Страна Арманьяк. Бастард

Еще один получивший болт посередине груди содрогался в конвульсиях, рыхля ногами землю и судорожно вырывая руками пучки травы.

Остальные вроде готовы.

Господи, помимо трупов организованных нами, на поляне валялось еще десяток других... жутко изувеченных и расчлененных.

— Тук, помоги им... — махнул рукой в сторону недобитых разбойников. — Нет, стой, сначала ко мне. Как ты там говорил? Кто я?

— Шевалье* де Сегюр, ваша милость, — заговорщески зашептал Тук. — Совершаете поездку в Арагон, желая влиться в христианское войско на борьбу с нечестивыми агарянами.

— Ага, понял... — и зашагал к связанным людям.

Подошел поближе и понял что они не дворяне. Возможно зажиточные горожане, но никак не благородное сословие. Это было видно по покрою одежды. Ткани добротные, возможно дорогие, это даже я могу понять, но покрой простоватый и все в одних оттенках.

Разрезал веревки, сделав шаг назад, чуть склонил голову и немного пафосно произнес:

— Вам ничего больше не угрожает. Вы свободны.

Пожилой мужчина сходу повалился на колени, пытаясь поцеловать мои сапоги. Пожилая женщина, запричитав, тоже повалилась на землю, а две девушки очень похожие друг на друга, такие черноволосые кудрявые очаровашки, просто обнялись и разрыдались.

— Хватит слезу пускать... — я сделал еще шаг назад. — Кто вы такие и как сюда попали?

— Исаак бен Маттафий, ваша милость, ювелир из Лектура, ваша милость... — мужик не как не хотел отпускать мои ботфорты.

Вот так-так. Скажи еще, что ты меня знаешь...

— Вы меня должны помнить, ваша милость, вы изволили заходить ко мне в лавку...

Мда... за что боролись на то и напоролись. Ну что, дать команду Туку порубать и их... а девок сначала попользовать по назначению. Вот ни капельки не верю, что еврей меня не выдаст. Только доберется до первых королевских стражников и пожалуйста...

Стоп, а как он выбрался из города?

— Как ты выбрался из города? — озвучил я свою мысль.

— Горе... горе постигло город... Нет больше славного Лектура, — в голос запричитала женщина, очевидно жена ювелира.

— Как нет? Что с отцом? — я схватил еврея за воротник и вздернул вверх.

— Нет, ваша милость, славного конта Жана Пятого. Как Бог есть, нет... Разорвали франки на клочки вашего батюшку, — прошептал ювелир, стараясь не смотреть мне в глаза.

— Рассказывай!

— Добился он почетной капитуляции, впустил войска кардинала Жоффруа в город, а они начали резню, и вашего батюшку первого закололи и выбросили на улицу... Какое горе, ваша милость...

— Заткнись... — отбросил ювелира в сторону и пошел к лесу.

Как же это?... что теперь?... задавал я себе один и тот же вопрос на разные лады и никак не находил на него ответ.

Никаких родственных чувств к своему гипотетическому папаше я не испытовал, да и какой он лично мне отец. Разве что прежнему обитателю тела, от которого, кроме самого тела мне достались неясные кусочки памяти и остаточные выбрыки в характере. Я все это прекрасно понимал, но все-таки чувствовал странную тоску по человеку, которого я никогда не видел. Представлял только как единственного союзника в этом совершенно чужом для меня мире и вот сейчас неожиданно его лишился...

— Ну, и что дальше... — я со злостью срубил куст папоротника.

Приехали! Ни титула, ни имения... Ни хрена вообще, твою мать. Хоть в натуре с маврами езжай воевать. Ну, сука Луи... Устроил ты мне задачку...

Вдруг в голове возникло совершенно ясное видение ослепительно красивой женщины в монашеском одеянии...

Кто это?

Вот, дурень... Это же моя мать! Ясно же было писано в дневнике, что я зачат от связи брата и сестры. Где она? Память услужливо напомнила, что мать в монастыре в Валенсии и добавила, что после ее пострига отец женился законно на Жанне де Фуа, дочери Гастона, графа де Фуа, принца Вианского и Элеоноры Арагонской, инфанты Наварры. И Жанна была подле отца в городе... Твою же мать... Она же была на сносях... Это получается, она носит брата или сестру мою.

