Водяной

И, насвистывая "Марш артиллеристов", я решил не откладывать свой визит к племяшу Муссы. Рахиль обмолвилась, что тот не только свою задницу подставляяет, но в последнее время стал большим любителем мальчиков, которых скупает на невольничьем рынке. При всей своей прелести все-же Рахиль дитя своего времени. Для нее многое хоть и печально, но обыденно. С другой стороны, иначе она ни за что не решилась бы привести мне Марьям, после всего лишь моего замечания. А рисковать расположением такой женщины я бы не стал, заводить еще одну интрижку у нее под носом не решился бы. Зато сейчас красота, две прелестные дамы соперничают в постели. При этом я все едино ушатываю их в хлам, главное при этом не спалиться. Впрочем, в поместье все подвязано на Рахиль, других тут нет. Да и глушу я звуки, а вваливаться в хозяйскую спальню категорически не принято.

За этими мыслями я по хитрой системе арыков и акведуков просочился в дом, в котором жил Ибрагим. Неплохо так жил. Свой, пусть и небольшой, дом, в очень хорошем месте в еврейском квартале. Выезд есть, правда, специфический. Евреям на коне нельзя ездить, строго на ослах. Зато осел... здоровенный зараза, величиной чуть ли не с породистую лошадь. И в арбу запряжен, чтобы с седла не слазить, приветствуя встречных мусульман. Похоже, куда-то Ибрагим намылился, раз слуги суетятся. А вот и он. Дорогой халат, подпоясанный веревкой из шелка. Пейсы из-под тюбетейки, завитые как пружинки. Куда это он? Впрочем, не мое дело, пусть его. Может к маме в гости. Сыновий долг исполняет.

Пока хозяин дома собирался, скача из дома во двор, и обратно, я обошел дом и двор. А что, просто отвел глаза, и прошелся. После чего вытащил из клетки трех избитых до состояния "вот-вот издохнут" пацанов, и рванул я ними в свой укромный уголок. Скотина этот Ибрагим, не знаю, что ему мальчишки сделали, но ведь они точно померли б завтра-послезавтра.

Так у меня в капсулах очутились три пацана-малолетки. Я не лекарь и не врач, лечить повреждения внутренних органов не умею. Только такой вариант, не отпущу я мальчишек на перерождение пока, мне помощников не хватает. С мальчишками вариант чуть другой, они не хвостатые, а со щупальцами в водном варианте. Но тоже неплохо. Конечно, это не их выбор, а мой, но у меня добровольцев нет. Может, стоило бы пройти мимо, или добить ребят, но не смог. Да и бог его знает, что б еще удумал этот кажущийся человеком Ибрагим. Зря он так... каждому воздасться по делам его. Да и дворня его, тоже свое получит. Каждый ест свой хлеб, и сам платит за него.

Хилола скоро вылупиться, пару месяцев придется нянькой побыть. Ее сестрица развивается много быстрее, у же меня умения и силы стало значительно больше. Пацанята тоже полгода в капсулах висеть не будут, максимум пару месяцев. Скоро у меня целый детсад будет, интересно, время на потрахаться останется.

К Ибрагиму я наведался через три дня. При этом сначала предупредил Рахиль, которая внезапно затеяла жуткую суматоху по погрузке вещей в три баржи-плоскодонки. Примерно раза в три больше любимого каюка ее пропавшего без вести нелюбимого мужа.

Дворню-мужиков я убил ледяными лезвиями, просто и эффективно. Удар — смерть. Глупцы, не стоит над ними издеваться, пусть уходят. Баб шуганул, да так, что сверкали пятками как оглашенные.

А вот Ибрагима... он, сволочь, домучивал новенького пацанчика. Паренек лет тринадцати, распятый над жаровней. За несогласие просто подставить задницу... садист гребаный.

Пацан затих, принятый мной в мою еще несостоявшуюся свиту. А этот пидор, эта проблядь... я его на сосульку насадил. И сдохнет он на ней, как кус дерьма. Ибо не поглощать его, ни даже близко дела с ним я иметь не хочу!

