Небесное Притяжение

— Стоп, — остановил я Хвалея. — Надеюсь ядерная война нам не грозит.

— Что мы будем охранять? — спросил Хвостов.

— Да, какой стратегической важностью обладает объект? — задал вопрос Дылдин.

— Все вопросы к сержантам, — ответил я.

Мы посмотрели на закрытую дверь. Сержанты уединились едва расставили вещи.

— Жрать хочется, — пожаловался Дылдин.

— Продолжим уборку, — ответил Хвалей.

В кубрике находились три двухъярусные кровати, к которым примыкали шесть тумбочек. К одной из стен примыкал обеденный стол и длинная лавка. На потолке горели три неоновых плафона, как перефразировал Хвалей — три неофита. Свет включался в сержантской комнате. Я согласен с Сергеем, что в бункере было несколько подземных этажей. Должен был где-то стоять электрогенератор. Шума двигателя слышно не было. В одном из углов стоял умывальник с краном, из которого текла тонкая струйка холодной воды.

— Воду пить можно? — спросил Дылдин, после того, как Маркулис зажег свет, осмотрел комнату и проверил кран с водой.

— Воду используйте для уборки помещения. Позже скажу: можно её употреблять или нет. — Загадочно ответил сержант.

Мы сделали влажную оборку помещения, провели победоносную войну против пыли. Выволокли наружу матрасы, чтоб избавиться от затхлого запаха.

Хвостов закурил, присел, облокотясь спиной на земляную стену траншеи.

— Странный пост, траншею должны каждый год обновлять, хотя бы после зимы.

Губов мрачно присел рядом.

— Не нравится мне. Чую — нехорошее место.

— Тебе никогда ничего не нравилось, — сказал Дылдин. — Заладил: не нравится не нравится, а мне нравится — пока остальные с автоматами по полям бегают, да окопы роют — мы здесь сидим, в тепле и уюте. Не надо ничего делать. Жри и спи.

— Дурак ты, — ответил Сергей, — тебе бы только жрать.

— От дурака слышу. Чую я..., — передразнил Дылдин.

— Может, под нами атомные ракеты лежат? — спросил Хвалей.

— Не думаю, шахты с ракетами по-другому выглядят, — ответил Хвалей.

— Ты видел?

— Нет, я читал.

— Вот и не говори, я верю тому, что вижу...написать можно всякое. — Хвостов протянул бычок Губову, — хочешь потянуть?

— Не хочу, — Губов покачал головой, — тошно мне.

— Я видел сухпайки, там и тушенка и сгущенка, — Дылдин облизался, — и черный шоколад, и сухофрукты. Одним словом — лафа.

— Хватит о жратве, заткнись, — попросил я. — Странная у нас служба, ничего не знаем о своих войсках.

— Служба, как служба, — зевнул Хвостов.

— Сыро, — Димка поёжился, заглядывая в черный зев бункера.

— Помещение проветрится, высохнут матрасы и будет сухо. — Я наклонился к проходу, читая надпись, выцарапанную на зеленой краске.

— "Оставь надежду всяк сюда входящий": ДМБ — 86, — процитировал я.

— Вот и я про что, — проныл Губов.

— Дедушка прикололся, — хмыкнул Дылдин.

— Из крана вода почти не течет, нет напора, — сказал Хвалей.

— Маркулис говорил, что-то насчет оврага с ручьём, — вспомнил я.

— Да, — оживился Сергей, — не понимаю, почему Маркулис неуверен: можно пить воду или нет?

— И автоматы с подсумками к себе в комнату забрали, — добавил Дылдин.

— Если воду долго не хлорировали, в ней могут завестись всякие вредные микробы, — предположил я. — В бункере должны быть насос и бак с водой.

В проходе появилась фигура Маркулиса.

— Смирно! — гаркнул он. — Прохлаждаетесь?

— Ваш приказ по уборке помещения выполнен, — отрапортовал Дылдин. Он показал на бруствер траншеи — Проветриваем матрасы.

— Молодцы. Иди к Рыжкову, пусть даст с нашей комнаты.