Не-е-ет... Ничего еще не кончилось! И дядюшка Шарль в Бастилии сидит... Есть, кого спасать. Ну, сука Луи держись...

Далеко я уйти не успел, развернулся и помчался опять на поляну — забрезжил вновь найденный смысл жизни в этом мире. Именно забрезжил, что делать дальше в деталях я так и не представлял пока.

Тук, насколько я понял, прикончил раненых разбойников и сейчас преспокойно и методично обшаривал карманы трупов.

Старик еврей, с женой и дочерями, стояли на коленях возле безжизненного тела и читали какие-то молитвы на незнакомом мне языке.

Еще две девушки, похоже, служанки, именно те над которыми разбойники беспредельничали собирали разбросанные вещи и складывали их в телеги.

Какой-то он непонятный еврей... Насколько я помню, они должны в это время одеваться по-другому. Знак на них вешали, кажется, или шапки специальные заставляли носить... Точно не помню. Да и ювелиром он не может быть... Из цехов гнали взашей всех инородцев. Это уже позже они это ремесло оккупировали. Точнее не знаю. Да и эти крохи я почерпнул из потрепанной книженции без обложки, валявшейся в родительском доме. Как раз приезжал им помочь по хозяйству и дом подправить. Ну, ладно... Сейчас все это и выясню попутно. Мне главное узнать про мачеху.

Тем временем ювелир закончил молиться и, оставив женщин подле тела, подошел ко мне.

— Кто это там лежит? — спросил я его.

— Племянник мой, ваша милость... — скорбно ответил еврей. — Кинулся на разбойников и погиб сражаясь. Воинственный был мальчик.

— Все мы когда-нибудь умрем. Рассказывай все от начала до конца и не вздумай ничего утаивать. Почему ты без знака? — особо церемониться с иудеем я не собирался.

С ними, насколько я знаю, никто в эти времена не церемонился. Ничего против них не имею... в своем времени, но, к сожалению, я сейчас не в нем. Главное сейчас не выдать себя излишней толерантностью и терпимостью. Последствия могут быть совсем непредсказуемые.

— Я и моя семья выкресты. Вы должны это знать, ваша милость... иначе я никак не стал бы ювелиром.

Мда... опять ляпнул, не подумав, надо постараться исправить положение.

— Я почти ничего не помню, еврей. Был ранен во время ухода из города и потерял память, но речь не об этом. Ты и твоя семья творили не христианский обряд возле тела! Знаешь, что за это бывает? Ты продолжаешь исповедовать веру свою, не смотря на крещение? — Вкрадчиво спросил я еврея.

— Знаю, ваша милость... — ювелир опять упал на колени. — Не выдавайте, ваша милость, по гроб своей жизни благодарны мы вам и будем еще больше благодарны. Ваш отец всегда был расположен к моей семье...

— Почему ты назвался еврейским именем, а не христианским?

— Так вы знали меня именно под ним... Зачем скрывать...

— Встань, старик. Не выдам я тебя. Встань, я сказал. Рассказывай все по порядку. Как погиб мой отец? Стой... Сначала обдумай все, а я пока отдам распоряжения слуге.

Оставил старика и подошел к Туку.

— Всех ободрал?

— Да, ваша милость! — радостно осклабился шотландец и подкинул на ладони тугую мошну. — Все сюда собрал. Еще не считал, но тут почти только серебро. Меди мало. Это разбойнички жидов пощипали. Сами-то они дрань-дранью. А вот сюда я собрал цацки всякие. Прикажите еще жидов поосновательней тряхнуть?

— Нет. Сначала я с ними потолкую. Ты пока выбери себе подходящее оружие и облачение. И доспех если есть. Да... Сходи за Роденом и присмотри себе коня здесь, — показал рукой на привязанных лошадей еврейской семьи. — Служанок драть только по согласию. Понял? И посматривай вокруг.

