Спустя пол-часа они были над Минском. В кромешной темноте город различить было невозможно, только на обзорных инфракрасных мониторах угадывались контуры строений и руин. По картинке было понятно, что Минск поражен гораздо сильнее Москвы. Здесь было, как минимум, десяток кратеров от ядерных взрывов. Уцелела лишь пятая часть строений. Город зарастал лесом. Радиоактивный фон был значительно выше, чем в Москве. Трудно было поверить, что в этом аду тоже могли выжить люди.
Они сделали несколько кругов над северо-восточной частью города, прежде, чем Бульбаш определил проспект Франциска Скорины.
Бульбаш был белорусом. В Москву приехал десятилетним мальчиком со школьной экскурсией. Он отстал от своего класса и заблудился в переходах метро, когда начали рваться бомбы. Одноклассников и учителей он больше никогда не видел. Потом он пошел в спецназ Содружества. Его, как "коренного" минчанина и спецназовца, пригласили в миссию. Из-за основного продукта белорусов — картофеля (бел. — бульба) его и прозвали Бульбашом.
От вида мертвого родного города на Бульбаша навалилась тоска. Воспоминания о оставшихся здесь родителях и сестрёнке не давали сосредоточиться. Да и почти все возможные ориентиры были разрушены. Наконец, он различил на мониторах широкую полосу, поросшую кустарником, уходящую в нужном направлении. Это и был проспект Франциска Скорины — главной артерии белорусской столицы. Пролетев десяток километров южнее, они увидели ещё одну широкую полосу.
— Партизанский проспект — вслух произнёс Бульбаш.
Полетели вдоль Партизанского в направлении центра города. Впереди возвышалась вышка сотовой связи, чудом уцелевшая после серии ударов. Пожалуй, это была единственная вышка в Минске, которая выстояла. Большинство вышек были установлены на крышах строений и поэтому рухнули вместе с крышами. Эта же, почему-то, была установлена на земле и закреплена множеством тросов-растяжек, которые не дали ей свалиться.
Опустились в метрах трехстах от вышки, на относительно свободной площадке среди руин жилых домов — подальше от посторонних глаз. Дехтер хотел было спросить у Ментала, но последний, не открывая глаз, сам ответил на ещё не заданный вопрос:
— Этот город враждебен к нам. Кругом опасность. Но в радиусе ста метров от вертолёта и по прямой к вышке я никакой опасности не чувствую.
Дехтер резко спросил:
— Что значит "не чувствую"? Опасности нет или ты её не улавливаешь.
— Не чувствую — значит не чувствую. Если что-то почувствую, я сразу сообщу.
Ментал демонстративно отвернулся, так и не открыв глаз, дав понять, что разговор окончен.
Десять спецназовцев попарно выпрыгнули из вертолёта. Радист был в паре с Дехтером. Как только он оказался вне вертолёта, его пробрала дрожь. Не от холода. Не от вида мёртвого города. Было что-то другое — явная враждебность, явная угроза, исходившая отовсюду. Сквозь резину противогаза был слышен шелест листьев и травы, хотя ветра почти не было. Казалось, что сама природа шепчет: "Уходи отсюда, ты здесь — чужой, тебе здесь — не место. Уходи, пока жив". Вдруг где-то вдалеке раздался вопль — вопль неведомого животного или обезумевшего человека. Воплю в другой стороне парировал какой-то хриплый стон. Радисту захотелось назад, в хрупкий уют и безопасность вертолёта. Но Дехтер уже делал перебежку вперёд, и Радист, пересилив себя, побежал за ним.
