Помимо слухов о гомосексуальных оргиях, которые там устраиваются, известно, что «отпускники» участвуют в сатанинской церемонии «Кремация гнетущей заботы». Посвящённое Молоху действо разворачивается у статуи совы, в процессе сжигают чучело человека.

Злые языки говорят, что на ещё более засекреченном уровне церемонии в жертву приносят и настоящих людей. Молох любит детишек.

Хотя официальным девизом Богемской рощи является «Пауки, плетущие паутину, сюда не приезжают», тасуются там именно те, кто и сплести горазд, и за ниточки подёргать умелец.

Из людей, живущих на постсоветском пространстве, в Богемской роще были единицы. Например, там однажды побывал старец Дорофей (на тот момент совсем не старец). Однако он почти ничего не видел, так как его все три дня пребывания подкармливали наркотиками и приходовали в зад. Этот эпизод своей биографии директор УПА (сокращённо ДУПА) старается не рекламировать.

В любом случае, он получил-таки нижайший градус посвящения, хотя его ранг ни в какое сравнение не шёл с градусом того же Патрубия или Яйценюка.

Но речь вовсе не о них, не о горемыках Незалежной. Речь о каменном истукане, выглядящем, как сова. Разумеется, это совсем не сова, а замаскированный образ Антихриста. Конечно, каменная «сова» — его храм. Безусловно, Богемская роща — место культовое и энергетически насыщенное, энергия его черна и гнусна, потому что возгоняется противоестественными способами, и свальный мужеложеский грех — едва ли не самый безобидный из них.

При «сове» подвизается свой «старец Дорофей». Это жрец высочайшего градуса посвящения и бронебойной ментальной силы. Имя его сокрыто не только от профанов, но и от большинства вождей мировой закулисы. Мало кто из июльских «отпускников» его видел, а если и видел, то принял за представителя обслуживающего персонала. Некоторых, кто заставал жреца за важным разговором, приходилось погружать в гипнотический сон и стирать воспоминания об услышанном и увиденном.

Когда-то жрец был довольно заметной медийной фигурой, но служение потребовало от него «внезапно уйти из жизни», и люди весьма удивились бы, если бы узнали, что он жив и здоров, как Ваал. А уж как бы удивилась Кортни...

[...]

...Был ноябрь — время, прошлый июль давно отгремел, а будущего ещё следовало дождаться. Погода капризничала, жёлтые и красные листья облетали, падали и промокали, постепенно становясь мерзкой жижей. Ветер и дождь делали своё дело. По меткому выражению одного из членов клуба, голышом по лесу не побегаешь.

В такие периоды к жрецу наведывались сильнейшие мастера братства, и паутина плелась особенно крепко. Той ночью, когда жрец увидел странный сон, никого из посвящённых ближнего круга в Богемской роще не было.

И видел жрец, что сумасшедшие русские сняли кино за миллиард своих смешных рублей, и в этом кино они лепили образ своего главного, да-да, ненавистного Влада, но он почему-то был патлатым и жил за тысячу лет до сегодняшнего дня.

И выбирался Влад из грязи в князи, и поднимал Влад народ свой из руин и забвения, и давал ему свет надежды, который приходит в этот мир через Христа. Противоречив и мягок был Влад, но крепкая внутренняя вертикаль небесной власти угадывалась в этом своенравном варваре, хотя съёмочная группа переусердствовала-таки с маскировкой.

И не понял жрец этого всего, впрочем, как и многие россияне, а наверняка и сами создатели фильма.

Никогда ещё в своих снах верховный жрец Молоха не смотрел кино, тем более, на русском языке. И никогда ещё не попадал он в ужасное положение, в котором очутился под самое утро.

Князь Влад, прошедший через массу непонятных жрецу событий, вдруг посмотрел прямо ему в глаза, и жрец чётко почувствовал: его видят.

— Что же ты, гнида, нам гадишь? — с упрёком спросил уставший Влад, и в следующее мгновение жрец со всей полнотой ощутил, что его не только видят, но и бьют прямо в лицо.

С криком проснулся жрец и обнаружил в кровь разбитый нос и ещё — весьма постыдную влагу в штанах.

Нос оказался сломан, а кровь из лопнувших капилляров попала в слёзные протоки, и жрец с ужасом увидел в зеркале собственные алые слёзы.

Уняв кровь, тщательно отмывшись и переодевшись, он вышел на холодный утренний воздух, чтобы убедиться в том, что мир остался прежним. Придя к статуе совы, жрец испытал самую мощную волну ужаса: глаза каменной «птицы» тоже кровоточили.