— Понял... — сразу поскучнел Тук, но вслух недовольства не высказал, побежал выполнять распоряжение.

Вернулся к ювелиру. Старик стоя ждал меня там, где я его оставил.

Служанки его уже расстелили на траве ковер и положили на него несколько подушек.

Да... странностей все больше. Если ювелир говорит, что город разграбили, то как ушел он со всем имуществом? Вот только попробует собака врать, напущу на него Тука...

— Ваша милость, позвольте предложить вам сесть... — еще раз склонился в поклоне старик.

— Позволяю... — опустился я на ковер и показал ему рукой на место напротив себя.

Вот даже не знаю, правильно поступаю или нет. Вроде нормально. Старик крещеный, то есть уже совсем не еврей. Да и не могу я его стоя заставлять рассказывать. Судя по виду, ему крепко от разбойников досталось.

— Давай рассказывай, как погиб отец.

— Позавчера он объявил почетную капитуляцию на условиях неприкосновенности его людей и города. Руа франков даровал ему право проследовать для личного оправдания ко двору. Но как только войска кардинала Жоффруа вошли в город, началась резня...

— Подробнее давай...

— Начали ее вольные лучники Гийома де Монфокона... а его светлость графа убил лично некий Пьер ле Горжиа. Тоже лучник. Я слышал, как он пьяный горланил об этом.

— Я запомнил эти имена... — от злости я даже зубами заскрипел.

М-да... Не ожидал я от себя таких эмоций. По сути граф мне никто... а подсознательно родственные чувства все-таки сказываются.

Приказал еврею.

— Продолжай. Где жена моего отца?

— Она невредима. Ее сегодня должны были отвезти в Родез со всей ее свитой под охраной. Это я слышал от самого кардинала.

— Дальше.

— Город полностью разграбили и разрушили, а довершение еще подожгли. Жителей почти всех убили... — у старика по щеке покатилась слеза. — Там остался сын мой и брат с семьей. Я не успел их спасти.

— Как ты сам спасся? Я смотрю, ты даже имущество с собой прихватил? Говори правду.

— Выкуп заплатил... Выкуп! Меня сразу с семьей, со всеми кто в доме находился, взяли в плен люди самого кардинала и под страхом смерти запретили остальным причинять вред нам. Дело в том... — старик замялся.

— Говори. Не бойся.

— Я... я имел раньше с ним дело... и с самим руа франков тоже. Устраивал им займы, договаривался с некоторыми евреями в Оше и других городах вплоть до Валенсии, Арагона и Барселоны.

— Как? Тебя не призирают твои соплеменники за измену вере?

— Нет, ваша милость. Мы многострадальный народ и законы наши позволяют, дабы отвести смерть, принимать чужую веру. К тому же деньги и дела связанные с ними не имеют ни веры, ни национальности. Я уважаемый человек среди своих... Да и не только. Вы же знаете, хулу на нас возводит низшее духовенство и чернь, сильные же мира сего предпочитают приближать и пользоваться нашими услугами...

— Я это знаю... — соврал я, хотя ничего подобного и не подозревал.

Да, все верно. Деньги, деньги... и еще раз деньги.

Поинтересовался.

— Как вы попались разбойникам?

— Из Лектура нас вывели люди кардинала и сопровождали по пути Святого Иакова* пять лиг, как им приказал кардинал Жоффруа... А потом они вдруг стали требовать совершенно неподъёмную сумму, чтобы охранять нас дальше... — еврей всплеснул в негодовании руками. — Да, ваша милость, требовали очень большие деньги за сопровождение до Оша. Откуда у меня? Все, все до последнего су отдал на выкуп.

— И вы решили следовать дальше сами. Так?