До вышки добрались минут за десять. Ржавое облупленное сооружение гордо возвышалось среди руин. Спецназовцы взяли вышку в кольцо, каждый заняв определённую позицию. Радист тоже хотел занять своё место в круге, но Дехтер тронул его за плечё и показал пальцем вверх, а потом ткнул пальцем в грудь себя и Радиста. Радист опешил. Ему лезть наверх? Нет, только не это. Но потом вспомнил, что разбираться в передатчике — это его задача. Он полез по непрочным металлическим ступеням-перекладинам шаткой лестницы вслед за Дехтером. Он никогда не забирался так высоко от поверхности. От высоты его мутило. К счастью уже на 10-метровой высоте они достигли площадки, на краю которой была установлена будка.
Дехтер взвёл автомат. У будки, откинувшись спиной к двери, сидел человек в противогазе и противорадиационном костюме. Дехтер включил надствольный фонарь и посветил. Увидев что-то сквозь глазницу противогаза, он опустил автомат и сорвал с незнакомца противогаз. Это уже был почти скелет. Остатки засохшей плоти на черепе и длинных светлых волос подсказали, что вероятнее всего это была женщина или девушка.
Дехтер нагнулся над мертвой женщиной, проверяя, не заминирована ли она, после чего оттащил её от двери. Радист посветил на ржавую дверь и увидел нацарапанную надпись: "Код 345". Дверь была заперта на навесной замок из нержавеющего металла. Радист подкрутил колёсики цифрового замка, введя код "345", дёрнул дужку и замок открылся. Он потянулся к ручке, желая открыть дверь, но получил жёсткий удар по предплечью.
Дехтер грубо его схватил и отодвинул на край площадки. Командир снял с ремня моток бечевы, размотал его и привязал к ручке двери. Жестом скомандовал опуститься по лестнице. Когда они опустились ниже уровня площадки, Дехтер дернул за бечеву и дверь со скрипом открылась. Взрыва или выстрелов не раздалось и они вновь поднялись на площадку.
Будка была маленькой — в ней едва мог поместиться (и то сидя) один человек. Она закрывалась толстой дверью. Видимо, здесь когда-то находилось какое-то сложное оборудование. Сейчас на полу стоял увесистый ящик-рюкзак. Очевидно, тот передатчик, который посылал сообщение. От него через отверстие вверх подымалось несколько кабелей. Поверх ящика лежало несколько листов бумаги. Радист взял в руки письмо и стал читать аккуратный, явно женский, почерк: "Я — Галина Кожановская. То, что кто-то читает это письмо, означает, что меня в живых уже нет, но моя миссия была успешной. Я — один из жителей Минского метро, в прошлом — учитель английского и немецкого языков. Мой голос вы слышали, если перехватили радиопередачу.
Во время Последней Мировой войны, около ста тысяч человек смогли укрыться под землёй в этом городе. К концу Пятого года, нас осталось десять тысяч. Вряд ли где-то в Беларуси ещё остались живые люди. У нас мало еды, почти нет медикаментов. Мы погибаем от радиации, мутантов, ранее неведомых болезней, голода. Мы не протянем долго. Единственной надеждой является помощь извне. Мы надеемся, что в конце-концов где-то жизнь сложилась или сложится более удачно. И люди, пережившие Последнюю Мировую, смогут стать на ноги и помочь нам. Этот передатчик собран нашими специалистами, он работает от солнечных батарей и рассчитан на работу в течении десятилетий. В качестве оптимального места установки передатчика была выбрана эта вышка. Я и ещё шесть моих товарищей неделю назад вышли на поверхность, чтобы выполнить миссию. Дошла одна я. У меня нет сил возвращаться назад, да и одна я не смогу это сделать. Еды и воды хватит на месяц, хотя во время приёма пищи придётся снимать противогаз...
Надеюсь, что кто-то услышит меня за этот месяц, но раз вы читаете это письмо, значит моя надежда не оправдалась. Я прошу вас помочь моему народу. Спуститесь в метро (карта прилагается). Возможно некоторые станции к моменту вашего прихода уже не жилые или, наоборот, стали обжиты. Поэтому, если вы не встретите людей сразу, не останавливайтесь, найдите оставшихся. И обязательно, дайте знать о своём приходе всем станциям, чего бы это вам не стоило и чтобы вам не говорили. Минское метро не едино — помните об этом. Но все жители имеют право знать о том, что мы в этом мире остались не одни. Все вправе рассчитывать на помощь. Ещё раз прошу, сообщите о вашем приходе всем станциям!!"