● ● ●

Глава 706

Несильным зноем тёк будний июльский полдень. Подмосковный городок замер в провинциальном оцепенении, будто изумлённая дальняя царицына родственница.

Восьмидесятиквартирный дом брежневской застройки состоял из серого кирпича и был начинён людьми разных жизненных путей и одинаковой судьбы.

Пустые глазницы редких спутниковых антенн слепо таращились в небо, а одинаково застеклённые балконы выглядели, как типовая бюджетная современность, налипшая на советское наследие.

Подъезды смотрели на север. Перед домом росла пара тополей, и казалось, что он, словно толстый мультипликационный герой, тщетно норовит спрятаться за этими деревьями.

Возле дома, на крашеных автомобильных покрышках, наполовину врытых в бесприютную землю, сидели люди потерянного положения в количестве трёх мужчин. Они говорили необязательные слова и плевали себе под ноги в то время, пока их организмы ждали алкогольных вливаний. Былая острота умов сточилась о камень порока, и мужчины, которые должны были бы, по милому народному выражению, соображать на троих, попросту тупили.

Неподалёку, в песочнице, играл сын судебного пристава и поварихи Данилка, поэтому мужчины старались ронять слова брани негромко.

На бывшем газоне теснились машины, кривая детская ракета арматурилась ввысь, а невдалеке ржавела побитая жизнью беседка.

Осеннее солнце изливало свой прощальный свет на эту привычную воскресную картину.

— Пиханный ты в рот... — вымолвил один из мужчин, уставив мутные глаза в небо.

Он стал заваливаться навзничь, и его спутники тоже посмотрели ввысь.

Два рта успели раскрыться в поражённом вдохе, а сосредоточенный Данилка почти достроил песчаный кулич, когда метеорит врезался в дом, и был взрыв, и не осталось ни дома, ни полупьяной троицы, ни Данилки.

● ● ●

Вместо предисловия. От автора

Теперь, когда я точно узнал, что не успею дописать эту странную рукопись, начатую с конца, а если и успею, то не смогу её передать в верные руки, я решился набросать короткую записку приговорённого. Записку к тебе, мой возможный неизвестный мне читатель.

Ниже будет пролог, да не один, а у каждой части. Толпа героев, всполохи событий и прочая беллетристическая бязь. Леденящее, потешающее, развлекающее... Но это позже. Сейчас просто выслушай.

В нашем мире всё не то, чем кажется. Волки в овечьих шкурах прикидываются зябликами, проливающими крокодиловы слёзы. Отцы народа оказываются его блудными сыновьями. Бессильная ярость, проливаемая на портрет ненавистного, только укрепляет его силы.

Я видел, как вожди настоящего протеста позорно его слили, потому что они оказались ненастоящими вождями, поддельными. Эти люди сосали две сиськи. В первой было кислое молоко пропаганды страха — вечного тридцать седьмого года. Во второй — глубоко на генетическом уровне совковая жидкость, полученная при размачивании нафарцованных джинсов контрабандной колой с добавлением фастфудовой котлеты в булке.

В правом полушарии куриных мозгов этих колоссов на глиняных ногах плескался лютый ужас, хотя их никто так и не взял в оборот по-настоящему. В левом полушарии они взрастили антихристову арифметику так называемой американской мечты, которая в девяностых двадцатого столетия приобрела у нас вид столь же гротескный, как моё к вам обращение. Большой хапок. Конвертация власти в деньги. Пассивный доход. Тёплая судьба хомячка-рантье. Вот грани этого ложного кристалла, который рассыплется, стоит только потревожить его легчайшим щелчком здравого смысла!

И эти люди говорили нам, какого цвета ленточки надевать... Труженики конвертации власти в деньги, начавшие конвертировать власть раньше, чем её получили... Позорники...

Но мы, мы — настоящие рядовые этой неудавшейся революции достоинства! Куда мы смотрели? Какая хельсинкская ведьма отвела нам глаза? С глубокой любовью и скорбью посвящаю я это повествование, точнее, эту попытку к повествованию, тем, кто сохраняет твёрдость духа и продолжает носить кандибобер толерантности, зная, что это не только нелепо, но и кто-то же должен его нести!

Милые мои, не ждите боевых трансгендеров либерализма на квадрокоптерах госдепа! Никто не даст нам избавления. Сами, всё сами...