Итог всего этого — четыре мальчишки от двенадцати до пятнадцати в капсулах, и людьми их даже родная мама после окончания перерождения не назовет. Ибо они сув-эиси, хранители воды.И я одно понял. Что-бы и как-бы не было — я за русских. Ибо пусть я сейчас водяной, но я природный русак, и русские тянут сюда волю и знания. С той же раштой научатся бороться только при русских. Но я сделаю все, чтобы имена Амир-Тимура, Аль-Хорезми, Аль — Хомейни, Ибн Сина, он же Авицена, Спитамена и Зулькарнайна были известны по всей Руси. Ибо это юго-восток, мягкое подбрюшье нашей страны. Нельзя его терять, оно должно стать своим. Чтобы императоры приезжали в Ташкент и Коканд и Самарканд, чтобы мусульмане и православные устраивали по этому поводу праздники. Это сложно, но я устал прятаться. Я Водяной! Это мои реки, мое Аральское море! Мои горы и пустыни! Мне нравится мир, где в Ташкенте летом ходят по площадям красивые девчонки в открытых платьях, где можно с запада на восток и с юга на север просто купить билет на самолет и лететь хоть на Камчатку или в Корелию. Ну, или на дирижабль. Поглядим. Но страну строить буду, ибо запрета нет, а есть "живи и люби". Но как можно жить и любить, когда такая хрень творится? Пусть сотня годов уйдет — слово богини есть слово богини, мне сказано творить! И я буду это делать!

Додумав эти наполненые пафосом мысли, я остановился. На данный момент я занят изучением реки Чу-чуй, в будущем Чу. И да, знаменитая своими конопляными полями долина именно вдоль этой речки и идет. Сейчас она впадает в Сырдарью, а в будущем, насколько я помню, ее разбирали на поливы, и речка терялась в песках... так вот, я тут все спокойно, тихо и мирно изучаю, а к воде вышло прелюбопытное создание. Ночка лунная, безветрие, черная, как антрацит нагая девичья фигурка с горящими багровым пламенем глазами на фоне стены тростника смотрится весьма интересно. И кто это такая? Фигурка дернулась было, пытаясь скрыться, но поздно. Тут везде вода, мои владения. И потому чернушка оказалась запертой в ледяную сферу. Лично по мне — крайне удобно. И добыча не повреждена, жива-живехонька, и энергозатраты минимальны.

Впрочем, чернышка явно со мной не согласна, и потому пытается расколотить сферу совершено не девичьими ударами. Да еще огнем попыталась сжечь, глупая. Чуть не сварилась в итоге от раскаленного пара. Хорошо что я успел сферу на середку Чу вытащить, обнулил ледяной барьер и сжал фигурку водными тисками. Малышка еще пару раз попыталась сформировать огнешары, но явно обессилила. Хотя, какая малышка? Вполне себе взрослая особь, просто ростом невеличка. А так и фигурка взрослая, и лицо уже не девочки, хоть и совершенно нечеловечье. В итоге я усадил ее отполированный ветрами, волнами и временем ствол дерева, давным-давно выброшеный на крохотный островок посреди Чу-чуя. Кстати, и не нагая, просто одежки маловато, повязки из черного атласа на груди и бедрах, и на маленькие ножки туфельки из прекрасно выделаной кожи обуты.

— Понимаешь меня? Говорит можешь? — на основном, кокандском диалекте узбекского спросил я.

— Да. — Особь горделиво вздернула носик. — Но не буду. Можешь убить меня.

— Глупая. Ты ведь дева песка, песчанная пэри? Я знаю, как тебя подчинить, ты знаешь... но я не хочу тебе насиловать. Оставлять здесь тоже не хочу и не буду, люди тебя все едино найдут. Попытаются подчинить, и убьют. Сама ведь понимаешь? — Я полюбовался горящими глазами нелюди. Ну да, понял я, кто это такая. Девы песка, песчанные пэри — пустынная нелюдь. Вроде лесных эльфов, живут долго, стреляют из луков, бросаются огнем, скачут на куланах, обязательно белоснежных. Мало их, тот, кто сможет схватить такую деву, и лишить девственности обретает над ней власть. И тот кус пустыни, на котором властвует эта пэри, вместе с ней переходит во владенья мужчины. Та еще лотерея, девы пустыни это не драконы, пещер с сокровищами у них может и не быть. Да, еще эта дева становится смертной, гибнет вместе с владельцем. Точнее, ее смерть идет вслед за гибелью хозяина, такая вот подвязка. Хотя, я водяной, век мне отмерен немалый, барышня мне попалась пусть и экзотическая, но очень красивая. А потому я взял эту особу в охапку, и рванул к себе, на свой стан. Буду соблазнять, а этим лучше заниматься хоть под какой-то крышей, и хоть на каком-то ложе. Ложем у меня служит отменный айван, так что займусь. Потому как рано или поздно пропадет эта малышка, людей все больше и больше, оружие все совершеннее, так что пусть мне подчиняется. У меня она не только обязанности приобретет, но и покровительство.

