Он казался настолько уверенным в себе. Ребекка помнила строки знаменитого стихотворения стихотворения Нагрелы "Битва при Алфуэнте".
My enemy rose-and the Rock rose against him.
How can any creature rise up against his Creator?
Now my troops and the enemy's drew up their ranks
Opposite each other. On such a day of anger, jealousy,
And rage, men deem the Prince of Death
A princely prize: And each man seeks to win renown,
Though he must lose his life for it.
Идальго выстрелил первым. Он не предупреждал, не командовал, не угрожал. Он просто немного присел и обеими руками поднял пистолет. Мгновением позже, испугав Ребекку, оружие выстрелило, и начался бой.
Коротоким, диким и невероятно жестоким был он. Даже Ребекка, чрезвычайное наивное в вопросах насилия создание, знала, что оружие не могло стрелять с такой скоростью, чтобы создать свинцовый ливень, подобно вырвавшемуся из пистолета идальго и оружия его людей. Видеть опустошение, произведенное им в группе наемников, она не могла, но в общих чертах представить его, по их крикам боли и удивления, было не сложно.
От погружения в ужас её душу хранила литература. Этот идальго, и поэзия другого идальго о битве про Алфуэнте, наполняли храбростью её душу.
These young lions welcomed each raw wound upon
Their heads as though it were a garland. To die-
They believed-was to keep the faith. To live-
They thought-was forbidden.
Она затаила дыхание, не все ружья, стрелявшие в этом бою, принадлежали идальго и его людям. Она узнала гулкий рев аркебуз, которыми были вооружены наемники. Каждую секунду ждала она, что кровь брызнет на белую рубашку идальго.
The hurled spears
Were like bolts of lightning, filling the air with
Light . . . The blood of men flowed upon
The ground like the blood of the rams on the corners
Of the altar.
Но ничего не случилось... ничего, кроме невидимого порыва ветра, рванувшего левый рукав рубашки идальго и порвавшего его. Ребекка зашипела, но крови не было. Никакой крови.
Никакой крови.
Внезапно, так же неожиданно, как и началось, сражение было окончено, и опустилась тишина, нарушаемая лишь топотом ног выживших наемников, в ужасе бежавших по дороге. Ребекка глубоко вздохнула, ещё и ещё раз. Это привлекло внимание врача, мавр, уделив ей не более чем мимолетный взгляд, повернулся обратно к отцу, с легкой улыбкой. Поняв значение этой улыбки, Ребекка, покраснела от стыда, но не слишком сильно. Это был всего лишь пожилой человек, мельком любующийся фигурой молодой женщины, в этой улыбке не было угрозы.
Ребекка рухнула на одну из устилавших сиденье повозки подушек, и разрыдалась, закрыв лицо руками.
Буквально через несколько секунд она услышала, как снова отодвинулся полог. Она почувствовала, что в карету входит идальго. Он осторожно присел рядом с ней и обнял ее за плечи. А она, не задумываясь о неуместности своихдействий, склонилась к его плечу и уткнулась лицом в грудm.
Мягкий шелк на твердых мускулах и никакой крови.
"Спасибо", — прошептала она.
Он ничего не сказал и это было бы излишне. Впервые с момента начала ужасов этого дня Ребекка почувствовала, как уходят напряженность и страх. А, может быть, впервые за долгие годы.
Has a flood come and laid the world waste?
For dry land is nowhere to be seen.
Сейчас она думала о странном. Придя в себя от ужаса в убежище из рук незнакомого мужчины, она могла думать только о купающейся в лучах солнца земле поэзии и роскоши, которую никогда в жизни не видела. Осушая свои слезы шелковой рубашкой, она вспоминала "Оду моему плащу" Авраама Ибн Эзры:
I spread it out like a
Tent in the dark of night, and the stars
Shine through it: through it I see the moon and the
Pleiades, and Orion,
Flashing his light.