Ниже менее аккуратным почерком было дописано: "Прошло две недели. Я умираю. Я никогда больше не увижу своих детей. Я прошу вас, читающих это письмо, помогите поему народу, сообщите о своём приходе ВСЕМ станциям. Найдите моих детей: Сергея и Валентину Кожановских. Расскажите им, что я дошла и выполнила миссию. Прощайте. Галина К. 27 лет"
У Радиста защемило в сердце. Он представил себе то отчаяние и одиночество, тот ужас, который испытывала эта молодая женщина, оставшись одна в ожидании неминуемой смерти на этой вышке. Он почти физически пережил её тоску от того, что она никогда не увидит детей. Он осознал мужество этого человека, непреклонность в выполнении миссии. Ему стало стыдно перед ней за свои мелкие страхи. Ему хотелось кричать этому трупу в костюме, что всё, что она сделала, было не зря, что они дошли и обязательно помогут минскому метро, если там ещё кто-то остался.
Дехтер взял у него из рук листки, быстро пробежал глазами, что там написано, сунул листки и карту в карман, а Радисту тихо сказал:
— Нам пора.
Спускаться по лестнице было страшнее, чем подыматься. Но у него из мыслей не выходила мертвая сталкерша. Он себе поклялся, что сделает всё, чтобы помочь минчанам наладить связь между двумя метро. И он обязательно найдёт детей погибшей, расскажет им о мужестве их матери.
Вернувшись в вертолёт, в двух словах рассказали об увиденном. Решили передатчик пока оставить на месте. Только в том случае, если у минчан нет возможности собрать другой передатчик, они вернутся за тем, который охраняет мёртвая сталкерша. Тогда же похоронят и её.
2.5.
До восхода солнца, уновцы вышли из вертолёта. По памяти Бульбаша, а также по оставленной мёртвой сталкершей карте нашли вход в минское метро на станцию Партизанская. Входили со стороны развалин универмага "Беларусь". Здесь должен был быть подземный переход под проспектом, совмещенный с супермаркетами и входами в метро. Удивило, что гермоворота установлены ещё на входе в подземный переход. Снаружи они были занесены толстым слоем песка, полусгнивших опавших листьев, какого-то мусора. Похоже, ворота давно не открывались.
Бульбаш, на правах хозяина, подошёл и трижды тихо стукнул в ворота. Прошла минута. Бульбаш стукнул намного сильнее: гул прозвучал в тишине города как гром. Если кто-то был на той стороне ворот, их обязательно бы услышали. Но и спустя несколько минут никто не отзывался. А что, если им просто не откроют? Если их не ждут? Или если на той стороне ворот просто не осталось кому ждать? Они пришли сюда, чтобы "поцеловать" дверь, развернуться и улететь обратно в Москву?
Молчаливый Комиссар прошёлся вдоль ворот и нашёл странного вида круглый барельеф, который можно было принять за украшение. Красный офицер быстрее других догадался, что на гермоворотах, особенно с наружной стороны, какие-либо украшения просто не уместны. Комиссар пошарил руками в куче листьев под "барельефом", нащупал какой-то рычаг и стал его подымать. "Барельеф" оказался герметичным лепестковым затвором люка. Затвор разошелся в стороны и перед ними оказалось отверстие метрового диаметра. Им повезло — затвор гермолюка не был закрыт изнутри. Дехтер посветил в отверстие, кивнул одному из бойцов и тот пролез в темноту. Чуть позже боец высунулся из отверстия и показал рукой "опасности нет, путь свободен". Уновцы один последовали за ним.