Впрочем, вероятный мой незнакомый читатель, не утруждайся пониманием этого спонтанного выброса авторской горечи, ведь цель моя не в том, чтобы испугать и запутать тебя, а в другом. Я обязан сказать несколько вещей, без которых моя повесть не приведёт к полному пониманию.

Первое. Воспринимай этот текст как весточку из параллельного мира, потому что это именно она.

Второе. Не верь тем, кто скажет тебе, что часть моей повести или вся она утеряна. Я делаю десять списков, хоть один да переживёт охоту.

Третье. Есть ключ к пониманию этого текста. В Петербурге, возле памятника Екатерине Второй, если встать спиной к Потёмкину-Таврическому, сделать семь метровых шагов, потом развернуться к публич...

[К сожалению, здесь лист оборван. Честное слово! — прим. составителей]

● ● ●

КНИГА 1. ПРОЛОГ

Дождь шёл до позднего вечера, и теперь воздух был холоден и влажен, как рукопожатие смерти.

Популярный продюсер и ведущий, в очень узких кругах известный как агент Беня Диктор, зашёл во двор дома, где снимал квартиру для встреч с соратницами по борьбе. Курчавые волосы развевались на ветру, создавая в свете полуночного фонаря этакий нимб вокруг умной головы. Звук шагов гулко метался по каменному колодцу двора и умирал где-то в грязных тёмных арках.

Оказавшись на самом освещённом участке двора, и не дойдя до подъезда пяти шагов, Беня Диктор встал как вкопанный: что-то было не так.

То ли странный шёпот из неосвещённых углов... То ли громкий щелчок за спиной... Не показалось ли?..

Беня оглянулся.

Никого.

Он мысленно ругнулся на свою мнительность и сделал шаг к подъезду.

Вернее, попытался.

Нога не оторвалась от грязного асфальта.

В тревожном изумлении Беня посмотрел под ноги. Ну, лужа. Неглубокая. А рядом тюбик. Жёлто-чёрный. Клей «Момент»? Вы это серьёзно?!

Беня попробовал поднять другую ногу.

Никак.

Он повторил, предприняв значительное усилие.

Глухо.

— Да что ж ты!.. — Он чуть присел и наклонился вперёд и изо всех сил рванул правую ногу вверх.

Она взмыла, не встречая никаких препятствий, и Беня стал заваливаться назад.

Оставалось сгруппироваться и попробовать упасть помягче, но Беня был немолод. К тому же подошва левого полуботинка не отклеилась от асфальта, и в стремительном процессе падения Диктор с жестоким хрустом вывихнул коленный сустав.

Боль настигла его, когда он ещё падал. Мысли о безопасном касании с асфальтом мгновенно испарились, он со всей дури ударился о твёрдую поверхность и приложился головой.

Когда к Бене вернулось сознание, он обнаружил себя в той же луже клея. Отвратительный ацетоновый запах лез в ноздри. И немудрено — Диктор лежал полуничком, левая половина его лица была погружена в грязево-клеевую массу.

Слишком много для одного тюбика...

Беня попробовал пошевелиться.

Боже, он полностью приклеился!

Сырость в ухе была бы нестерпимой, если бы не адская боль в голове.

— Мммм, мммм! — попробовал позвать на помощь Беня.

Губы тоже оказались заклеены проклятой жижей!

Диктор инстинктивно упёрся ладонями в асфальт. Это привело к ещё большим проблемам — теперь в плен попали и руки.

Он отчаянно дёрнулся. Бесполезно, только обострилась головная боль. Поплыли несуществующие звёздочки. Сознание опять завалилось за край.

Снова вынырнув из забытья, Беня долго не мог сфокусировать взгляд. Ещё бы, очки-то куда-то улетели при падении... Наконец, он настроился на жёлто-чёрный объект.

Тюбик.

«Момент».

А под названием кто-то дописал маркером: «Истины».

Момент, сука, истины, да?!

По луже прошла маленькая волна. Затем вторая.

Перед беспомощным Беней прямо из клеевой грязи стала медленно расти странная горка. Как во втором «Терминаторе», абсолютно неуместно вспомнилось Диктору.

Надеясь на спасение, он попробовал найти взглядом хоть что-нибудь.

Окно цокольного этажа.

У людей работал телевизор.

Телевизор, как нарочно, показывал заставку. Чёрными здоровенными буквами на красном фоне. «Рука кремля». И силуэт ельцинского преемника...

Над заставкой возникла тень зловещей пятерни.

Точнее, пятерня появилась перед Бениными глазами.