Вот так и летела... Чемодан с вещами еще в космопорту спер добрый мальчик Зак, поэтому, вручную простирав собственные шмотки и развесив их на спинке кровати, пришлось замотаться в не первой свежести простыню. Чем произвела неизгладимое впечатление на одного из конвоиров, и мне вдобавок к неизменным макаронам и салату перепала котлета, внушительный кусок торта и целый ворох двусмысленных комплиментов. Я смущенно, но ободрительно хихикала нежданно привалившему поклоннику (котлеты я люблю, и торты тоже) и отмахивалась от него наволочкой, словно невзначай задевая по длинному горбатому носу. Наволочка на собственной физиономии доморощенному Дон Жуану понравилась гораздо меньше обмотанной вокруг меня простыни, посему романтические отношения развивались ни шатко ни валко. И сошли на нет уже на третий день полета вследствие весьма неприятного инцидента.

— Проголодалась? — в дверной проем протиснулась донельзя довольная физиономия Ллойда, а вслед за ней и поднос с обедом.

— Конечно! — кокетливо стрельнула глазами я.

Ллойд присел рядом со мной на кровать и пару минут наблюдал за трапезой, время от времени одаривая томными взглядами, и многозначительно улыбался, демонстрируя работу первоклассного дантиста.

— Завтра вечером мы достигнем Земли... Мы можем долго не увидеться, — непрозрачно намекнул мужчина и словно невзначай наклонился ко мне, заглядывая в лицо.

Ага, щас-с, держи карман шире, герой-любовник! Я зачерпнула полную ложку гречневой каши и, запихнув ее в рот и наивно взмахнув ресницами, огорченно прошамкала:

— Кафкая жафость!

Ллойд смахнул с тщательно выглаженных брюк несколько упавших с ложки крупинок и сверкнул натянутой улыбкой на все 32. А точно ли 32? Надо бы пересчитать для статистики...

Следующее, что я помню — зажатый бедрами и слабо трепыхающийся подо мной мужчина и его блюдцеподобные глазки под аккомпанемент испуганного мычания. Хорошо хоть, что вещи уже высохли, и я не в стиле ню тут развалилась... Мои обслюнявленные пальцы усердно ерзали у Ллойда за щеками, скользя и сбивая со счета. Даже не представляю, почему он не сбросил меня на пол... То ли боялся буйных психов, то ли вначале воспринял мои действия за вспышку страсти. Экзотической такой и весьма бурной страсти...

Я вытащила пальцы, вытерла их о форму Ллойда (ну, не об себя же его слюни вытирать?) и осторожно отползла на другой край кровати.

— Ты это... извини. На меня иногда находит.

Ллойд подорвался на ноги и начал пятиться к двери, не рискуя повернуться ко мне спиной. В конце концов, это уже наглость! Я что, настолько страшная?

— Подожди! Ты не обиделся? — попробовала помириться я. Остатки моего обеда рассыпались по полу и явно не годились в пищу, а пустые макароны на ужин как-то не вдохновляли.

— Нет, конечно, — бодро замотал головой Ллойд с самым честным выражением лица и пулей выскочил из каюты.

Поклонник моей красоты после такого бесследно сгинул, а еду мне отныне приносил второй конвоир, ранее редко появлявшийся в камере. Ну, как приносил? Быстро-быстро открывал дверь и, насторожено зыркнув в мою сторону, ставил поднос на пол у двери, не рискуя заходить дальше. Вот такая я страшная, аж сама впечатлилась...

По прибытии, дождавшись ухода пассажиров, меня проводили к грузовому шлюзу, прямо там запихнули в полицейскую машину и переправили то ли в тюрьму, то ли в следственный изолятор. Разница между этими двумя учреждениями — если она существует — для меня не особо понятна. С местными сливками общества я познакомиться не успела, поскольку почти сразу меня забрали на допрос, а потом определили в одиночную камеру. Сам допрос достоин отдельного описания.

Поправ все мыслимые и немыслимые права: адвоката не предоставили, хотя я настаивала на общественном защитнике (оплатить самостоятельно денег не хватало), громкие возмущения о праве на звонок вообще проигнорировали с каменными мордами. М-да, в фильмах работу достопочтимых стражей порядка совсем по-другому показывают...

Потом я полчаса сидела в одиночестве в комнате с зеркалом во всю стену. Предполагаю, что такой ход побуждал преступников нервничать и переживать, но мне было откровенно по барабану — все силы уходили на то, чтоб не начать пересчитывать шурупы, с помощью которых стол был прикручен к полу. Возвратившаяся мания пересчитывать все, на что упадет взгляд, откровенно говоря, начинала пугать. Поэтому зашедшая в комнату в сопровождении офицеров женщина стала хорошим поводом отвлечься. Невысокая, хрупкая, с черными прямыми волосами, забранными в пучок, узкими раскосыми глазами и неестественно прямой осанкой. В значении нарисованных на погонах полосок, кружков и звездочек я не разбираюсь, но, судя по поведению присутствующих, звание у нее более чем высокое. Женщина взмахом руки отослала подчиненных, присела на стул у противоположного края стола и положила перед собой планшет. Впрочем, читать мое досье она не торопилась, а внимательно рассматривала меня, будто рентгеном просвечивала. Сочетание пронзительного спокойного слегка усталого взгляда и свежей гладкой кожи давало странный эффект человека без возраста. Ей с равным успехом могло стукнуть как тридцать, так и шестьдесят.