Они оказались внутри длинного подземного перехода. Когда-то здесь жили люди. Потолок был закопчен. Повсюду разбросаны какие-то металлические и деревянные каркасы, одежда, посуда. Но здесь царило запустение: люди здесь вымерли или ушли отсюда много лет назад.
По полу, стенам, потолку расстилались стебли или корни растения грязно-бело-жёлтого цвета. В растении отсутствовал какой-либо намёк на зелёный цвет, поэтому оно казалось совершенно мёртвым. Эти стебли-корни беспорядочно ветвились от толстых, толщиною в ствол орудия, до тончайшей паутины. Пол, потолок и стены едва видны сквозь эту путаницу. И только один длинный проём посреди паутины, словно трубообразный туннель, во мраке которого терялись лучи фонарей уновцев.
Ментал громким шёпотом произнёс свои мысли вслух:
— С виду — растение, а аура больше похожа на животную. И оно явно реагирует на нас. Но не могу понять — как.
Уновцы вглядываясь в неподвижную путаницу не поняли, что понимает Ментал" под словом "реагирует". Шли дальше. Лекарь (спецназовец-медик) сообщил данные дозиметра:
— Радиация намного меньше, чем снаружи, но для человека опасна. Противогазы не снимать.
В стене подземного перехода, сквозь плетенку растения Дехтер увидел вход в какое-то помещение. Его размеры определить было невозможно, свет фонарей выхватывал только сам вход. Бульбаш сообщил:
— Это подземный супермаркет. Вряд ли мы там увидим что-то новое. Вход в метро намного дальше.
Бульбаш указал на другой проём, над которым висела на одном болте покосившаяся запыленная стеклянная вывеска с большой буквой "М". Ниже этой буквы была прикреплена облупленная табличка, на которой большими буквами выведено: "МУОС..." и дальше написано что-то мелкими буквами, уже нечитаемое. Проём также был закрыт гермоворотами, аналогичными тем, которые им встретились на входе в подземный переход. Им снова повезло — люк изнутри не был закрыт. Однако открылся люк с трудом. С этой стороны его очистили штык-ножами от прочных побегов. Когда резали и рвали побеги, Дехтеру, стоявшему в стороне, показалось, что растения вокруг издало какой-то звук, похожий на тихий шелест. Он посмотрел на Ментала. Сквозь глазницы противогаза было видно, что глаза у него закрыты.
Проследовав внутрь, они увидели те же толстые, средние, тонкие и тончайшие грязно-бело-желтые стебли местной флоры. Здесь роща была ещё более густой и она занимала почти всё пространство. Оставался лишь узенький коридор, по которому в ряд плечом к плечу могли идти лишь два-три человека. Лекарь посмотрел на дозиметр и снял с головы противогаз. Оставшиеся уновцы сделали то же. Воздух был пропитан сыростью, запахом сена и гнилых листьев.
Ментал тревожно прошептал:
— Я чувствую людей, но не могу определить: сколько их, где они и как настроены. Мешает это растение. Оно своей аурой сильно фонит.
Дехтер:
— Всем быть готовым к бою, идём вперёд по-двое.
Раздались щелчки передёргиваемых автоматных затворов.
Они прошли по фойе метро, мимо касс. Идти по-двое было тяжело. Нужно постоянно нагибаться, протискиваться в сужения рощи, освобождаться от постоянно цепляющихся за одежду побегов. Создавалось тревожное ощущение, что они находятся в чреве какого-то животного и что сейчас это чрево начнёт сжиматься и раздавит их.
Спустились по лестнице вниз. Кое-где коридор внутри зарослей раздваивался, тогда шли наугад, точнее в самую просторную ветвь коридора. С перрона спустились вниз — к рельсовому полотну. Стало немного спокойней: есть рельсы и шпалы, значит это туннель, значит они в метро, а метро — это их стихия. Коридор снова распался на две ветви, идущие в противоположные стороны — по туннелям вдоль полотна к соседним станциям. Бульбаш, указав налево, сообщил:
