Технические аспекты бытовой магии

— Ты молодец, Антоша! — Сообщил мне очевидное (для меня) Прибытков. — Зришь в корень. И вот здесь есть интересный момент. Для понимания устройства мироздания достаточно знать о нем все, что знают люди в твоем времени.

Я чуть не поперхнулся длинной лапшой.

— Я отреагировал примерно так же, когда сообразил, что со мной случилось. — Протягивая мне салфетку, сообщил Семеныч. Или Исаакович? — Но все оказалось еще страннее, чем мне представлялось поначалу. Вселенная меняется. И меняют ее представления людей о ней. Я знаю, звучит странно, но поверь мне, Антон, так все и обстоит на самом деле. Я живу уже полторы сотни лет и с некоторых пор вижу, как физически меняется мир с возникновением новых знаний о нем. Эдакий Уроборос. Мы живем, познаем природу, копим знания, строим предположения и догадки, и ими меняем белый свет, который, изменяясь сам, дает нам новые точки для построения новой реальности.

Голова моя как-то отказывалась уложить в память подобный бред, и я счел нужным этот факт озвучить:

— На самом деле? Как это может быть?

— Вот так. — Шестов промокнул губы лавашем. — Когда люди думали, что мир держится на трех китах, плавающих в мировом океане, дело так и обстояло. Ровно на трех китах все и держалось. Когда Ньютон открыл свои законы, физические тела стали вести себя сообразно им.

— А раньше?

— А раньше этих законов не было, и вещи вели себя согласно представлениям аристотелевой физики. За здоровье! — Он выпил рюмку водки.

Ложка выпала из моей руки.

— Вот так просто? Как так может быть? — Опешив от его откровений, я начал повторяться.

— Что же в этом простого? Все системы усложняются и усложняются. Как говорил незабвенный Козьма Прутков — нельзя объять необъятное. Раньше физика нашего мира была проще и подобных мне, умеющих с нею обращаться, было больше. Теперь для понимания всего сущего нужно иметь совершенно непотребный объем знаний. Новых магов-волшебников нет уже лет пятьдесят. Да и старые стали потихоньку развоплощаться.

Он доел остатки своего лагмана и опрокинул в себя вторую рюмку с водкой.

Все равно в его версии что-то не стыковалось. Минуту подумав, я нашел эту нестыковку!

— Не сходится! Это у европейской цивилизации есть квантовая физика и теория струн вкупе с неоплатонизмом и гегельянством. А люди с Паппуа-Новой Гвинеи все еще живут на спине огромной рыбы под стеклянным небосводом!

— Немножко технически неверно, но я уловил твою мысль, Антоша. Где же шашлык? Пора бы уже. На самом деле в той части, которая соответствует изменившемуся миру, вселенная папуасов такая же как и наша, А вот та, которая устарела — она стала сказкой, легендой, мифом.

— То есть ни один папуас, оставаясь в рамках своих представлений о мире, не сможет стать магом?

— Не сможет, Антоша, не сможет. Даже если научится ходить на ушах! Он волен хоть половину жизни протаскать на голове маску самого страшного духа и проплясать втору половину под грохот тамтамов у самого заколдованного огня, но магом он не станет. Для этого нужно ехать в Йель, Кэмбридж или Сорбонну и много-много-много работать.

В эту секунду дверь открылась, и теперь уже сам Ильшат вынес долгожданный шашлык.

— Как будто в воду смотрел, абый, что ты приедешь! У брата вчера барашку взял, молодого, жирного. Вот правый его бок сегодня на шашлык отправил. Самый вкусный, какой бывает. На левом боку барашка лежать любит — там мясо плотное, лежалое. А правый бок все время к солнышку повернут — теплый, нежный бок. Такой вкусный, скушаешь и все плохое навсегда забудешь!

— Спасибо, хозяин! — Ответил Прибытков, и потянул носом, — как пахнет! Ты лучший шашлычник, Ильшат, на этой дороге до самой Казани!

— Нет, Аристарх. Уже нет, не лучший.

— С чего взял?