Глава 5
Идальго не задержался в карете надолго. Ребекка была не уверена — минуты две, или около того. Несколько его подручных подошли к карете. Последовал быстрый разговор, из которого она мало что смогла понять, частично из-за акцента, а частично из-за того, что они использовали незнакомые слова. И это было странно, Ребекка родилась и выросла в Лондоне и думала, что знакома с каждой изюминкой английского языка.
Но она уловила суть. И это она тоже сочла необычным. Идальго и его люди выглядели озадаченными, как будто они были неуверенны в их местоположении а еще они, очевидно, не очень понимали что им делать теперь.
Странно, странно. Снова, страх начал вползать в сердце Ребекки. Люди идальго, несмотря на то, что явно его уважали и признавали лидерство, не обращались к нему как к дворянину. Это означало, несмотря на его куртуазные манеры, что он, скорее всего, вожак наемников. Наверное, побочный сын какого-нибудь мелкого барона из одной из областей Англии. Это могло бы объяснить акцент.
Ребекка вжалась назад на свое сиденье. Наемники были порочны, это было общеизвестно. Преступники, во всём, кроме названия. Особенно здесь, в Священной Римской империи, ввергнутой в пожар войны.
Она бросила беглый взгляд на отца, но утешения там найти не смогла. Её отец боролся за жизнь, а мавританский лекарь поддерживал его и давал какие-то маленькие пилюли из склянки, что вынул из своего сундучка. Возразить против лечения Ребекка даже не подумала, потому как чернокожий доктор источал ауру компетентности и уверенности.
Идальго вернулся к карете, и Ребекка робко повернула голову к нему.
"Какое облегчение" - в его глазах не было ничего, кроме дружелюбия, и...
Она сглотнула, узнав этот взгляд. Она видела его прежде, в Амстердаме, от некоторых из более уверенных молодых людей в еврейском квартале. Восхищение; оценка. Желание, даже, скрытое под куртуазностью.
Но секундой позже она подумала, что во взгляде даже следа вожделения. Не то чтобы Ребеека была знакома этим явлением, за исключением сильно приукрашенной версии, про которую она читала в некоторых книгах принадлежавших отцу — в рыцарских романах, которые она прятала за большими томами богословских книг, когда читала их в библиотеке дома, в Амстердаме, чтобы отец не мог бы заметить её неподобающий интерес.
От воспоминания о библиотеке, на душе cтало тяжело, она любила эту комнату, её спокойствие, её безмятежность, книги выстроившиеся вдоль каждой стены. Её отец жил прошлым, и не одобрял настоящее. Но было одно современное устройство про которое он не только не мог сказать ничего дурного, но и любил повторять: "За одну только эту машину немцам простятся многие их грехи". Это был печатный станок.
А теперь они были здесь в немецких землях, брошенные на произвол судьбы в военное время, ищущие убежища в оке бури, ну или что-то в этом роде. Ребекка на мгновение пожалела, что никогда больше не увидит эту библиотеку, в которой прошло её детство и девичество. Ей уже двадцать три года — и хочет он того или нет, она обязана взять на себя обязанности взрослой женщины
Призывая решимость и смелость, Она расправила плечи, и это движение привлекло взгляд идальго. В его глазах скрывалось восхищение, и Ребекка даже и не знала — сжаться ей в ужасе или улыбнуться.
Так получилось, что она улыбнулась, и почему-то не нашла эту неосознанную реакцию странной.
Идальго заговорил, но Ребекке пришлось про себя переводить его речь, полную проглоченных или, наоборот, растянутых звуков, своеобразных сокращений и идиом, на привычный для нее английский.
— С Вашего разрешения, мэ-эм, нам придется воспользоваться Вашей каретой, у нас раненные, которых необходимо доставить туда, где им смогут оказать надлежащую медицинскую помощь.
— И быстро — буркнул мавр, все еще стоявший на коленях рядом с отцом, — я дал ему немного... Ребекка не поняла последнее слово, похоже на честолюбие {игра слов английском aspirin — aspiring}.
