полученной у краснодеревщиков плотницкой слободы. Два больших колеса сзади: чтобы кочки не донимали. Два более мелких и способных поворачивать впереди, устроены удобно, дотянуться до прочных спиц можно всеми тремя парами рук. Под головогрудью мягкая кожаная подушка. Рядом рычаг, позволяющий наклонно приподнять переднюю часть подушки на целый локоть. Сейчас Жаф как раз проделывал последовательно все перечисленное: поворачивал, туда-сюда катаясь по пристани, дергал рычаг и перемещал подушку.

— Еще есть тормоз, чтобы на наклонной тропе стоять и не съезжать, — уточнил для всех Жаф.

Старые изучили тележку с интересом. Еще бы! У ар-Лима две пары лап заизвесткованы и не работают, ар-Рапр так пересох в своих южных скалах, что теперь еле гнется. Старость была добра к их разуму, но изрядно потрепала тела...

— Я позвал вас, поскольку нельзя и дальше откладывать дела, касающиеся восстановления нормального порядка вещей в мире, — начал Шрон. — Понятно, что для нас, выров, важнейшим является одно: обретение доступа в глубины. Я говорил с Кимом, поскольку добиться перемен способны лишь вышивальщики.

— Давно пора! — отметил старый ар-Раг. — Глубины всем нужны. Но я очень настаиваю на внимании к бедам поверхности. Юг умирает: засухи подступают к самому проливу. Наш замок погибает. Мне жаль личинок, но это теперь не кончина для рода, ведь мы прорвемся вниз и будут новые, я уверен. Но людям-то каково? Мы вместе с ними сажали деревья, чтобы защитить берег от натиска злых сухих песков и страшного горячего ветра. Мы вместе копали каналы, выры юга не лежали в нишах ожидания, пока прочие работали. Глубины могут терпеть целый год. Но юг надо изучить до начала лета, когда невозможно сделается отойти от берега на три десятка верст.

— Ваш юг ничуть не более важен, чем наши пустоши, — уперся ар-Шарх. — Там невесть что творится! Там люди и выры с ума сходят. Их донимают страхи и сомнения, им чудятся голоса...

Шрон извлек из кошеля, пристегнутого возле нижних рук, довольно большой клубок. Бросил его на пол, покатал по плиткам, оставляя свободными петли. Размотал полностью.

— Старым и малым надо все пояснять с выдумкой, — булькнул смехом Жаф. — Давай, златоусый. Мы слушаем.

— Мы говорили с Кимом, — негромко отозвался Шрон. — Это он принес клубок и сказал: нельзя сразу переделать мир. Его уродовали многие, слои работ наложились и перепутались. Последние вышивки создавались здесь, в столице. Начинать рассмотрение бед надо именно с них, чтобы не запутать окончательно нить событий. Доподлинно известно место, где выбрался на берег сам варса Сомра, чтобы вразумить древнего кланда и остановить войну. Сейчас на месте, где вышел из вод Сомра, разросся порт Усени. Долгое время вышивальщики — Тингали и Хол — не могли осознать стертого временем следа деяний древних. Но вчера они отсекли нынешнюю суету людей и выров и справились, нащупали кончик нити.

Шрон внимательно рассмотрел петли, выудил хвост нитки и победно воздел его вверх. Старые дружно повели клешнями и даже щелкнули ими, отмечая внимание к сказанному. Кончик нити — уже не просто слова. Это настоящий след и начало дел...

