Змей потупился.
— Ну ясно же, думаешь: неизвестно, кого пришлют на мое место... Так что ты хотел на самом деле?
Гость еще некоторое время побарабанил пальцами по тетрадке.
— Вообще-то я хотел разрешение на поездку в Польшу. На викинговский фестиваль, Йомсборг. У нас набралось двенадцать человек. Снарягу мы наклепали, билеты купим вот с этих десяти процентов. Но без официальной бумаги ни родители, ни школа несовершеннолетних не отпустят.
— Да? — теперь уже изумился Легат. Пожалуй, неподдельно. Даже переспросил:
— А игра по Меганезии, о которой Хорн всему городу плешь проел?
Змей хмыкнул:
— Лантон еще год готовить, за это время кураж наверняка уйдет.
— Да ладно! Регату готовили не меньше, мне ли тебе рассказывать! Мини-игры регулярно, тексты всякие. Марк песенку новую напишет, а то и не одну. Девушки начнут костюмы придумывать. Так или не так, интерес подогревать можно.
— Не думал, — просто сказал Змей. — Некогда.
Легат вернулся за стол. Солнце село, и небо сделалось сиренево-сизым, а кабинет наполнился сумерками.
— Ну, решение на Йомсборг я тебе завтра отдам, — пробормотал Сергей Павлович, оживляя ноутбук. — Список же у тебя с собой?
Змей молча отлистал нужную страницу и подсунул раскрытую тетрадь. Легат управился с набором документа быстрее, чем гость успел задуматься. Щелкнул и загудел принтер, выдал на стол пачку бумаг с гербом.
— Завтра у Степаниды Власьевны подпишу, печать поставлю, и забирай. А про Лантон подумай. Там... — куратор показал на потолок, — есть мнение, что тема это козырная, и надо ее развивать. И мы, как верные подданные, сие пожелание исполним. Но, поскольку мы подданные не совсем тупые, мы и свою малую толику не упустим.
— Да, — сказал Змей, поднимаясь из-за стола. — “Трудно плыть боком” я тоже читал. Только ни я на Румату не тяну, ни...
— Ни я на Вагу Колесо, — кивнул Сергей Павлович. — Но мне и так неплохо. Ты сейчас домой?
Змей зевнул, щелкнул зубами, помотал головой:
— С утра на клубе не появлялся. Надо проверить, хотя бы, все ли корабли довезли до базы. И как там вообще... — Змей, в свою очередь, сделал неопределенное движение рукой к потолку.
— Тогда, если хочешь и дальше со мной не поссориться, — приказал куратор, — полетишь на автопилоте. Управления не касайся, ты же спишь на ходу.
— И не собирался, — ответил гость без малейших признаков обиды, — самому лениво.
Открыл дверь — сумрак из кабинета вылился в коридор, где оказалось еще темнее.
— До свидания.
— Ага, до связи. — Сергей Павлович включил свет, плотно закрыл дверь за ушедшим. Вытащил из кармана пиджака объемный телефон, считавшийся самым-самым всего три года назад, а теперь уже немодный. Но Легат свой “булыжник” любил за две обычнейшие нажимные клавиши. Размер их позволял зимой, не снимая перчаток, как принимать звонки, так и перелистывать на экране тексты. И даже, при некотором навыке, отправлять почту.
Легат утопил обе клавиши разом, дождался установки соединения и сказал:
— Петр Васильевич?
* * *
Петр Васильевич дослушал длинные гудки, убедился, что связь разорвана — и только тогда выключил телефон.
— Иллюзия, — буркнул его собеседник, наливая по третьей, — все эти игры в конспирацию. Кому нужно, давно уже все про нас поняли.
Петр Васильевич протянул руку к хрусталю, покачал виски в стакане.
— Можно, конечно, ничего не делать. Как-нибудь само рассосется.
Собеседник подтвердил:
— Мне кажется, это единственный верный путь. Как-нибудь само. А если реформы учинить — к гадалке не ходи, рухнет...
Выпили. Помолчали.
— Так почему...
— Да просто я тоже тупик вижу. На мой век да, хватит... А знаешь, что мне дочка-то сказала?
— А сколько твоей?
