Один год из жизни профессора

— Вот и подумайте над этим как следует, — Канцлер был все же из тех людей своего поколения, которые однажды уже перекроили карту Европы, — только не затягивайте. Времени уже совсем нет. А теперь расскажите нам все же, что там у европейцев конкретно происходит с развитием новых вооружений — самолетами, танками, радио... Какие они выводы, в частности сделали из опыта прошлогодних боев под Минском.

Совещание продолжилось, но с этого дня генерал думал в основном о том, какие события могут изменить вектор европейского развития. Его встреча с Германовым была всего лишь одним из многих подобных мероприятий. Он как будто ставил одновременно на многих лошадей, надеясь, что хотя бы одна из них приведет его к финишу.

Глава четвертая

Германов сидел у письменного стола в своем блоке на Фонтанке и наслаждался. В круге света от настольной лампы на зеленом сукне лежали пачка листов бумаги, модный и очень дорогой "паркер"-самописка (подарок одной из его почитательниц), на серебряном овальном подносе стоял стакан чая в серебряном же подстаканнике. В последнее время Германов старался окружать себя вещами с историей, и благородное серебро конца XIX века устраивало его в этом смысле как ничто иное.

И душа, и тело пребывали в состоянии глубокого внутреннего покоя.

Ольга недавно ушла. Она вообще никогда не оставалась на ночь, да и самого профессора это вполне устраивало. Где-то к полуночи он и сам собирался отправиться домой. Там, скорее всего, все уже будут спать — к его поздним возвращениям домашние привыкли, и в последнее время он даже воздерживался от объяснений. Жена понимала, что у него есть и какая-то другая жизнь за пределами семьи, но, как многие женщины, предпочитала не обострять и не выяснять отношения, довольствуясь только тем, что эта другая жизнь не мешала главной, семейной. Профессора такое положение тоже более чем устраивало. Он совершенно был не готов что-то менять в своей жизни, и пока просто плыл по течению. К тому же и работал он дома все меньше и меньше. В блоке было удобнее.

Сейчас же у него было еще часа два времени до возвращения домой, и он собирался посвятить их как бы продолжению свидания с Ольгой.

Профессор отнюдь не обольщался. Ни о какой любви или даже восторженном восхищении, которое приводило в его постель многих экзальтированных студенток, здесь даже и речи не было. Их отношения прояснились сразу же и окончательно при первом же свидании после памятного обеда втроем, и Ольга не скрывала, что он для нее — даже не столько партнер в любовных играх, сколько коллега, а, скорее, соратник, от которого много ждут в первую очередь в интеллектуальном плане. Но одно, как говорится, не мешало другому, они были достаточно опытными людьми, чтобы быстро понять предпочтения и особенности партнера, и сейчас Германов наслаждался покоем, сочетанием гордости за себя — можем еще, можем! — и удовольствия от недавней близости с молодой и очень красивой женщиной и чувством глубокого внутреннего опустошения.

Как это с ним часто бывало и раньше, романтическое свидание настраивало его на очередной виток научных размышлений, стимулировало творческие прорывы и взлеты фантазии. Вероятно, именно состояние глубокой внутренней гармонии и позволило ему как бы оторваться от проторенного хода мысли и привычного способа анализировать внутригерманские проблемы в их увязке с вопросами более глобальной европейской политики. В отличие от многих своих предшественниц, Ольга не пыталась внести свой вклад в обстановку и убранство блока за одним исключением — она принесла и повесила на стену напротив стоящего боком к окну письменного стола небольшую и необычную карту современной Европы в старинной серебряной рамке. Скорее всего, раньше в рамке помещался какой-то рисунок или большая фотография, но именно с такой картой рамка прекрасно сочеталась. Столицы государств на ней были обозначены контурными рисунками наиболее значимых зданий или других архитектурных объектов этих городов. Трудно сказать, чем руководствовались в своем выборе этих объектов авторы карты, но им удалось сделать символами столиц именно те объекты, которые лучше всего отражали особенности политического мышления и текущие цели европейских государств. В этом было даже что-то мистическое.

Германов подарок оценил. Как ни странно, карта одновременно дисциплинировала мышление и делала его более образным. Он смотрел на нее и видел конкретных политических деятелей, понимал, к чему они стремятся и насколько далеко они готовы пойти. Он даже попытался объяснить это Ольге, чем несказанно ее удивил. Она-то никакой мистики в карте не видела, а купила ее для того, чтобы сконцентрировать внимание Германова на предстоящей работе.

И вот сейчас, прихлебывая остывший чай и глядя на эту карту, Германов неожиданно сформулировал для себя суть задачи: положить конец установившей по итогам Великой войны гегемонии Франции в Европе.

"— Не ты первый, не ты последний, — подумал он про себя, желающих было немало, какие только заходы не придумывали: и англичан подключить, и создать альтернативный силовой центр в НКР, теперь вот явно немцев пытаются раскачать на это дело. Но не выходит ничего. Что останавливает? Реально военной силы, которая могла бы сравниться с французской, в Европе сегодня нет. Не зря они столько денег в армию вбухивают. Но кто сказал, что воевать надо с ними? Так ли нужно завоевывать Париж — он взглянул на рисунок Эйфелевой башни на карте — чтобы подорвать французское господство? В конце концов они и манипулируют-то европейской политикой в основном за счет непрямых способов воздействия, редко, когда дело доходит до использования силовых инструментов, как в случае с германцами. А если и в отношении них так же действовать?"

Германов встал и прошелся по кабинету. Хотелось еще чаю. И не из электрического чайника, а из настоящего самовара, который Лииса ставила на общей кухне каждый вечер. Часть сервиса, как сейчас принято говорить и лишний полтинник для нее с каждого блока в неделю. Заварочник был еще наполовину полон. Со стаканом в руке он вышел из блока и прошел по длинному коридору. У кого-то из соседей играло радио. "Утомленное солнце нежно с морем прощалось..." — Германов улыбнулся. Да, уж, в Питере осенью солнце надолго попрощалось с морем и со всеми жителями.

Самовар, который Лииса уже отсоединила от общедомовой вытяжной трубы, был еще вполне горячим, и новая порция крепкого черного чая стимулировала дальнейший ход мысли.

"— Что, или вернее, кто, может противопоставить себя сегодня в Европе французам? Да никто, пожалуй. Развал трех великих империй, фактически, лишил их конкурентов. Британцы? Но их интересы традиционно лежат в сфере колониальной политики. Удерживать колонии и доминионы в сфере своего влияния Лондону становится все труднее, это — объективный процесс, связанный с экономическим развитием колоний и формированием там собственных промышленных, финансовых и торговых групп. А за этим следует и формирование политических партий, и главный вопрос для них — независимость. Так что европейские дела англичанам не безразличны, но их интересует стабильность, отсутствие новых угроз с этого направления, а как раз это-то и обеспечивают им французы.

— Но если нет сильного игрока, то его роль может сыграть нечто другое, а именно....? Что? — профессор задумался. — А, пожалуй, только противоположность упорядоченности и четкого распределения ролей. Значит, деструкция? Хаос? Непредсказуемые конфликты на основе старых, забытых национальных и иных конфликтов? Наверное, только так."

Мысль была интересная, но жутковатая. Идея ввергнуть Европу в серию мелких пограничных конфликтов была если не совсем людоедской, но где-то близко к этому. И все же она не оставляла профессора. Он как бы представил себе простые аптечные весы: на одной чаше — нынешнее развитие. Германцы доходят до точки, окончательно отвергают навязанную им модель, объединяются и встают на путь реванша. И опять на несколько лет Европу разделит линия фронта, окопы и колючая проволока. И как пойдет эта война, чем она кончится — не знает никто. Кто мог подумать перед Великой войной, что она продлится столько лет и вдребезги расколет основные европейские империи. На другой чаше: серия приграничных конфликтов ограниченного масштаба, которые имеют единственную цель — покончить с французским диктатом в европейской политике. Профессор очень хорошо помнил, что в прошлом, 1935-м году Парижу удалось с невероятным трудом, используя все свое влияние, прекратить конфликт Польши с Новой Киевской Русью. А если бы не удалось? Вряд ли Варшава и Киев стали бы воевать до последнего солдата, они явно не были к этому готовы. Помирились бы и сами. Но после этого уже бы не оглядывались каждый раз на французских друзей.

Странноватый и не самый гуманный, конечно, способ показать европейцам, что жить можно и без французской гегемонии, но другого что-то пока не видно.

Германов допил чай, придвинул к себе стопку бумаги и строчки одна за другой стали быстро ложиться на нее, составлять абзацы, пункты, заполнять страницы.

Обосновав общий подход, он на минуту задумался. Кто первый? Кому предстоит начать то, что в тексте уже приобрело название "неуправляемой реакции деструкции в ответ на затянувшуюся французскую гегемонию"? Ответа пока не было, хотя общий принцип был очевиден: "Мы придумали, нам и начинать".

Глава пятая

Через пару дней Германова пригласили к ректору. В назначенный час он вошел в его приемную, заранее не ожидая от предстоящей беседы ничего хорошего. Ректор был академиком еще старой, довоенной школы и любил публично порассуждать о классических подходах к науке. К тому же все его основные работы — безусловно весьма и весьма значительные — были посвящены эпохе наполеоновских войн, и своего восхищения гением Наполеона он и не скрывал особенно. А тут Германов с его обличением современной французской политики. Трудно им было понять друг друга.

Так что перебрав на всякий случай все свои мыслимые и немыслимые грехи, профессор был готов к неприятному разговору.