— Э, не спрашивай! Кушай шашлык!

Следом за Ильшатом вышла его дочь, водрузившая на стол большущую тарелку с нарезанными овощами — видимо, тот самый чабан-салат.

— Зачем ты так говоришь, Ильшат? Если я могу помочь, скажи! — Прибытков изобразил суровую решимость.

— Придется уехать мне с этой дороги, абый. Помнишь, как двадцать лет назад всякие бандиты по дорогам ездили, трудовым людям — отцу моему и дяде — абзыю Фариту Атнабекову говорили: плати деньги, мужик, я тебя защищать стану?

— Прошли давно такие времена.

— Видишь, наверное, куда-то далеко уезжали такие бандиты, теперь снова вернулись. Опять приезжали, говорят, теперь я им денег должен.

— За что? — Прибытков не забывал о шашлыке, и прихлебывал его зеленым чаем.

А шашлык действительно был самым вкусным из тех, что мне довелось отведать.

— За то, что отец не платил, абзый Фарит Халилович не платил, вообще здесь им никто не платил, понимаешь, да?

— А сам-то ты что думаешь?

— Э, Аристарх-абый, какая разница, что Ильшат думает, а? Либо можно платить или нет. А я не могу платить, мне для сына нужно калым собрать, дочка выросла, учить нужно. Не хочу я, чтобы они тоже как я всю жизнь у дороги простояли. Правильно не хочу?

— Правильно, Ильшат. Как твоего вымогателя зовут?

— Рустам его зовут, сына бешеной суки! Ахметзянов Рустам. Он своих шакалят посылал ко мне. Один еще Марьям хотел хватать за...

— Подожди-ка.

Прибытков вытер руки, достал из кармашка мобильный телефон, нашел номер в записной книжке, вызвал, и, выждав какое-то время, радостно заговорил:

— Здравствуй, дорогой, узнал старого? Да-да-да, а я-то как рад! Нет-нет, ну что ты? Не мог я тебя забыть! Конечно... Ну мы же договаривались... Обещаю тебе, Рустам. Как только буду в ваших краях. Чего звоню? А! Ты знаешь такого Рустама Ахметзянова? Тезка твой, да. Бандит, точно. Такой бандит! Ильшата помнишь? Да, на дороге. Шашлык-машлык, все такое... Да, я вот сейчас у него. И знаешь, что говорит мне Ильшат? Говорит, что Рустам своих людей присылал и денег... Что? Нет, зачем его в тюрьму сажать? Сломай ногу и руку, оторви голову и достаточно! Ха-ха.. Правильно. Нет! Просто пусть больше никогда не хочет денег Ильшата и другим скажет — у Ильшата чужих денег нет! Хоп, хоп, старый! Я у тебя как всегда в долгу. Скоро приеду. В этом году точно приеду.

Он выключил телефон и положил его обратно.

— Все, Ильшат. Никто больше у тебя денег не попросит. Даже налоговая инспекция забудет сюда дорогу.

— С кем ты говорил, Аристарх-абый?

— С Рустамчиком. Он у вас главный.

— С Рустамом Нургалиевичем?

— Точно, Ильшат! Как думаешь, сможет помочь?

— Э? Правду говоришь?

— Ильшат... — Прибытков окрасил слово укоризненной интонацией.

— Все-все-все! Я знаю, если абый говорит — так и есть! Шашлык, лагман — мой подарок.

Он убежал так быстро, словно боялся спугнуть свою удачу.

— Ну вот, — удовлетворенно заметил Прибытков. — Хорошее дело сделано, день прожит не зря.

— Это на самом деле был президент Татарстана?

Я смотрел прямо в глаза улыбающегося Семеныча и ждал, когда он ответит, чтобы сказать, что совершенно не верю в такое его знакомство.

— Нет, конечно! Зачем он мне сдался? Сколько их было и будет, этих президентов? И что, с каждым я должен быть знаком? Недостойны они того. Там вообще никого не было. На том конце разговора.

Своим ответом он ввел меня в непродолжительный ступор.