Дылдин удалился, недовольно ворча.

— Так, бойцы, без моего разрешения, из Пикета не выходить. Ясно?

— Так точно.

— Вопросы?

— Наша боевая задача и цель? — спросил я.

— Клон, у нас одна задача — выполнять приказы старших по званию.

— Есть.

— Еще вопросы?

— Что такое саркофаг? — не отставал я.

Маркулис хмыкнул.

— Бойцы, всем в помещение, младший сержант Рыжков объяснит, как нести боевое дежурство на Пикете. — Маркулис двинулся к выходу из траншеи. — Пойдем, Клон, поговорим.

Мы вышли на поляну. Маркулис остановился, лениво развернулся ко мне навстречу, широко расставил ноги.

— Слушаю вас, товарищ старший сержант, — я ухмыльнулся, рассматривая колючее лицо Маркулиса.

— В школе сержантов, инструктора говорят: на своих ошибках учатся, на чужих делают карьеру. Клон, твоя проблема в том, что ты не любишь выполнять команды и делать соответствующие выводы.

— Не люблю выполнять глупые команды.

— В армии глупых команд не бывает. Сказано: люминий, значит люминий, а для шибко грамотных — чугуний. Ты постоянно пререкаешься со старшими по званию и даже позволяешь себе поднять на них руку. — Маркулис улыбнулся. — Я рекомендовал тебя в школу сержантов.

— Не стоило, мне не нравятся сержанты.

— Из тебя мог бы получиться хороший командир: жестокий, целеустремленный, волевой.

— Вряд ли.

— Ты сам решил, — Маркулис перестал улыбаться. — Любишь решать проблемы силой?

— Свои проблемы, — уточнил я.

— Решай, — разрешил Маркулис, его глаза угрожающе сузились. — Что же ты медлишь, боец, покажи сержанту какой ты крутой. Давай, никто не видит — ударь меня.

— Зачем?

— Потому что, я утверждаю: ты никто, простой боец, который обязан беспрекословно выполнять любые приказы, отданные старшим по званию. Приказываю меня ударить.

— Да пошел ты, — я плюнул на сержантский сапог.

Маркулис ударил резко и неожиданно — ногой в живот. Я и охнуть не успел: прижал руки к животу, широко раскрыл рот и упал на колени, мечтая о глотке воздуха.

Маркулис наклонился и прошептал:

— Еще не все потеряно, Клон. Я сделаю из тебя настоящего бойца.

— Попробуй, — прохрипел я.

Удар в грудь кинул меня на землю.

— Ублюдок пробирочный, — прошипел Маркулис. — Мы все о тебе знаем.

— Это большая государственная тайна, — хрипел я, скорчившись на земле. Удары на удивление оказались сильными и болезненными.

— Если понадобится, будем так разговаривать ежедневно. Запомни боец урок и впредь приказы не обсуждай, а выполняй, — Маркулис, напоследок, легонько пнул меня и ушел.

Я лежал и думал о том, что когда-нибудь убью этого сукиного сына.

Послышались шаги, в поле зрения глаз явились сапоги. Димка встревожено склонился, перевернул меня на спину.

— Максим, что случилось?

— Начал проходить курсы образцового бойца.

— Он тебя бил?! — воскликнул Хвалей.

— Успокойся. Все было честно. — Димка помог сесть. — У тебя была в детстве любимая игрушка?

— И не одна.

Я несколько раз глубоко вздохнул, помассировал грудь.

— Профессионально бьет, главное — неожиданно.

— Что?

— Когда-то у меня была красная пластмассовая тачанка-растовчанка, и пулеметчик Максим. — Посмотрел на Димку — он не улыбался, и я продолжил:

— Этот пулеметчик, был моим защитником. Я представлял себе, как он водит из стороны в сторону пулеметом-максимом, и расстреливает моих врагов и обидчиков. От осознания того, что есть кто-то, кто может защитить, пусть даже в мечтах, становилось легче.

— Здорово, а у меня были...

— Дима, погоди. Знаешь, почему у меня было много врагов?

— Почему?

— Потому что я — первый опытный лабораторный!