— Деяния древних шьющих, участвовавших в боях, они и есть нить. Они тянут след в глубь суши, в пустоши, — отметил Шрон. — Там наши вышивальщики могут попробовать понять, рассматривая искажение мира, что именно сотворили с ним. И распустить ошибочные узлы. Зима нам в помощь: на дорогах мало людей и грузов. Я очерчу границу опасных земель, там могут происходить опасные явления. Надо закрыть дороги по суше. Ар-Выдха, ар-Нашра, ар-Шарх, ар-Лим: ваши земли все под угрозой. Дайте знать в замки самым спешным образом: путь люди воздержатся от посещения пустошей. Мы пока что не уверены даже, уцелеют ли к весне горы! Вот как все сложно и зыбко. Мы очень опасаемся пересыхания или, наоборот, разлива Омута Слез, он выше столицы и мы заложники его поведения. Уже начали рыть дополнительный отводящий канал. Будем укреплять дамбы, следить за течениями и рыбой. Если ветры переменятся, как еще отзовется море? А они переменятся. Потому я принимаю совет ар-Рагов и утверждаю: в пустыни юга надо идти зимой, теперь же, и сразу после осмотра пустошей. Галера будет ждать вышивальщиков в порту близ замка ар-Шархов. Воду и пищу для путников в пустошах по дороге на юг обещали обеспечить люди князя Горнивы, я склонен им полностью доверять в этом. Тем более, выры и засуха — плохо совмещаются.

Старые помолчали, вслушиваясь в сказанное и обдумывая слова. Дружно хлопнули хвостами, отмечая согласие. Потом Жаф нехотя, со вздохом, спросил неизбежное: у всех ли готовы тросны с мыслями по поводу обновления имущественных законов? Ему так же вяло ответили: у всех. На фоне похода в пустоши прочее казалось не столь существенным и вдвойне нудным. Но закон нужен. Он тоже не может ждать — даже до весны...

Ким на совет не пошел.

Он не выр, к тому же внешне не похож на старика людей. А настоящий возраст... Хороший вопрос: есть ли у него такой? Чудом лесным — зайцем веселым да старичком лукавым — прожил он в Безвременном лесу дней без счета, нет там учета закатам да рассветам. Из лесу выбрался минувшим летом против воли деда Сомры. Тогда и стал человеком, внешне подобным молодцу лет двадцати. В большом мире прожил так мало дней, что и сказать смешно. Нет для него верного возраста! Зато есть главное дело: сберечь сестру от бед и расправить канву так, чтобы жизнь в ней росла да цвела, а не погибала, не покрывалась гнилью. Общая жизнь, для всех...

Ким виновато вынул из внутреннего кармана куртки вышитый сестрой пояс и снова рассмотрел. До чего узор странный! Зайцы выстроены в одну нитку и отгорожены от зелени леса цветками марника. Что ж, вернее и не сшить... Там, в лесу, его прошлое. Он полагал, и настоящее там, и будущее. Но Тингали порой делает, не думая, точнее, чем он сам может запланировать, всматриваясь и сверяя мысли со всеми доступными заветами людских сказок и легенд, мудростью вырьих глубинных преданий... Он — Ким — желает искать общее благо. А заяц-то к простому стремится, к уютному.

Пояс снова лег в тряпицу и спрятался в кармане куртки. Ким обернулся на звук шагов, нахмурился. Вот тебе, заяц прыгучий, и подсказка, имя ей Марница. От леса отгораживает — и еще как... Дом человеческий, он в самом лучшем случае стоит на опушке, и зверю такое соседство не в радость. Только он не зверь, не чудо лесное. Надо привыкать.

— Кимочка, тебя старые еще не извели? — спросила Марница с легкой насмешкой в голосе и настоящим сочувствием во взгляде. Всегда она такова: подначка рядом с добротой. — Идем, нашла я спасение для тебя.

Возражения и уточнения не предполагаются... Ким вздохнул, еще раз хлопнул себя по куртке, проверяя наличие пояса — и зашагал следом за ар-клари севера. Волосы упрямая так и носит распущенными, всем на зависть, смешанную с неодобрением. Мыслимое ли дело! В косу не убрать и даже лентой не перевязать, не накрыть шарфом по южному обычаю. Хотя — хороши, блеск по частым волнам так и льется... А до зависти и порицаний ар-клари нет дела. Она и кожаные штаны носит по-прежнему, вместо юбки: так удобнее. Но, ради уважения к вырам, как просил Шрон, поговорив с людьми и уточнив их обычаи, сверху надевает достаточно длинную безрукавку, не сшитую на боках. И движению не помеха — и на женской наряд хоть отдаленный намек. Поясом безрукавка перетянута плотно, фигурка у ар-клари гибкая, легкая. Разве плечи чуть широковаты... Ким улыбнулся: пожалуй, она их-то и прячет в ворохе волос.