Я доел хваленый шашлык, почти не чувствуя его вкуса, запил его пиалой терпкого чая и только после этого собрался с мыслями и задал следующий вопрос:

— А как же тогда?

Прибытков усмехнулся и подмигнул мне:

— Хорошо всё, просто отлично. Пока вы думали, что я говорил, я создавал примитивную элементаль, которая не позволит ребятам Рустама вспомнить, зачем они сюда приезжали. И Рустам забудет навсегда об Ильшате. И налоговые инспектора. И пожарники. И санитары, если ты об этом. Вообще никто и никогда здесь не сможет потребовать у него деньги. А Ильшат пусть думает, что его защищает самый высокий покровитель — заодно уверенности прибавится.

— Вот так просто? Раз — и забыли?

— Ну да, — пожал плечами Прибытков. — А чего еще-то мудрить? Не убивать же их? Или, думаешь, стоит здесь постоянный пост наблюдения организовать и как только появятся — натравить на них дракона? Извини, я так не делаю.

С каждым часом нашего знакомства он обрушивал на меня что-то новенькое. Пора бы уже, наверное, и привыкнуть, но у меня почему-то не получалось.

А Прибытков тем временем еще раз наполнил наши пиалы и хлебнув из своей обжигающего чаю, заметил:

— Вот примерно так все и обстоит. У тебя, Антон, наверняка созрел вопрос — по какому принципу трансформируется бытие после человеческих открытий?

— Ну вообще-то да, созрел. — Я не стал уклоняться от очевидного.

— Здесь, насколько я понимаю, все просто: работает принцип наименьших энергетических затрат. У шарообразной Земли куда меньше потребная энергетика содержания на единицу площади, чем у плоского блина на трех китах под хрустальной сферой. Если очередное открытие ведет к уменьшению этих затрат — оно реализуется, к увеличению — оказывается заблуждением. Понятно?

— Понятно, но подождите, Аристарх Семеныч, — что-то не сходилось в его построениях. — Если я все правильно понял, то чем моложе маг, тем он сильнее? Ведь его знания и умения куда обширнее и точнее, чем у тех, что были прежде?

— Не совсем так, Антон. Потому что каждый, кто овладел знанием, обязательно сразу начинает задумываться о бессмертии. И получив его, вдохновляется на новые поиски истины. А потом — никто не запрещает нам узнавать новое и применять наработки потомков — это во-первых. Да, иногда возникают новые концепции, которые невозможно понять даже очень одаренному человеку — вроде Копенгагенской интерпретации квантовой механики. Я в свое время голову сломал, пытаясь осмыслить эту теорию! Разговаривал и с Бором и с Гейзенбергом, но, подобно Эйнштейну, так и остался при мнении, что Луна должна существовать независимо от того, смотрю я на нее или нет. Куда больше мне импонировала многомировая интерпретация квантовой механики, однако то, что непроверяемо — то неосуществимо в рамках нашей Вселенной. Ну и пусть! Даже в этом случае за мной остается мой проверенный инструментарий, мои уже созданные элементали, которые будут служить до тех пор, пока не появится подтвержденная теория о невозможности их существования, и пока я не уверую в нее. И это во-вторых. Понятно?

Я не решался пить чай, увлеченный его объяснениями, боясь отвлечься и упустить что-то важное. И у меня уже созрел следующий вопрос:

— А где хранятся эти ваши элементали?

Прибытков еще раз хлебнул из пиалы и развел руками:

— Активированные делают работу, неактивированные — не существуют физически. Вернее, существуют, но только в виде информации о себе — в моей памяти. Когда требуется их помощь, я их попросту создаю.

— И как они работают? Вы создаете элементаль и говорите ей: сделай мне кофе-глясе?

Прибытков беззвучно засмеялся — потому что в этот момент еще раз хлебнул из своей пиалы. Он с трудом проглотил чай и расхохотался в голос:

— Да бог с тобой, Антон! Насмешил старого. — Он перевел дух и уже серьезно заметил: — Вот у тебя есть рубанок. Если ты скажешь ему — Эй, рубанок, ну-ка сделай доску гладкой! Он бросится исполнять твое задание?