— Нам придется убрать это, чтобы освободить место — посмотрел идальго на сундуки и ящики сложенные на другой стороне кареты.
Ребекка испуганно подумала: "Книги отца! И спрятанное среди них серебро..."
Она уставилась на идальго, и когда тот осознал её страх, показалось, что она увидела искорку гнева, впрочем, сразу пропавшую. Его правая рука стиснула полог кареты, Ребекка заметила рассаженную костяшку покрытую спекшейся кровью и мельком подумала: "Боевая рана?" — но больше её лицо интересовало лицо. Идальго на секунду посмотрел в сторону, обводя глазами горизонт, и заиграл желваками. С легким вздохои он повернулся обратно.
— Послушайте меня, леди... Как Вас зовут?
— Ребекка... — она поколебалась, — Абрабанэль. — она задержала дыхание, из всех известных фамилий сефардов, Абрабанэль была известнейшей, даже прославленной.
— Рад знакомству, — казалось это имя не значило для него ничего. Он просто кивнул. — А я Майк Стернс.
Ребекка про себя удивилась: "Майк?" — но затем поняла: "О... Опять эти ужасные сокращения, Михаэль"
На лице идальго мелькнула и сразу погасла улыбка, и оно стало важным и суровым.
— Послушайте меня, Ребекка Абрабанель. Я не знаю что это за место, или где мы находимся, да мне и неинтересно. — он свирепо продолжил, — Ни капельки, будь я проклят. По моему убеждению — мы все еще в Западной Вирджинии.
Мысли Ребекки споткнулись об это назание "Западное что?"
Идальго, на секунду отвел взгляд, осматривая окрестности и своих людей, и не заметил её замешательства. Его взгляд был яростный-яростный.
— Вы... и Ваш отец... — зло проворчал, практически даже прорычал он, — под защитой народа Западной Вирджинии. — Он посмотрел на своих приспешников, сгрудившихся неподалеку, смотревших на него и слушавших его, и поиграв желваками, заявил — Конкретно, вы под защитой Объединения Шахтеров Америки.
Ребекка увидела, как, показывая свою решимость и храбрость, расправили плечи его подручные, как блеснуло в лучах солнца их изящное оружие.
— Чертовски верно! — рявкнул один молодежи, бросив собственный ястребиный взор на окресности.
Их реакция воодушевила Ребекку, но усугубило смятение: "Америка?" — у нее отвисла челюсть: "Но в Америке почти нет англичан. Да, у них есть маленькая никудышная колония называющаяся Вирджиния, если меня не подводит память. Но Америка..." — у неё затеплилась надежда: "конечно же испанская, но там есть и сефарды. С тех пор как восемь лет назад голландцы захватили Бразилию, Америка была безопасносным местом, отец говорил что в Ресифи даже есть синагога."
Ребекка уставилась на идальго: "А идальго ли он?" — она была в полной растерянности, и отчаянно пыталась найти хоть какие-то здравый смысл и логику в происходящем.
Её замешательство стало очевидным, идальго "Михаэль, думай о нем как о Михаэле!" — нервно хихикнув, сказал
— Ребекка, кажется, я также запутался, как и Вы. — краткий момент юмора прошел, Михаэль наклонился вперед — Где мы, Ребекка? Что это за место?
Она попыталась заглянуть за его плечи, получилось плохо, такие широкие они были — Я не уверена, по-моему, это должна быть Тюрингия. Отец говорил, что мы почти приехали.
— Тюрингия? А где это? — спросил Михаэль, наморщив лоб
— Ах да, это место не слишком известно, это одна из маленьких провинций Священной Римской Империи. — его лоб наморщился ещё больше, — Германии.
— Германии? — переспросил тот распахнув глаза, и полузадохнувшись повторил: — Как Германии?
Он вытаращился на окрестности.