Поначалу пустынница трепыхалась, но, когда поняла с какой скоростью я несусь — удивленно замерла. А когда я вылетел из-под воды у себя в узбое, и опустил ее с рук, стояла не дергаясь. После чего медленно, очень медленно обошла стан, постояла около капсул в основательно углубленном и расширеном роднике, и повернулась ко мне. Оцениваю оглядела, поглядела на айван — и одним длинным прыжком оказалась на нем. Глядя на меня, скинула туфельки, стянула свои шелковые тряпочки. И медленно опустилась на колени, поклонилась, касаясь грудью покрывала, вытянула руки ко мне. Поза полного подчинения.

— Господин мой, возьми меня и владения мои под власть свою! — формула полного подчинения. Я чего-то не понял, во что я вляпался. Но сказал "а", говори "б", никто меня за язык не тянул. Да и уж больно привлекательно смотрится миниатюрная фигурка, пусть и полностью, от ногтя до волоса, черная.

Так что взял. И еще разок, и еще. Интересно такую крошку крутить, чисто по-мужски. А потом завалился отдыхать. Спать-то у меня не получается, просто лежу полчаса-час, смотрю на тугаю, пустыню, звезды над горизонтом. Под боком притулилась красавица-нелюдь, я сейчас примерно как Арагорн с его эльфкой, только я еще круче. Бгг.

— Господин, ты возьмешь в свиту свою еще трех моих сестер? — грудь мягко корябнули коготки нелюди.

— Ты мне сначала имя свое скажи. — Я аккуратно взял пэри за запястье, и осмотрел ладошку. Красивые пальчики, нежная кожа. И острые коготочки, которыми и горло распластать, и сердце вырвать можно. Поцеловав каждый по очереди ( пэри явственно вздрогнула), я завалился на спину, и уставился в испещренное звездами небо.

— Аяна имя мое, господин. — Чуть слышно прожурчал голос моей пэри.

— Интересное имя. Арабское или бурятское? — И там и там есть подобные, только основаны от мужских имен.

— Согдийское, господин. — так же, чуть слышно, прожурчало необыкновенное создание у меня под боком.

— Чего? — Сладостной дремы как не бывало. Я подскочил и уселся, ошеломленно глядя на безмятежно раскинувшуюся на шелковом китайском покрывале пустынницу. — А сколько лет тебе, Аяна?

— Что года для таких как мы, повелитель? Ты молод и наивен, меришь все по опыту своей людской жизни. Двадцать два века мне будет через половину века, если тебе это интересно. — Пэри чуть повернулась, изогнувшись. Вот никогда бы и ни за что бы не дал этому созданию тысячелетия с лишним.

— Не думай о секундах свысока, красавица. — Я чуть шлепнул по упругой тысячелетней попе. — Что ты говорила о своих сестрах?

— Вдоль этих рек живут еще три мои сестры. Нас осталось очень мало, господин. И они тоже будут рады твоему покровительству. Мы сильные, послушные. Много знаем и много умеем, господин. Мы не будем тебе надоедать. Появимся когда призовешь.

— А они будут согласны? — Ай, пошла такая пьянка, режь последний огурец. Создания, сумевшие прорваться через века, стоят общения. Меня распнут историки, если узнают, что я упустил такой шанс.

— Я спрошу их, повелитель. — Аяна встала на колени, и, сложив руки на груди, поклонилась.