— От чего спасаешь, ар-клари? — Ким не выдержал игры в молчанку.

Еще бы! Прошли немалый путь: пересекли два открытых двора, лестницу вниз, миновали тень под навесами закрытого двора. Выбрались в зеленый садик у самой стены, куда обычно никто и не заглядывает. Зря: здесь тихо, свежо и даже есть настоящий пруд. На берегу лежит Эгра ар-Сарна, самозабвенно мастерит сразу три кораблика.

— Вот так я могу, — повторяет он любимую присказку.

В траве сидят, восторженно наблюдая за строительством флота, пятеро ребятишек: видимо, пришли поглазеть на дворец вместе с родителями, мастеровыми нижнего города. Кому еще доверить возню с малышней, как не Эгре, пусть и не человеку — но лучше няньки все равно в городе нет!

— Дети, — звонко окликнула Марница. Вскочили. Поклонились, заулыбались: ждали здесь и знали, что хорошего и интересного дожидаются. — Эгра делает корабли быстро, он очень славный выр и не отказывает вам в просьбах. Сколько уже готово?

— Два, я умею считать, — сразу отозвался Эгра. — Еще три делаю, я так могу... три сразу!

Он смолк, чуть смутившись: хорошо ли хвалить себя столь явно? Кораблики ведь еще не рассмотрели и не назвали удачными. Ким сел рядом с мелким — тело в неполную сажень длиной — выром. Бережно поднял самую маленькую галеру и поставил на ладонь. Изучил её, удивляясь тонкости работы и точности памяти Эгры. Воистину: отнимая что-то, природа пытается загладить свою вину перед обделенным.

— Очень красиво. Это галера старого ара Жафа, личная малая, — узнал кораблик Ким. — Даже узор паруса намечен. Великолепная работа.

Марница глядела сверху вниз, щурясь от сдерживаемого смеха. Ким пока не понимал причин её веселости, но в садике ему было хорошо, спорить не хотелось.

— Дети, вы знакомы с Кимом? Будем считать, сейчас вы как раз познакомились. Он очень добрый. Как Эгра. Не умеет так красиво делать кораблики, зато способен рассказать сказку о каждом из них. Или даже легенду. Или северную песнь, в каких поется о большом шторме и отважном капитане, ведущем галеру сквозь непогоду. — Марница нагнулась ниже и перешла на заговорщицкий шепот. — Вы не отпускайте его запросто, за одну историю. Пусть говорит, пока все не вспомнит! Мы завтра уезжаем из города. Когда еще у Кима получится сплести сказку для вас? А сказки, дети, по-настоящему живут, только если их слушают и в них верят! С этим вы, полагаю, справитесь.

Довольная собою ар-клари тряхнула волосами, блики солнца перекатились по упругим кудрям. Она отвернулась, заспешила прочь, не слушая ни детских ответов, ни возможного возмущения Кима. Да, завтра они уходят к пустошам, надо еще так много успеть сделать... времени нет, его всегда нет, особенно теперь, в столице. Тем более в последний день. Только разве детям можно говорить столь ужасные взрослые глупости? Глядят во все глаза, полны радостью и дышат через раз от предвкушения сказки. Эгра заработал руками еще быстрее. Старается помочь начать сказку. Видно, как он раздувает уши: складки на боках близ жабр чуть расширились. Хочет запомнить сказки целиком, до последнего звука. Наверняка выучит сразу наизусть и завтра сам будет их повторять. Детей в нижнем городе много, и безнадежный в своей наивной доброте выр каждого постарается обеспечить и корабликом, и историей о капитане...