Орбита для Сталинских соколов

Фигурки набегали, набегали, и у командира зачесалось в горле — так хотелось скомандовать "Огонь!". Он сжал тяжелые кулаки. Еще десять шагов. Ему показалось, что он различает пуговицы на груди первых. Ну когда, как не сейчас?!

— Ну же!

— Не нукайте! — резко прикрикнул ученый. — Установка экспериментальная дальность действия не более трехсот метров...

— Так уж и так...

— С такого расстояния они не воспримут моей команды... Сейчас я могу их только разогнать... Хотите? Я внушу им ужас, и они разбегутся.

Не отрываясь от стереотрубы, комбриг отрицательно качнул головой.

Если этот штатский не врет и не ошибается, у него появлялась возможность покончить со всеми одним махом — просто подвести золотопогонников под пулеметы. Соблазн кончить все разом оказался велик! Комбриг тяжело вздохнул.

— Нет, товарищ изобретатель. Давай, как и договорились.

Еще десять долгих секунд комбрига терзало сомнение — не заигрался ли он, но тут случилось чудо.

Первая офицерская шеренга вдруг остановилась и бесстрашно замаршировала на месте. Через секунду, те, кто не бежал, а лежал в снегу поднялся и деревянными шагами замаршировал вперед.

Товарищ Родимичев не отрываясь от окуляров скомандовал:

— Пулеметчикам приготовится...

Адъютант повторил эти слова в трубку полевого телефона. Комбриг словно увидел, как подобрались первые номера всех восьми пулеметов, поставленных там, где потребовал ученый. Как вторые номера приподняли ленты, чтоб не случилось перекоса, как взгляды ушли сквозь прицельные рамки туда, где маршировал враг.

Беляки и впрямь маршировали.

Стройными рядами они сходились в плотную группу и, подстраиваясь под шаг друг друга, словно все их вела неслышимая никому музыка, пошли вперед.

Слово, что уже минут десять терзало горло комбрига, наконец, выпорхнуло оттуда.

— Огонь!

Адъютант, крикнув команду в мембрану полевого телефона, высунулся из окопа. В этот момент красные окопы вспыхнули пулеметным огнем. Плотную, собранную группу хлестали пулеметные очереди, укладывая на землю живых людей.

Комбриг азартно охнул. Зрелище оказалось непривычным, поразительным. Плотно сбитая толпа ровным шагом маршировала на месте, а её резали струи пулеметных очередей. Пулеметы выплевывали почти шестьсот пуль в минуту. А пущенная с близкого расстояния пуля пробивала двух-трех человек и застревала в четвертом. Убитые валились на землю, освобождая место для новых смертников, которые все подходили и подходили...

Это продолжалось не более пяти секунд.

Инженер Кажинский увидел это через его плечо и, дернув щекой, переключил рубильник на пульте. Повинуюсь неслышному щелчку, марширующая толпа на заснеженном поле сломалась и обуянная ужасом бросилась назад.

До своих окопов добежали не многие...

...Перевалившись через бруствер, с отвращением отбросив сторону феску, поручик Розинцев вытер разгоряченное лицо грязной травой. Над головой продолжали свистеть пули, но в окопе это уже не страшно...

Привалившись к земле, он прикрыл глаза, слыша, как то справа, то слева в окоп падали товарищи. Глаза он открыл, когда кто-то засмеялся. Мелко, истерично....

— Да, господа... Давно я так не бегал!

Полноватый незнакомый ротмистр вытерся рукавом, оставив на небритых щеках глиняные разводы.

— Что это было?

— Умопомрачение, — мрачно отозвался кто-то. — Мы дружно сошли с ума и...

Ротмистр осторожно высунулся. Стрелять красные перестали — не в кого.

— Боюсь, что нет... Скорее, большевики изобрели что-то новое...

К коричнево-серым валунам, что усеивали землю между окопами, добавились тела товарищей. Полоса земли между окопами теперь напоминала болото — ровная поверхность и, словно кочки, тела, тела, тела...Кто-то там еще шевелился, кто-то сидел под прикрытием камней, не решаясь преодолеть простреливаемое пространство.