— Пятый класс — ага, двенадцать.
— И ты тоже не помнишь возраст, — Петр Васильевич хохотнул. Точным движением разлил остатки “Черного коня”, поставил пустую плоскую бутылку на пол. — Тоже сперва — в какой класс ходит, а потом считаешь, сколько лет? И что же она сказала?
— Ну, говорит, вот нейросети уже вместо переводчиков. Дроны вместо курьеров. Водители автобусов исчезают, беспилотников на дорогах все больше. Нафиг, сказала, мне такое будущее, где человеку все меньше места остается.
— Да прямо, в двенадцать лет у нее такие мысли. Наслушалась зомбоящика.
— Ну так из каждого утюга же!
— Кстати, об утюге...
Петр Васильевич опять взял свой мегаплоский смартфон, вызвал меню каналов и включил метровый экран, занимающий середину стены над камином. Посмотрел вниз: пустых бутылок набралось уже больше трех, и мерцание их в свете прыгающих кадров нагоняло тоску.
— ... Страны ОПЕК, — сказала с экрана симпатичная блондинка, — обсудили дальнейшее снижение квот на добычу нефти.
— Вот! — собеседник даже привстал. — Никакой прогресс этого не отменил и не отменит. Главный тот, у кого нефть. Или там уран. Или что там в батарейках у этих, сегодняшних? Литий, кадмий, молибден.
— А как надо?
— Ну ты спросил... — собеседник с нарочито пьяной небрежностью рухнул в кресло. — Надо, чтобы главным выбрали меня!
Мужчины посмеялись — сдержанно. Сделанно.
— Так ведь мы теперь даже китайцев не заборем. Куда нам контролировать нефть.
— А вот при Сталине порядок... Да!
— Не подъе... Ну, ты понял. Вот стал бы Союз в Афганистане твердо — и абзац бы Кувейту.
— И мыли бы мы сапоги в Индийском океане... — Петрович лениво пережевывал хамон, и потому говорил несколько невнятно. — Но не дотянулись ручонки коммунистических вампиров до горла Суэцкого канала. Совсем чуть-чуть не хватило. А какую просрали державу! Красную Империю просрали!
Петр Васильевич убрал звук — на экране мелькали то танки в очередной горячей точке, то бравые спасатели в пене и в мыле, то мирно плывущие по волнам пшеницы комбайны. Петр Васильевич нашел канал с полуодетыми певицами — и теперь любому следователю мог смело расссказывать, как провели вечер. Пили виски, смотрели на девок в купальниках. Конечно, у нас имеется что скрывать: не дай бог, узнают жены...
Собеседник тоже пережевал полоску:
— Мясо как мясо. Больше понтов, чем вкуса. Приезжай ко мне, мы тебе такой медвежатины нарежем! Васильич... а когда ты понял, что мы тоже для мебели? Что мы такой же электорат, разве что позолоченный?
— Когда-когда... Много будешь знать, скоро расколешься. Ты поэтому?
— Да. Пускай это смешно звучит — но у люберецких бандитов больше воли, чем у нас. Я хрен знает, как там оно решалось при Сталине. Но когда у бандита больше воли, чем у таких, как мы... Про электорат вообще молчу. Короче: это надо менять. И вообще...
Мужчина выплюнул фразу с ошметком безвкусного хамона:
— Раз я политик, так у меня и мечты быть не может?
— И как ты это видишь? Технически? Телефон-мосты, телеграф-кресты?
— Все проверяшь, морда гэбэшная? Так и вижу. По Марксу-Энгельсу. Есть базис. На чем стоят все эти скрепы сраные. Либо проржавеют сами, либо...
— Скрепы?
— Нефть! — рыкнул собеседник. — Доволен?
Петр Васильевич выключил телевизор, и в комнате опять стемнело.
— Проржавеют?
Собеседник постучал по столу:
— А тут бутылку видел только что... Налей?
— Хорош. Жена утром убьет.
— Чтоб я еще с чекистами пил...
— Чтоб я еще с депутатом закусывал.
— А вообще я лидер парламентской фракции. Понял!
— Утром перед зеркалом от страха не обс...фигеваешь?
Посмеялись — чуточку свободнее, чем в первый раз.
