— Я доложу начальству о том, КАК проходили испытания, — бесстрастно сообщил он поникшему Барановскому. — Однако на будущее — порекомендовал бы вам научить вашего протеже держать язык за зубами, особенно в присутствии генералов!

— — — — — — — — — — — —

# За участие в войне штабс-капитан гвардейской артиллерии Мешетич был произведен в капитаны и в том же году переведен в армию с преимуществом в два чина.

##Что это? (нем.)

### Это фантастика (нем.)

Антонина Дмитриевна Блудова в последнее время не часто бывала в Петербурге. При дворе бывшей камер-фрейлине были совсем не рады. Подруг у неё почти не осталось, а тех, что ещё были живы, ей и самой не очень-то хотелось видеть. Ведь это были всего лишь тени их прежних.

К тому же у неё было много дел. Благотворительность, которой она посвятила остаток своей жизни, отнимала всё её время. Тем более, что после войны появилось множество увечных, нуждавшихся в призрении и помощи. Не покладая рук, занималась она этим благородным делом, являя собой пример высокой жертвенности во имя высших идеалов. Венцом её служения стало, основанное в городе Остроге Волынской губернии братство во имя святых Кирилла и Мефодия с учебными заведениями, церковью, больницей и подворьем для паломников. Но иногда графине приходилось оставлять организованную ей обитель и отправляться в Москву или Петербург, с тем, чтобы решать многочисленные организационные вопросы или собирать средства, которых всегда не хватало.

Бывая в столице, она всегда останавливалась в отцовском доме. Когда-то там жила вся их семья, часто бывали гости, и кипела светская жизнь. Увы, всё это было в далеком прошлом. Родители умерли, один из братьев — Андрей — уже лет десять не появлялся в России, будучи посланником при Бельгийском дворе. Второй — Вадим, служа в министерстве иностранных дел чиновником для особых поручений, жил скромно и уединенно, лишь изредка принимая гостей. Надо сказать, что сестре он тоже не очень обрадовался, но не потому, что не любил её. Просто в последнее время между ними появилось некоторое охлаждение. Слишком уж серьезно восприняла она раздутый газетчиками скандал с его мнимым незаконнорожденным сыном.

Впрочем, Антонина Дмитриевна была дамой не лишенной такта, а потому не стала сразу же задавать брату неудобные вопросы. Напротив, сначала они мило пообщались за обедом, вспомнив родителей, детство, а также совместные проказы. Затем разговор плавно перешел на знакомых и родственников. Вадим Дмитриевич, однако, был опытным дипломатом и ни на секунду не позволял себе расслабляться. Он знал — раз уж сестре пришла в голову какая-то идея, извлечь её миром оттуда никак получится, а потому с твердостью в душе ожидал рокового вопроса. Но время шло, а престарелая графиня, как будто, и не хотела ничего спрашивать. Наконец, она объявила, что устала с дороги и хотела бы отдохнуть.

— Давай я тебя провожу, — поднялся из-за стола Вадим, но сестра остановила его.

— Не стоит, — мягко улыбнулась Антонина Дмитриевна. — Я помню, где моя комната. Позже мы ещё побеседуем.

— Как скажешь, — пожал он плечами. — Ты что-то хотела ещё узнать?

— А тебе есть, что мне рассказать?

— Нет, — сделал невинное лицо Блудов.

— Тогда я пойду.

— Мне нужно будет сделать несколько визитов. Надеюсь, ты не будешь скучать?

— Нет. Но мне тоже следует кое-кого навестить. Я займусь этим сегодня вечером.

— Хочешь, я оставлю тебе экипаж?

— Это было бы просто чудесно! Но я не слишком тебя стесню?

— Нет, что ты, моя дорогая. Я возьму извозчика.

— Спасибо, Вадик.

— Как давно ты меня так не называла, — растроганно улыбнулся брат.

По гулким коридорам госпиталя решительно шагала миловидная женщина в изящной шляпке с вуалью, скрывающей черты её лица от нескромных взоров. Следом за ней, едва поспевая, шли мальчик-гимназист и гувернантка, ведущая за руку девочку лет шести.

— Вот сюда извольте, барыня, — показал на худо окрашенную дверь провожавший их служитель. — Здесь они, болезные.

— Благодарю, — ответила та и выразительно взглянула на него.

Госпитальный служитель спохватился и, распахнув перед нею дверь, низко поклонился. Женщина с достоинством проследовала внутрь палаты, где лежали пострадавшие при взрыве на полигоне солдаты. Впрочем, лежали только два из них, а третий стоял, облокотившись о спинку кровати, и о чём-то напряженно размышлял.

— Слышь, пехоцкий, о чём ты всё время думаешь?

— Как прожить не работая, — тут же ответил тот.

— Ишь ты, — крутанул головой спрашивавший. — И что надумал?

— Хрен получится!

— Эй, вы, — слабым голосом перебил их второй артиллерист с перевязанной головой. — Не кричите, Христа ради!

— Ты чего, Архип? — изумился его товарищ. — Мы же едва слышно?

— Контузия у него, — хмуро пояснил пехотинец. — Ему сейчас любой звук — хуже выстрела. Кошка пройдет — и то покажется, будто слон топает.

— Эва! — недоверчиво прошептал солдат. — А так бывает?

— На войне, браток, и не такое случается.

— Понятно. Ты, как я погляжу, повоевал?

— Было дело.

Тут со скрипом отворилась в дверь, и в палату стали по очереди входить дама, служитель, а за ними гувернантка с детьми. Солдаты, увидев посетителей, тут же замолчали. Но если лежавшие канониры вытянулись как по стойке смирно, то Будищев просто скользнул взглядом по вошедшим и запахнул посильнее больничный халат.

— Здравствуйте! — обратилась к раненым женщина.

— Здравия желаем, барыня! — нестройно поприветствовали её в ответ артиллеристы, причем контуженный болезненно поморщился.

— Меня зовут Паулина Антоновна Барановская. Я — жена Владимира Степановича.

— Очень приятно, — тихо, почти шепотом, отозвался Дмитрий.

— А вы, вероятно, Будищев?

— Виновен.

— Я пришла справиться о вашем здоровье и поблагодарить...

— За что?

— Но вы спасли моего папу! — звонко воскликнул выступивший вперед гимназист.

— Не кричи, мальчик!

— Что?

— Я говорю, не надо шуметь в госпитале. Тут раненые, им шум мешает выздоравливать.

— Простите, — извинилась Барановская и положила сыну руку на плечо. — Но, Володенька прав, вы спасли мне мужа, а моим детям — отца.

— А где он сам сейчас?

— В Главном Артиллерийском управлении. Какие-то дела улаживает.

— Понятно. С ним всё хорошо?

— Да, спасибо. Он хотел навестить вас вместе с нами, но задержался, а мы не могли больше ждать. Мы вам так благодарны...

— А почему ты стоишь? — вдруг выпалила до сих пор молчавшая девочка.

— Так получилось, — неожиданно смутился Дмитрий.

— Ты ранетый? — продолжила допрос дочь инженера.

— Мария! — попыталась воззвать к благовоспитанности своего ребенка мать, но та и не думала униматься.

— А куда тебе попало?

— Видишь ли, — с улыбкой отвечал справившийся с волнением Будищев. — Когда мы с твоим папой спасались от взрыва, я оказался сверху, и меня ранило в спину. Так что теперь лежать мне удобно только на животе. Понимаешь?

— Да. А тебе очень больно?

— Нет, что ты. Просто неудобно.

— Простите нашу Машеньку, — поспешила извиниться за дочь Паулина Антоновна. — Она ещё маленькая и очень непосредственная...

— Ничего страшного.

— Вам что-нибудь нужно?

— С нами всё в порядке. А вот у погибшего фейерверкера остались жена и дочь. Позаботьтесь лучше о них.

— Да, конечно!

— Чудной ты, паря! — покачал головой канонир, когда посетители ушли. — Видать по тебе, что не барин, а держишься с ними будто с равными.

— А может, я — граф?

— Не, на графьев я насмотрелся. Не похожий ты на них!

— А откуда ты Кастеева знаешь? — страдальчески морщась, спросил Архип.

— Какого Кастеева?

— Ну, дык, фейерверкера нашего. Ты еще про семью его барыне сказал.

— Вон вы про что. Не знал я вашего унтера. А про семью разговор ваш слышал.

Антонина Дмитриевна и прежде бывала в Смольном институте для благородных девиц. Императрица* покровительствовала немногочисленным женским учебным заведениям и часто посещала их со своими придворными дамами. В числе последних нередко оказывалась её камер-фрейлина графиня Блудова. Ей там тоже были рады. Во-первых, она была женщиной весьма образованной и самостоятельной, что само по себе бывало не часто. Во-вторых, она водила дружбу со многими литераторами и сама была не чужда этому высокому искусству. А в-третьих, она была чудесной рассказчицей. У воспитанниц подобных учреждений бывает не так уж много развлечений. Поэтому они рады всякому посетителю, даже такому, что рассказывает юным девочкам назидательные истории. Но Антонина Дмитриевна умела делать это столь увлекательно, что смолянки слушали её, не отрываясь.

— — — — — — — — — — — —

#Мария Александровна Гессенская — первая жена императора Александра II.

Вот и на этот раз, едва строгие классные дамы немного ослабили надзор за своими подопечными, девочки-смолянки окружили её и попросили что-нибудь рассказать.

— Что же вам рассказать, милые? — добродушно улыбнулась графиня.

— Ах, это всё равно! Вы так давно не бывали у нас и всякая история, поведанная Вами, будет нам в радость.

— Вот как? Ну, слушайте. Когда я родилась, мой батюшка служил в Стокгольме советником при тамошнем посольстве. Для меня тогда нашли кормилицу — шведку, которую всё звали Дада. Она так и осталась служить у нас до самой своей смерти. Была она женщиной доброй, хотя и немного вспыльчивой, но более всего мне нравились истории, которые она рассказывала девушкам из прислуги, думая, что я заснула. Одну из них я вам сейчас и расскажу.

Жила-была одна бедная, но очень порядочная и благовоспитанная девушка. Родители её умерли, когда она была ещё малюткой, и ей приходилось нелегко, однако её взяли в услужение в хорошую семью. Однажды к ней посватался один молодой, красивый, с виду добрый и зажиточный человек, о котором, впрочем, никто не имел верных сведений. Однако она полюбила его и дала слово выйти за него замуж. Надобно сказать, что у девушки было много работы и мало свободного времени, и они виделись лишь под вечер, по окончании работ, на опушке соседней рощи.

Так уж случилось, что свадьба их несколько раз откладывалась, но девушка была тверда в своем намерении выполнить данное ею слово. Но, поскольку, она была не только порядочной, но также наблюдательной и рассудительной, то стала со временем замечать за ним некоторые странности.

— Какие странности? — пискнула одна из воспитанниц, но подружки зашикали на неё и бедняжка сконфужено замолчала.

— Согласись, моя дорогая, — мягко улыбнулась графиня. — Это ведь странно и неприлично, когда жених избегает дневного света и ищет встречи со своей возлюбленной только по вечерам?

— Наверное...

— Вот именно. На чём я остановилась? Ах, да! Так вот, бедная девушка стала приглядываться к своему жениху и однажды заметила, что у того износились сапоги. Такое, конечно, случается, но — о ужас! — из сапога вместо ноги выглядывает копыто!