— Не знаю как у вас, господа, а у меня возникло мерзкое ощущение, что в моем мозгу кто-то ковыряется...

При воспоминании, ротмистра передернуло.

— Мозолистой рукой? Серпом и молотом?

— Идите вы к черту со своими шуточками, поручик!

— Я думаю, господа, что мы столкнулись с новым оружием...

— Почему с оружием? Оружие это то, что убивает.

— Извольте посмотреть за бруствер.

— Это пулеметы.

— Это страшнее пулеметов. Я своими глазами видел, как барон шел на пулемет... Глаза безумные, лицо белое... Чтоб еще раз подойти к ним так близко понадобится мужество, которого у меня нет.

Ротмистр помотал головой.

— Я готов убивать их и рисковать собственной шкурой, но по-честному... При приблизительно равных шансах... А так вот... Увольте, господа...

То, что большевики обладают каким-то страшным новым оружием, стало ясно уже через день, когда посланные в передовой секрет офицеры РОВСа на глазах товарищей и британских инструкторов молча поднялись из-за камней и, не скрываясь, пошли к красным окопам. Просто перебежчиками они быть никак не могли — и подполковника и обоих капитанов в сводном отряде хорошо знали, потому и не стали стрелять как в предателей — рука ни у кого не поднялась

Удивительно было и то, что и большевики не стреляли. Эти словно знали, что там происходит, словно это так и нужно. Посланные за ними в горячности вдогонку три офицера не добежав до ушедшей вперед первой группы вдруг остановились и заметались на одном месте.

Издалека казалось, что они ведут борьбу с кем-то невидимым. Кто мог — припали к биноклям и стереотрубам. Кто не видел — вытягивали шеи и переспрашивали.

— Что там такое господа? Что такое?

Никто не решился сказать — словно наблюдал какой-то таинственный обряд. Люди топтались на одном месте, то ли мешая, то ли наоборот, помогая друг другу что-то делать... Они толкались, держались друг за друга, дергались в разные стоны...

Кончилось это тем, что один из них, бросив винтовку, деревянно переставляя ноги, зашагал следом за первой тройкой, а второй заковылял обратно, неся дергающегося в его руках третьего товарища. В спину им ударили пулеметы.

Они едва успели добрести до камней, как земля тяжело вздрогнула, и над их головами полетели первые снаряды.

Единственным достойным ответом на большевистские происки, который нашелся у атакующих оказалась артиллерия..

Пушки ударили из-за холмов, с закрытых позиций сводя схватку "в ничью".

Снаряженное взрывчатой железо с воем перелетело окопы, и пулеметный огонь с той стороны вовсе прекратился. Из блокгауза было видно, как за красными окопами встали черные султаны земли и камней, как погасли злые вспышки станковых пулеметов.

Генерал Долин, командир сводного отряда опустил бинокль на грудь, оборотился к подчиненным.

— Нда-а-а господа. Неужели эдак каждого можно маршировать заставить?

Его взгляд перебегал с лица на лицо, но нигде не мог увидеть уверенность. Люди подавленно молчали.

— Управляемое сумасшествие, — наконец сказал кто-то. — Это ведь какая низость, господа!

И всех прорвало. Страх превратиться в марионетку, покорно идущую к смерти, заставил всех говорить разом.

— Такого же не может быть! Просто не может быть!

— И тем не менее это факт. Все видели...

— А что это? Может быть газ? Тогда раздать противогазы...

— Да какие газы, капитан... Ветер от нас дул. Это же форменное чудо....

— Может быть молебен? — неуверенно прозвучал чей-то голос.

— Вы еще муллу позовите...

— Да... Что бы там ни было, после этого ходить на них в штыковые атаки глупо.

— Верно... Атаковать "в лоб" — обречь отряд на бессмысленную гибель.