— Хорошо. А пока — ты Македонского видела? И Спитамена? И вообще, как у тебя с памятью? — Два следующих дня я слушал рассказы о походе великого македонца по этим землям. Вот кажется, Аяна тогда была совсем юной, молоденькой согдианкой. Сопливая тринадцатилетка. Да, по тем временам девица на выданьи. Но от этого она взрослее не становилась, много ли она могла видеть, и тем более понимать? Но рассказывает так, что я сижу развесив уши и открыв рот. Как будто сам там побывал, и все это вижу. Вижу, как полыхает родной поселок Аяны, и как она, сбежав в пустыню от объятого пламенем поселения, каким-то образом переродилась в ту особу, что я сейчас держу на коленях, и прижимаю к себе с немалым удовольствием. И дело не только в совершенном теле, сколько в знаниях и опыте, уме и легком характере. С другой стороны, попробуй проживи столько букой. Хотя, из черепушек, которые остались за этой особой, точно курган можно сложить, я в этом уверен. Интересную я себе подчиненную подобрал. И если сестры ее согласятся — и их подберу. Как говорил товарищ Сталин — кадры решают все! И вопрос, будет ли он здесь такое говорить? И родится ли вообще?

— Так, с тобой все здорово-ладно? — проверив капсулы с детворой, я присел на айван, где скромненько притулилась пустынница, и заворожено перебирает жемчуг. Реально заворожено, как я ей вручил основательную чашку с собранным мною с горной и очень чистой речки урожаем, так уже часа четыре пересчитывает, перекладывает, пересматривает. Похоже, не зря говорят, что пэри можно отвлечь, коль пригоршню бусинок кинуть. — Эй!

Я резко хлопнул в ладоши. Аяна подпрыгнула, растерянно заморгала, потом глянула на руки в чашке, и смущенно спрятала их за спину.

-Так, без меня не трогать. А то зависаешь, как старый процессор. — Я забрал чашку и поставил ее наверх, на полку. — Тебе нужно быть в своих владениях? Или постоянно не обязательно?

— Я вообще могу раз в столетие там появляться. Пустыня сложно меняется. — Очаровательно улыбнулась кум-пэриси. — Если вы не против, я тут огляжусь, пробегусь. И присмотрю за этой девочкой заодно, для нее много лучше будет, если ее еще женщина встретит.

— Отлично, я тебя именно об этом и хотел попросить. — Да, моя власть над пэри близка к абсолюту. Но нужно ли это мне? Взаимное сотрудничество намного лучше, ибо все, что делается ей на пользу, в конечном итоге принесет пользу мне. — Я на пару суток отлучусь. А пока — надень это.

И я протянул пустыннице простую и скромную розовую жемчужинку, диаметром около дюйма, надетую на толстую шелковую с золотом нить.

Чудесное создание только глянуло на нее, повернулось ко мне спиной и приподняло роскошные волосы руками, обнажая тонкую шею. Заигрывает, однако. Женщина она всегда женщина, даже если ей двадцать два века. И еще показывает свою покорность.

Завязав на шее прочный узел, я повернул пэри, поправил жемчужину, чтобы она находилась ровнехонько во впадинке меж грудями.

— Это моя попытка артефактостроения, Аяна. Функций две — можешь меня дозваться, и отвод глаз. Отвод простейший, но достаточно эффективный. Всем будет казаться, что ты на пару шагов дальше, чем есть на самом деле. И поймать много сложнее, и из ружья попасть уже очень сложно, почти невозможно, разве стрелок чудовищно косоглаз и криворук. Позвать тоже просто — рукой сожми и мысленно меня кликни. Ты очень сильная, меня на верст пятьсот дозовешься. А если на берегу ручья или реки, то и тысячи на полторы.

— Спасибо, повелитель. — Глаза пэри полыхнули оранжевым.

— На здоровье. Я побежал, не скучай тут. И тигров мне не разгони. — В следующий миг я уже мчал по Сырдарье. Нужно заскочить к евреечкам, потискать их как следует, пока мы не расстались. Судя по всему, дело идет к этому. Сначала меня испугались, но заинтересовались. Потом отдались и наслаждались. А вот когда я содомита с присными ушатал — ужаснулись. И судя по всему, будут бояться все сильнее. Так что пока страх просто придает пикантности ночным кувырканиям, но скоро будет вязать язык и руки. Или наоборот, развяжет и то и другое, а мозги выключит. Не стоит до такого доводить. Нужно исчезнуть вовремя, оставив женщинам после себя сладостные воспоминания, чтобы порой ночами с бьющимся сердцем просыпались.