Девочки-смолянки только ахнули от такого поворота, некоторые из них вздрогнули от полчищ мурашек, пробежавших по девичьим спинам, другие крепко зажмурились от страха, вообразив себе эту картину. Впрочем, некоторые из воспитанниц нимало не испугались и лишь насмешливо улыбнулись про себя, но им достало ума и такта держать свой скепсис при себе. Между тем Антонина Дмитриевна продолжала свой рассказ:

— Девушка была умная, ничего не сказала, не показала и страха; сердце у неё билось и замирало, но она не утратила присутствия духа. Она заметила, что жених потихоньку схватил её за передник и она, продолжая разговаривать, тихонько развязала тесемку на нём. И только-только она успела это сделать, как вдруг жених со всего размаха полетел в воздух! *

— Не может быть!

— Да, милые мои. Этот жених оказался чёртом, которых, судя по рассказам Дады, много водится в Швеции, но единственной добычей его стал передник бедной девушки, а не она сама. Вот так осмотрительность и храбрость помогли бедной красавице спастись.

— Но разве черти приходят к людям так запросто?

— Что тебе сказать, дорогая моя, — улыбнулась графиня. — Случается такое, что, вроде бы, совсем обычный человек из хорошей семьи ведет себя ничуть не лучше нечистого! Много раз приходилось мне видеть, когда благовоспитанные с виду юноши пускали на ветер фамильные достояния, разоряли жен и детей и губили тем самым их будущее.

— И что же делать?

— Проявлять осмотрительность, девочки. Точно так же, как это сделала героиня моего рассказа. Да, у плохого мужа и кутилы не растут копыта вместо ног, и не пробиваются сквозь прическу рога, однако следы безнравственности бывают ничуть не менее чёткими. Нужно лишь видеть их и в решительный момент проявить рассудительность и присутствие духа.

— Какая поучительная история. А с вами бывало нечто подобное?

Такой вопрос вряд ли мог прийтись по нраву никогда не бывавшей замужем графине, но она была дамой светской и ничем не показала своего неудовольствия, а поспешила перевести разговор на другой предмет.

— Скажите, а отчего эта девочка столь печальна? — спросила она, указав на одну из воспитанниц, державшуюся особняком.

— Вы про мадемуазель Штиглиц? У неё случилось несчастие в семье.

— Что вы говорите!

— Да, с её братом. Кажется, разорвалась пушка на полигоне или что-то такое...

— Но он жив?

— Вроде бы — да, но нам не известно решительно никаких подробностей и бедная Люси места себе не находит от горя!

— Неудивительно. Они, верно, очень близки с братом?

— Ах, он такой красавчик! — не удержалась от возгласа одна из воспитанниц, но тут же смутилась и попыталась скрыться за спинами своих подружек.

— Подойдите, дитя моё, — ласково обратилась Антонина Дмитриевна к грустной девушке.

— Да, Ваше Сиятельство.

— Я узнала про ваше дело, и мне хотелось бы помочь.

— Мерси.

— Ваши родные, вероятно, сейчас очень заняты и потому не нашли время известить вас. Но я обещаю, что сегодня же выясню все подробности и дам вам знать.

— Ах, графиня, вы так добры, — заплакала юная баронесса. — Я очень переживаю. Ведь мне совсем ничего не известно!

— Полно, милая. Ручаюсь, до вечера у вас будут вести.

— — — — — — — — — — —

#Рассказ из книги "Воспоминания графини Антонины Дмитриевны Блудовой."

Случившееся на полигоне несчастье неожиданно привлекло к себе много внимания, как со стороны общества, так и высокого начальства. Но если первое традиционно в России имело весьма мало веса, то на второе следовало оглядываться. Поначалу в ведомстве генерал-фельдцейхмейстера хотели это происшествие замолчать. Дескать, что тут такого? Ну, не выдержало испытаний очередное "гениальное изобретение", так что поделаешь? И то сказать, много их сейчас — изобретателей — развелось, и все что-то выдумывают. То, что погиб нижний чин, конечно, печально, но, право же, эта беда и вовсе не велика. Было бы о чём переживать! Но дни шли, а шум не стихал, вызывая у причастных лиц нечто вроде зубовного скрежета.