— Да я вообще... — заговорщицким шепотом поведал один, — книжки читаю! Вот, Хайнлайн, к примеру. “Луна — суровая хозяйка”.
— А я Роберта Пенни Уоррена, — парировал второй, — “Вся королевская рать”. И чего?
— Да мы же, мать его, интеллегенция! Совесть нации, ети ее в качель!
Обменявшись намеками, заржали уже по-настоящему, легко и громко. Петр Васильевич выставил новую бутылку:
— Однова живем!
— Правильно... — собеседник закусил снова хамоном, хотя на низком столике хватало всякого. — Васильич, а ты-то сам... Правду скажешь, или как обычно?
Петр Васильич сморщился:
— А я, знаешь ли, сталинист-имперец. Жила бы страна родная.
— Ага, — подхватил собеседник, — не будет кормить чужая!
— И чего, раз я гэбешник, у меня и мечты быть не может?
* * *
— Может-может... — комиссар четвертого департамента захлопнул кожаную папку. — Просто вы пока с этим не сталкивались. Это у нас в Европе чаще встречается.
Рослый мулат и тощий рыжий переглянулись. Рыжий буркнул:
— Ну ясно, кэп. Культура в Париже. А мы для вас деревня.
Де Бриак осветил технический коридор белозубой улыбкой и постучал пальцем по наклейке на стене:
— Попробуйте объяснить что-нибудь этим парням.
Мулат переглянулся с рыжим ирландцем — возражений не нашлось. Наклейка “Red Sakura” тут никак не предполагалась. Но пролезла же как-то!
— Лежер, у вас подборка по этим... Красновишневым...
— Готова, шеф.
— Вот в самолете и расскажете.
Французы развернулись к выходу. Мулат, на котором хорошо сидела форма частной военной компании, прибавил:
— Мы проверили всех, имеющих доступ в этот блок. Три доктора биохимии, всем за пятьдесят. Ассистентов сюда не допускают.
Все четверо посмотрели на гермодверь первого шлюза. За шлюзом ультрафиолетовые затворы, короткие проходы с распыляемой спиртовой взвесью. За ними второй шлюз. Только потом ряды термокамер с культурами. Де Бриак не горел желанием знать подробности. Марбург, Эбола, денге... Плюс неизвестное количество патогенов новой волны. Центр обслуживает север Американского континента. Предоставляет образцы болезней для отработки лекарств — и, что куда важнее, для диагностики. Если подпольные иммигранты привозят на себе очередную эпидемию, то здешние специалисты путем сравнительных тестов устанавливают — что приехало. А от верного диагноза и лечение зависит чуть более, чем полностью.
И вот — на тебе. Наклейка.
— Данные мы вам записали, — мулат кивнул на папку в руках комиссара. — Там пять флешек, на всякий случай. Своих мы проверили всех. От микроботов поставили электромагнитную завесу... И все равно — точно как у вас, там, в цитадели культуры. Возможно, вы сможете найти что-то, что всех их объединяет.
Рыжий поморщился, сделавшись неприятно похожим на крысу. Промолчал.
Мулат подошел к выходу, вставил ключ-карту, открыл дверь — тоже толстую, огнестойкую, дымонепроницаемую. Подождал, пока все выйдут. Кивнул в объектив камеры слежения, вышел последним и повел гостей через коридоры, лифты, внутренние посты контроля — в административный блок.
Подписав акты передачи данных, отметив командировочные удостоверения, заполнив еще некоторое количество форм и бланков, заокеанские гости уже самостоятельно направились на служебную стоянку. Над землей центр биохимии выглядел нестрашно. Ряд одноэтажных домиков, за ними несколько округлых ангаров из гофрированного алюминия. Асфальтовые дорожки, четкие желтые линии разметки. По ним туда-сюда снуют роботы-челноки. Разве что будок охраны несколько больше, чем в обычном университетском кампусе или там в обыкновенной фирме, на которой работают с промышленной химией либо с опасными механизмами.
Предъявив удостоверения последний раз, комиссар со спутником вышли за невесомые решетчатые воротца, и возле них тотчас остановился первый же свободный челнок в сине-белой раскраске авиакомпании “Негев”.