— Не понял.

— Никогда не слышал про ПУОЛЭЧа?

— Что это, вернее кто?

— Первый универсальный образец, лабораторный экземпляр человека.

— И что?

— Ты какой-то бестолковый, меня зачала и родила специальная машина.

— Ну и что? — в глазах Димки не было и тени изумления.

— Хочу сказать, что я ненастоящий человек. Я клон — человек из пробирки.

Димка расхохотался.

— Ты мне не веришь? Прекрати смеяться, — разозлился я.

— Верю. Только с чего ты взял, что не человек? Ты самый настоящий человек. Какая разница, где ты родился: в машине, или тебя подобрали на улице. Может мои родители, мутанты из аварийного блока?

Когда-то, лет сорок назад, на Заводе взорвался четвертый атомный реактор, снабжающий город и районы электроэнергией. Аварию ликвидировали, говорят что сам Завод не пострадал, кроме одного района. Реактор пытались починить, но неудачно. Наконец, плюнули на это дело — помещения снесли, а территорию залили бетоном, сверху возвели земляной курган. Сооружение назвали "гробницей фараона" и обнесли забором с колючей проволокой. Вдоль колючки поставили смотровые вышки и милицейские посты. Говорят, многие не хотели покидать жилые квартиры и остались в радиационном районе. Постепенно, накапливая радиацию превратились в мутантов, неких антисуперменов, являющихся по ночам и пьющих кровь маленьких детишек. Это из серии страшилок, которые мы рассказывали друг другу по ночам, в "обезьяннике". Вряд ли кто там мог выжить, а если и выжил, то не смог бы пройти через охраняемую зону. Там нейтральная полоса на четыре километра — выжженная земля на которой ничего не растет.

Хвалей подал руку, помог подняться.

— Я твой друг и для меня без разницы, где и как ты рожден, и кто твой донор. Что случилось с тачанкой?

— Сам не знаю, кто был донором. В детстве я был государственной маленькой военной тайной. Мое рождение ознаменовалось скандалом. Римско-католическая церковь призвала страны к подписанию документа о запрете создания человеческого существа бесполым путем и контролировании международных лабораторий и институтов, изучающих вопросы генетики. Поэтому от меня, чтоб не нагнетать международную обстановку поспешили избавиться и забыть. Иногда вспоминают, — я потер грудь.

— На дедушек: Ленина, Сталина и Брежнева, ты не похож, если говорить о донорах. Ты похож на хорошего человека, — Димка рассмеялся. — И тачанка?

— Что тачанка? Её воспитатель труда уничтожил, тот еще был подонок.

— Приемные родители, когда мне исполнилось шесть лет, решили, что с меня игрушек достаточно: все, что было: собрали и унесли. Приступили к поиску талантов, но ничего выдающегося не нашли.

— Они неправильно искали.

— И что должны были найти?

— Чувство дружбы, в наше время очень редкое качество. — Я улыбнулся и мы рассмеялись.

Оставшуюся часть дня занимались ремонтом траншеи: углубляли, выравнивали осыпавшиеся края, обкладывали их свежим дерном. Дверь в бункер не закрывали, но к ночи затхлость, пропитавшая помещения так и не выветрилась.

На ночь Маркулис назначил дежурства. Над столом, за которым мы обедали, висел железный ящик, соединенный с трубой исчезающей в потолке. Всех удивляла странная вытяжка, пока Рыжков не открыл ящик. В железной коробке оказался перископ, наверное такие же ставят на подлодки, с аппаратурой ночного видения.

Дежурство заключалось в бестолковом глазении в перископ, подкручивании колесиков настройки, чтоб лучше рассмотреть яркие, красивые звезды.

Первым дежурил Губа.

— Товарищ старший сержант, что я должен обнаружить?

— Что-то подозрительное, — усмехнулся Маркулис.

— В смысле?

— В прямом смысле. Если увидишь, что-то подозрительное, или кого-то — немедленно сообщи мне.

— Всегда легче обнаружить подозрительный объект, если знать, что он из себя представляет.

— Товарищ солдат, вы приказ поняли?