Позиции красных продолжали взрываться и подниматься дымными столбами. Эта сила и мощь подчиненного ему оружия, вернула генералу самоуважение. Снаряды казались ему кулаками, которыми он колотил хитроумных врагов.

Генерал смотрел на дымные фонтаны, думая о том, как найти в военных уставах ответ на вопрос витавший в воздухе: что теперь делать дальше. От размышлений его оторвал голос за спиной.

— Что бы не изобрели большевики, оно действует только на короткой дистанции. Значит, кроме пушек у нас в этом случае есть только один способ.

Долин обернулся.

Британский полковник, числившийся при сводном отряде наблюдателем, говорил по-русски свободно, но медленно.

— Какой?

— Авиация.... У красных нет воздушного прикрытия.

Кто-то из-за его спины, нарушая субординацию, вмешался в разговор.

— Ну уж не скажите, полковник. Это у большевиков-то самолетов нет?

Не оборачиваясь, он ответил офицерам.

— Нет, господа офицеры. Я говорю не о самолетах, а о воздушном прикрытии отряда. Посмотрите вокруг.

Он провел рукой окрест. Вокруг, куда только достигал взгляд, волнами поднималась вздыбленная миллионы лет назад земля.

— В этих местах нет ровного клочка земли, чтоб расстелить носовой платок.

Генерал посмотрел на него с интересом. Самолеты это выход. Даже если это действительно газ, то пилоты могут не опускаться ниже двухсот метров. А если какая-то иная каверза, то, видимо и впрямь она действует не так далеко. От красных окопов до того места, где один офицер взвалил на себя помешавшегося товарища, оставалось как раз метров двести.

— Ну, положим, что все так и обстоит. Только откуда тогда возьмется наша авиация? Или у британцев носовые платки меньше наших? Или их самолеты в воздух не взлетают, а прыгают?

— Британцы — цивилизованная нация, — отозвался полковник. — Ради успеха в этом деле мы готовы поделиться с союзниками кое-какими секретными разработками. Увидите...

СССР. Москва.

Июль 1929 года.

... Четыре раза Сталин в размышлении прошелся от стены к стене и все четыре раза чекист проводил его взглядом, ожидая, что вот поднимет он глаза и спросит, как умеет....

— Сколько времени вам еще нужно?

Чекист вздрогнул.

— Пятнадцать дней, товарищ Сталин.

Слова эти тяжело дались Менжинскому, но он их все же произнес. Генеральный секретарь посмотрел на председателя ОГПУ из-под насупленных бровей не грозно, но требовательно и спросил, медленно проговаривая слова:

— Вы понимаете, товарищ Менжинский что сейчас, там, в Турции гибнут наши с вами товарищи, советские люди, коммунисты? Что каждый день задержки это чья-то смерть... Вы понимаете это?

Менжинский выдержал взгляд, кивнул.

— Понимаю, товарищ Сталин. Но быстрее нельзя...

Непроизвольно он оттянул ставший тесным воротник гимнастерки.

— Мы не можем ошибиться. Если мы допустим оплошность, то их смерть окажется напрасной...

Несколько долгих секунд Сталин смотрел на него желтоватыми звериными глазами, потом отвернулся.

— Хорошо... Как вы считаете, доберутся они до Арарата?

— Думаю, что да.

— В таком случае этот аспект нам следует учесть в нашей Европейской и Азиатской политике. Я уверен, что верующие обязательно возмутятся, если пострадает святыня трех религий...

Турецкая республика. Атмосфера.

Июль 1929 года.

... Непривычно смотрелся из кабины неподвижный винт. Чудно как-то ощущать себя в кабине летящего самолета при неподвижном винте. Передернув печами, Федосей оглянулся. Справа, в метре от крыла, не больше, висел такой же самолет, и за стеклянным пузырем кабины виднелась голова в летном шлеме. Слева — закруглением уходящий вверх корпус ТБ-1.