— Да, ваша милость. Со мной было шесть дюжих вооруженных слуг и Самуил... простите, ваша милость... Симон, племянник мой. Очень искусный в обращении с оружием мальчик, храбрый и сильный как Давид. До этого самого места дошли нормально, у меня есть охранная грамота от кардинала, но стало темнеть и мы сошли с дороги для ночевки. Кто же мог подозревать, что на нас нападут эти коварные филистимляне. Нас таки застали врасплох... Ваша милость, гора мускулов без мозгов это бедствие. Да, это мои слуги — их вырезали очень быстро. Симон дрался как лев и поразил четырех разбойников. Но он не успел надеть доспехи и его коварно убили стрелой. Пепел на мою седую голову, не уберег я надежду нашего рода... — еврей заплакал.

— Не спеши посыпать голову пеплом. Я вижу у тебя еще две красавицы дочери.

— Да, ваша милость, — ювелир гордо улыбнулся и позвал дочерей. — Девочки мои, идите сюда и благодарите нашего спасителя.

Девушки вместе с матерью подошли. Мать осталась чуть в сторонке, а дочки ювелира повалились мне в ноги.

— Встаньте девочки и представьтесь, — приказал я, чувствуя определенную неловкость.

Что за мода, чуть что — падать в ноги... хотя признаюсь, ощущения от этих поклонений были двойственные... даже немного нравилось. Но этот момент я списываю на остатки бастарда во мне... Возможно.

— Мария-Луиза, ваша милость, — прощебетала девушка чуть плотнее и повыше и присела в приветствии.

— Анна-Мария, ваша милость, — представилась вторая, что сложением изящнее, и неожиданно она густо покраснела.

Надо сказать, что дочери у ювелира очень миловидные. Несомненно, в них просматривались признаки семитской крови. Выбивавшиеся из под чепцов волнистые волосы цвета воронова крыла. Легкая смуглость, характерные носы и красиво очерченные полные губы, развитая, несмотря на возраст грудь. Но все это только подчеркивало их экзотическую красоту. Хороши девочки... где-то лет по пятнадцать-шестнадцать... в самом соку...

— Эугения-Магдалина, ваша милость, — жена ювелира повторила вслед за остальными процедуру падения на колени и принялась целовать мне руки. — Пусть хранит вас святая Богородица...

— Встань... — я поднял за руку женщину. — Не надо. Я сделал то, что сделал бы любой кабальеро...

И жена... жена тоже у еврея еще ого-го... плотная дама лет сорока пяти с выдающейся, разрывающей лиф грудью и крепким задом. Даже личико еще пышет свежестью, ярко выраженные еврейские, скорее даже испанские черты лица...

Так, надо брать себя в руки, а то мое упавшее было естество, вновь стало наливаться силой.

Да, кстати, эти дамы вопреки возведенной на них современными историками хулы, не воняли. Совсем. От Эугении-Магдалины даже пахло чем-то цветочным, кажется розами.

— Куда вы следовали? — поинтересовался у ювелира.

— В Ош ваша милость. Планировали остановиться у родственников. Мой родной брат там проживает. А потом? Потом не знаю. Скорее всего, отправимся в Барселону. Это родина моей жены... Хотя не представляю, как дальше жить. Мы разорены, полностью разорены...

Вдруг раздался испуганный крик, я обернулся и увидел, как Тук поднимает за шиворот оставшегося в живых разбойника и ставит его на колени с целью... Ну, с какой еще целью? Конечно же, хочет лишить его головы. Ну и хрен с ним. Пусть рубит. Начнешь выпытывать, зачем он стал разбойничать, услышишь душещипательный рассказ о печальной судьбе и нужде, выведшей его на большую дорогу... и самое неприятное что это, скорее всего, правда.

Некогда мне... мда... быстро выветрился налет цивилизованности, а может...

Раздавшееся хекание Тука, свист, тупой стук и шум падающего тела, просигнализировали о том, что все мои намерения поучаствовать в судьбе разбойника и наставить его на путь истинный уже опоздали.

Мда... Надо будет в следующий раз соображать быстрее...

— Я не смогу вас сопровождать до Оша... — высказал, наконец-то, свою мысль еврею. — Я спешу по своим делам. Но сейчас день и, я думаю, вы благополучно доберетесь до Флеранса. Да и мое общество как вы понимаете, вряд ли будет вам полезным, а скорее всего — опасным. О моем положении ты прекрасно осведомлен.