"— Хорошо хотя бы с этой Ольгой как-то вся эта мелочь студенческая отошла на второй план," — подумал про себя он, с удивлением вдруг осознав, что, действительно, поручик Ольга сумела положить конец его постоянным легким романчикам со студентками. Она настолько полно вошла в его жизнь, что, отвечая на очередные вопросы восторженных почитательниц после лекций, он совершенно не рассматривал их как перспективные объекты для интимных отношений.

"— И что это значит? Неужели настолько все серьезно? Или возраст уже сказывается? Надо будет следующим летом с семьей в Ялту съездить и отдохнуть как следует. А то со всеми этими делами и вкус к жизни потеряешь."

Так что в кабинет к ректору Германов входил погруженный в свои мысли без заметного внешнего трепета.

— Рад, профессор, видеть Вас в добром здравии. Давно не виделись. Присаживайтесь. Как Ваша монография о Версальской конференции? Если не ошибаюсь, в декабре мы Вас слушаем на Ученом совете? Будете готовы? — ректор, как опытный бюрократ, любил показать, что он держит руку на пульсе университетской жизни, хотя вся профессура прекрасно знала: к каждой такой беседе помощник ректора готовил короткую памятку с парой пунктов. О чем спросить, напомнить или слегка пожурить собеседника. Наиболее опытные из профессоров иногда даже сами подкидывали помощнику темы для разговора. Получался практически разыгранный по ролям деловой и энергичный диалог, жаль только зрителей у него не было. Ну, чем бы барин не тешился.

— Готовимся. Я счел возможным, учитывая объем работы, привлечь к ней своих аспирантов и даже студентов старших курсов, своего рода небольшое научное общество сложилось. Хорошо, что архивы МИДа нам открыли. Там посидели.

— Студентов или студенток? Хотите, наверное, скрасить скучную работу над архивами? — ректор уж конечно знал слабости своих основных профессоров и сейчас не преминул слегка уколоть Германова.

— К сожалению, представительницы лучшей половины человечества как-то не очень интересуются исследовательской работой такого рода, — Германов тоже был не прост, и уж ни за что не включил бы в свою научную группу своих поклонниц. Пару раз пытался, ничего кроме сложностей это не принесло. С тех пор ни-ни. Две разные категории. Или тут, или там. Хотя пару раз были уникальные случаи перехода из одной категории в другу. — Но архивы удалось поднять хорошо. Удалось договориться с Киевским университетом и даже там поработали. Хотя ни мы, ни НКР не принимали участие в конференции, но все же кое-какие контакты с союзниками по поводу раздела Германии в основном у киевлян были. И с учетом этих сведений отслеживается очень интересное развитие в позиции Парижа по поводу границ будущих германских государств. Сначала они вообще мельчить собирались, чуть ли не добисмарковское устройство Германии восстановить.

— Весьма любопытно. Рекомендую здесь потщательнее посмотреть. Крайне любопытно в деталях разобраться. Французы ведь ничего просто так не делают. Не в первый раз они определяли конфигурацию политической карты Европы, опыт есть.

" — Неужели сейчас сядет на своего любимого конька, — с тоской подумал Германов, — сейчас еще и Тильзит вспомнит".

Но обошлось.

Ректор вдруг резко перешел к другому.

— Я, собственно, для чего Вас пригласил. В Упсале через месяц состоится научная конференция как раз по Версальской конференции. Они как бы начинают заранее готовиться к ее предстоящему 20-летнему юбилею. Мне прислали приглашение, но мой график уже плотно расписан. Так что хочу предложить Вам туда поехать, послушайте, с коллегами пообщайтесь. Дело хорошее и полезное. И для подготовки к Ученому совету пригодится.

Подарок был царский. Ректор очень ревниво относился к приглашениям профессоров его университета на международные мероприятия. Получить его согласие на простую поездку было не просто, а уж чтобы он отдал свое приглашение — о таком Германов просто не слышал.

Он совершенно искренне поблагодарил старика, подумав про себя, что он все же большой ученый, если готов в интересах науки отказаться от приятной и необременительной поездки в симпатичную Упсалу.

Вечером, по уже сложившейся привычке, Германов поехал на Фонтанку. К поездке в Упсалу надо было подготовиться. Предварительный список участников производил впечатление. Помимо своих коллег из ведущих институтов европейских столиц, Германов увидел в нем и дипломатов-ветеранов, тех, кто непосредственно участвовал в Версальской конференции и делил послевоенную Европу. Побывать на конференции такого уровня было почетно само по себе, но он не оставлял надежду, что ему удастся там выступить, хотя бы в прениях если не в первый, то во второй или в третий день. Надо было готовиться: набросать тезисы, отработать логику переходов от одного к другому, заранее придумать пару изящных шуток — якобы экспромтов. Рабочим языком конференции был, естественно, французский. С ним Германов чувствовал себя не очень уверенно, так что не мешало и посидеть со словарем. Только что изданный в Париже и привезенный в качестве подарка одним из коллег Ларус, к счастью, стоял на полке под рукой.