Отсюда он не казался большим, но Федосей знал, что это ощущение обманчиво. Авиаматка оказалась не просто большой — огромной.... Это дальний воздушный авианосец мало того, что нес под собственными крыльями четыре аэроплана, так еще и сам имел шесть пулеметов. К такому на кривой козе не подъедешь!

С другой стороны висели еще два самолета, но уже не истребители, а тяжелые штурмовики ТШ-1.

После вчерашнего налета белой авиации на позиции красных, командование решило ответить врагам тем же и они поднялись в воздух, чтоб прикрыть свои войска.

Под турецкие облака Федосей залетел вообщем-то случайно.

Он не попал в число пятерых летчиков с "Троцкого", которых товарищ Бехтерев лично отобрал для выполнения особого задания Партии и Правительства, но поскольку высокое начальство решило использовать конфликт на турецкой территории как полигон для испытания новейших видов вооружений, Малюков попал в число тех, кому особо доверяли. С профессорским аппаратом, конечно.

Профессорское яичко сейчас не узнал бы и родной папа. Его оснастили двумя пулеметами, но в дело пока не пускали. Хватало других технических новинок. Хотя бы и таких, на которой он сегодня поднялся в небо.

Можно сказать и тут повезло — у красвоенлета Перовского обнаружилась дизентерия, и Малюков стал реальной заменой занедужившему красному герою. Тут учли и боевой опыт, и умение стыковаться с авиаматкой.

Привычней бы идти в бой на родной цеппелин — платформе, но "Товарищ Троцкий" остался в Свердловске, а нужда диктовала свои условия.

Мембрана шлемофона ожила.

— Всем пилотам. Приготовиться....

Федосей проверил ход штурвала, коснулся кнопки стартера, но отдернул руку. Торопиться не следует. Его от него никуда не уйдет и не улетит.

— Впереди на десять группа самолетов противника численностью до пяти машин.

И тут же в ухо ударил голос командира.

— Пошли!

Противников Федосей пока не видел. Фраза "до пяти" могла означать все что угодно. Конечно, красный летчик врагов не считает, а только спрашивает "где" и бьет в хвост и в гриву. Но все-таки интересно, узнать по одному врагу "на нос" получается или поболее.

Задача перед ними стояла простая — отогнать чужие аэропланы от наших позиций и по возможности так, чтоб отбить охоту вообще летать в эту сторону.

Над головой длинно заскрипело, словно железный палец по тёрке, и звонко щелкнуло. Самолет, отцепленный от крыла клюнул носом, и откуда-то пришло уже знакомое мгновенное ощущение невесомости. Оно скользнуло из желудка вверх, Федосей сжал зубы, но тут пропеллер провернулся раз, другой и расплылся дрожащим кругом.

Где-то рядом летели товарищи.

Федосей глянул по сторонам. Так и есть. Все четыре самолета отделились от авиаматки. Четыре к пяти — нормальное соотношение, тем более, белые никак не ждут их в воздухе.

Солнце осталось справа, и веселая мощь мотора понесла его вперед сквозь уплотнившийся воздух. Через несколько минут на голубом горизонте появились черные точки.

Они росли на глазах, а в промежутках между ними появлялись все новые и новые. Три. Пять, семь, десять... Пришло желание выругаться, но пилот только присвистнул.

Двенадцать машин! Вот тебе и "до пяти"...

Их пока не видели, но скорее не оттого, что зрение у белых было хуже. Те пока просто не подозревали, что могут встретить соперников в турецком небе.

— Сокол! Сокол! Я— Второй. Их не пять! Их двенадцать!

— Вижу...

Материться красному летчику не к лицу, но в это "вижу" командир вложил столько жара, что наблюдатель умолк.

Четыре крупных силуэта отделились от барражирующей группы и скользнули вниз.

"Бомбардировщики или штурмовики", — подумал Федосей, добавляя оборотов двигателю. На земле, в окопах, путь беляков к спецобъекту преграждали красноармейцы. Именно на их головы и должны сейчас посыпаться бомбы.....