— Искать подозрительный объект.

— Правильно. Когда знаешь, что искать, это уже не подозрительный объект. Уловили разницу?

— Так точно, а где искать?

— На земле, вокруг поляны и в небе.

— Могут скинуть парашютистов? — спросил Дылдин.

— Двадцать отжиманий, — приказал Маркулис.

— Товарищ Губов, приказ ясен?

— Так точно.

— Смотрите в окуляры и ищите подозрительные объекты и предметы, — Маркулис ушел в сержантскую.

— Каждых два часа наблюдатели меняются, — Рыжков хмуро посмотрел в мою сторону и направился вслед за старшим сержантом. В дверях остановился.

— Не спать. Сон на боевом дежурстве приравнивается к предательству и дезертирству. — Он ушел.

— Идиоты, — Губов сел за стол, — не нравится мне все это, чувствую за нос водят.

— Отбой! — донесся голос Маркулиса. У нас погас свет, лишь над столом Губова горела красная, дежурная лампочка...

— ...Эй, Пол, меня забирают. У меня нашлись родители.

В нашей группе Лютик был самым маленьким и беззащитным. Светлые вьющиеся волосы и круглое лицо делали его похожим на херувимчика. Его дразнили девчонкой и я постоянно за него заступался. Мой клоновый бог, я часто защищал тех, кого обижали, подсознательно сравнивая с собой. Мой детсадовский период был не из легких. Для Лютика, проклятым часом являлся подъем. Насмешки сыпались со всех сторон, группа проявляла интерес к степени сухости его матраса и простыней.

— Лютик, поздравлю, — сказал я, внутренне завидуя и зная что у меня никогда не будет приемных родителей.

Он благодарно обнял меня за шею и прошептал:

— Пол, моя тачанка-растовчанка отныне твоя. У неё волшебный пулеметчик, его зовут Максим, он всегда меня защищал, как ты. — Лютик протянул красную пластмассовую игрушку. — Возьми, теперь она твоя.

— Спасибо, Лютик.

— Береги её. Это красноармейцы — будёновцы, — доверчиво шептал Лютик, словно раскрывал важную тайну.

— Когда тебе будет тяжело, подумай о тачанке, вспомни Максима и они придут на помощь.

— Обязательно. — Я посмотрел на тачанку: неистово летящие кони, возница в папахе, замахивающийся кнутом и пулеметчик, в буденовке, припавший к пулемету и поливающий свинцовым огнем невидимых, настигающих врагов.

Лютик посмотрел на тачанку в моих руках и уверенно сказал:

— Они оторвались от врагов.

— Конечно.

— Послушай, Пол, — он хлопнул меня по плечу...

Я раскрыл глаза, надо мной висело лицо Рыжкова.

— Подъем, боец — твоя вахта.

— Есть. — Я поднялся. Одеваться не было нужды, все спали одетыми, укрывшись одеялами и все равно колотясь от холода. Бетонной блок насквозь пропитался сыростью, его заполнял влажный затхлый воздух. По-хорошему его надо месяц проветривать.

Рыжков, позевывая, ушел на сержантскую половину. Я сел к столу, сменить Сергея. Он посмотрел на меня красными, измученными глазами.

— Как на фронте?

— Без перемен. Не спи, Маркулис три раза подкрадывался, проверял, как я несу службу.

— Значит хорошо несешь.

— Я понял, почему они такими стали. Их заколдовали, превратили в зомби, — прошептал Губов, придвигаясь ко мне. — Я чую.

— Какие зомби? — я внимательно посмотрел на приятеля. — Видел что-то подозрительное?

— Ничего я не видел, я про сержантов говорю, про Кирилла: сам не мог он так измениться.

— Откуда такие знания?

— Чую.

— И Рыжков зомби?

— И Рыжков.

— А мне кажется — козлом был, козлом остался. Иди спать, Губа, не бери в голову.

— Не нравится мне это место, — Губа поднялся, с хрустом потянулся. — Дежурство дебильное, не логичное — пустая трата времени. Чуя — за нос водят, — повторил он.

— Нас за нос водят с первого дня службы.