Я смотрел на него, ожидая продолжения и на всякий случай покачал головой, соглашаясь, что пресловутый рубанок так и останется лежать на верстаке, какие бы таратунские пляски над ним я не устраивал.

— Ну вот видишь. Чтоб рубанок что-то сделал — нужны, как минимум, умелые руки и доска. Так?

— Так.

— Пойми, Антон, когда я вдруг достаю из воздуха стакан с содовой — я запускаю в действие целый сонм элементалей. Это как... программирование. Да, пожалуй. Очень похоже. Чтоб создать картинку на экране монитора, нажатием на иконку программы ты приводишь в действие целую прорву всяких микрокоманд, инструкций, приложений и всяких макросов или как там это называется? Так? Пользователю, которым я стану после создания этой программы, достаточно видеть саму иконку, чтобы нажав на нее ожидать исполнения своих запросов. А пока ее нет, мне, как программисту самого глубокого уровня знания, создавшему этот продукт как программу взаимодействия моих элементалей, требуется знать и понимать все: от того сколько электронов потребуется для организации двух кусочков сахара до того, в каком месте взять воду для содовой. И только сложив вместе эти мои знания и работу элементалей, которые не могут думать за меня — они только выполняют инструкции, я получу готовый к эксплуатации продукт. Сложно это все, наверное, для тебя, да? — Сочувствие его было насквозь фальшивым.

— Непросто.

— Я понимаю. Поначалу каждый из нас частенько создавал нечто такое, чем и пользоваться-то было опасно. Да ты встречал, наверное, в литературе или в кино упоминания о всяких полтергейстах, самовоспламенениях всего и вся, включая людей, о привидениях, аномальных зонах и другой подобной мистике?

— Это элементали? — Его объяснение всякой сверхъестественной чертовщины было неожиданным.

— Иногда. Но чаще это негодные к эксплуатации программы взаимодействия элементалей. Первый блин, как всегда, комом. Некоторые маги создают по неопытности такие комплексы, которые не могут потом отключить — вот он и шляется по миру, творя черт знает что! Пока его не встретит более знающий маг, способный без вреда для себя и окружающих выключить зациклившуюся программу. Ты наелся?

— А? — Сказать, что я был ошарашен, значило бы очень сильно преуменьшить степень моего потрясения. — Да-да, конечно. Спасибо.

— Тогда допивай чай — да и поехали, мы и так уже порядком подзастряли здесь.

Я сидел в машине еще минут десять, пока прощались Прибытков и Ильшат: с уверениями в вечном ожидании следующей встречи, с проникновенными словами о всемерном уважении друг друга, о ниспослании небесами здоровья семьям и близким и еще много-много-много всяких других хороших пожеланий.

Потом мы поехали, а я уснул.

Глава 6. Тайник.

Когда я проснулся от того, что на каком-то ухабе громко клацнули мои зубы — уже вечерело. Прибытков, напевая в полголоса что-то среднее между "Марсельезой" и "Травиатой" крутил баранку, умело маневрирую в плотном городском потоке. На одном из пролетевших мимо домов я прочитал название улицы: "ш. Энтузиастов".

— Где это мы, Семеныч? — сладко потягиваясь, спросил я своего спутника.

— В белокаменной, Антоша, в белокаменной!

Я огляделся вокруг: множество машин с московскими номерами — 77, 177 — не оставляли сомнений в его словах. Я посмотрел на часы и посчитал в уме: их минуло пять с того момента, когда я сел в пассажирское кресло у лагманной Ильшата.

— Семеныч, а... как?.. — Я на самом деле не понимал, как такое возможно — преодолеть две тысячи километров за пять часов? — Две тысячи...

— А! Вот ты о чем волнуешься! Ерунда это. — Он выглянул в окошко и рявкнул на кого-то, замешкавшегося на светофоре: — Глаза разуй, придурок!

Потом посмотрел на меня и сказал, подмигивая, как о чем-то само собой разумеющемся:

— Волшебник я или где?