— Ребекка, я жил в Германии, и она совершенно не похожа. — он засомневался, — ну, предположим, в глубинке всё чуть иначе. Но не настолько... Не настолько обветшалое. Он нахмурился и показал на трупы во дворе — И в Германии нет людей вроде этих.
— внезапно он зашелся лающим смехом — Боже правый, да их бы первый же полицейский повинтил. Немцы без орднунга — никуда!
Настала очереди морщить лоб Ребекке: "Орднунг? Он вообще о чем? Немцы — самый неуправляемый и недисциплинированный народ в Европе. Это известно всем, и они были такими еще до войны, а уж теперь-то..."
Она вздрогнула, вспомнив о Магдебурге, о ужасе, который случился там меньше чем неделю тому назад: перебиты тридцать, а некоторые говорят — сорок тысяч человек, всё население города, кроме молодых женщин, которых прихватила с собой армия Тилли.
Глаза Михаэля внезапно потемнели от подозрения. Даже не подозрения, догадки.
— Угадал, нет? — едва слышно пробормотал он и тряхнул головой — Позже, Майк, разберись с этим позже. А сейчас..
Раздался крик, даже несколько, и Михаэль вытолкнул себя из кареты, оборачиваясь к лесу. Ребекка тоже выглянула из проем.
Еще больше людей выходило из леса, и на мгновение Ребекку сковал страх, но когда она увидела их странные костюмы и оружие, она расслабилась: "Ещё люди Михаэля, ещё эти, как их... американцы?"
Потом Ребекка увидела первых женщин, идущих среди деревьев, с тревожными и беспокойными лицами, и нее потекли слезы, как у ребенка: "Михаэль, и женщины. Спасены. Мы спасены"
* * *
Весь остаток дня, и следующий день, и день за ним, и еще один, прошёл для Ребекки в изумлении, он потерялась среди легенд, которых не было даже у сефардов, и все её воспоминания были беглыми и краткими.
* * *
Причудливые повозки, движимые ничем только доносящимся изнутри рыком, хотя она быстро поняла, что это рёв издавали механизмы. Больше её удивила скорость этих повозок, и ещё больше — плавность хода. Едущая с такой скоростью карета развалилась бы на части. Хитрость была отчасти в невероятном качестве самой дороги, а ещё...
Когда перед огромным бело-бежевым зданием они выбрались из повозки, любопытство перебороло беспокойство об отце, и она остановилась чтобы осмотреть колеса. Выглядели они странно — маленькие, приземистые, пузатые, на вид — почти мягкие. Она потыкала их пальцем — не такие уж и мягкие, как она думала.
— Что это? — спросила она идальго. Тот наклонился над ней, улыбаясь.
— Резина. Мы называем это "шины".
Она потыкала их посильнее
— Они чем-то наполнены. Воздух?
Улыбка осталась на месте, но глаза идальго стали ярче
— Да, — ответил он, — совершенно верно, воздух закачивается туда под высоким давлением.
Она кивнула и снова посмотрела на шину.
— Умно придумано, воздух действует как подушка. — снова посмотрела на него — Нет?
Ответа не последовало, только глаза сделались ещё ярче и шире, как будто он был чем-то удивилён. "Чем?" — задумалась Ребекка.
* * *
Комната, скрытая где-то в глубине того здания, как она поняла, здание было школой, о такой большой школе она никогда даже и не слышала.
Интерьер был странным, изумляющим, Ребекка поняла, что находится среди людей гораздо более искусных в механике и ремеслах чем даже жители Амстердама.
Но времени удивляться, у неё не было. Комната была наполнена двигающими мебель людьми, которые пытались организовать временную больницу. За тяжело раненным крестьянином и его женой ухаживали несколько женщин, доктор осторожно положил её отца на стол. Затем последовал короткий обмен репликами между врачом и одной из женщин, который Ребекка, из-за большого количества неизвестных слов, не смогла понять, но поняла значение того, как женщина помотала головой — того, что хотел врач не было, она видела как его черное лицо помрачнело.