— Полковник Эрика Лау, — представилась она и выдержала паузу, приподняв планшет и что-то читая. — Так, значит, вы Карина Карр, в девичестве Рогинская...

— Угу, — я поставила локоть на стол, подперев рукой подбородок, и нагло заявила: — Кстати, мне адвокат положен.

— Будет, будет вам адвокат. Если захотите... — по акульи улыбнулась мне Эрика Лау. Уф-ф, по сравнению с оскалом этой маленькой женщины кретские клыки отдыхают. Как это ей удается? Вроде бы нормалка, но аж морозцем по хребту пробрало... — Ну что же, задержанная, у меня для вас два варианта. Первый: за взлом данных, содержащих коммерческую тайну, за неуведомление органов правопорядка об известном вам преступлении, за вымогательство в особо крупном размере и нарушение договора о сотрудничестве вследствие побега — наказание в виде лишения свободы сроком от пятнадцати до двадцати пяти лет.

— Не хило! — впечатлилась я. — Только с побегом у вас промашка вышла, меня на самом деле украли.

— Так это еще доказать надо, — ухмыльнулась она, вскинув бровь. Намек понят. Но не надейся, змеюка, что я так легко сдамся!

— Второй вариант: вы рассказываете, где спрятали оставшиеся документы, и мы за сотрудничество со следствием похлопочем о минимальном сроке.

— Минимальный — это пятнадцать лет? — саркастично поинтересовалась я и презрительно хмыкнула. Нашли дурочку! Подобное предложение я уже от майора Бейла слышала. И вообще, о каких документах она говорит? Какого черта от меня вечно кому-то что-то нужно, одна я не в курсах?

— Официально — да, но за примерное поведение через пару лет мы вполне сможем инициировать пересмотр дела и ходатайствовать о условно-досрочном освобождении, — кинула мне кость полковник.

— У меня есть соглашение о сотрудничестве, подписанное майором Бейлом и зарегистрированное в нотариальной базе данных.

— Забудьте! — словно от навязчивой мухи, отмахнулась от меня женщина. — Договор утратил силу, когда вы сбежали.

— Я не сбегала, меня выкрали! — повысив голос, повторила я.

Она лишь выразительно приподняла правую бровь, не снисходя до ответа. Вот же, пиранья в форме! Я откинулась на спинку стула, скрестила на груди руки и раздельно, выдерживая паузы, произнесла:

— Я ничего не собираюсь решать без адвоката. Это раз. Мне положен один звонок. Это два.

— Конечно. Без проблем, — сладко улыбнулась женщина и встала из-за стола. — Пока подумайте до вечера. Когда мы предъявим обвинение, сделку вам никто больше не предложит.

Толку из с трудом вырванного права на звонок вышло мало — автоответчик показал до крайности озабоченных сборами родителей, которые бодро оповещали всех интересующихся, что укатывают на месяц, а то и на два, в командировку, строить какой-то не то мост, не то здание. Мне оставалось лишь оставить сообщение, что я звоню из тюрьмы, и попросить не волноваться. То-то они обрадуются, когда вернутся! Единственная дочь — уголовница! Я еще хотела звякнуть бабуле и долго доказывала полицейскому, что звонок, на который ответил лишь автоответчик, не считается, но меня слушать не стали и отправили обратно в камеру. Думать.

Адвокат приперся после обеда, раздраженный самим фактом того, что вынужден за бесплатно оказывать свои услуги. Сходу посоветовал соглашаться на предложенные условия, проигнорировав все мои аргументы, и улизнул буквально через десять минут. Вечером пришел офицер из тех, что сопровождали Эрику Лау, но, получив мое упрямо-гордое и до крайности глупое "Нет", безразлично кивнул и скрылся за дверью.

Следующий раз официальными беседами меня побеспокоили лишь спустя сутки. Я к тому времени отоспалась, вернее, промучилась всю ночь, просыпаясь каждые два часа, посему пребывала в крайне мерзопакостном настроении. Размышления о дальнейшей судьбе тоже не внушали оптимизма — я даже пару раз намеревалась покаяться во всех грехах мира и уповать на милость правосудия, потом меняла мнение на 180 градусов и озлобленно решала бороться до конца. Подобного рода метания окончательно расшатали психику, и аккурат после обеда я в очередной раз подзависла и увлеклась подсчетами квадратуры своей камеры, приняв за единицу измерения длину ладони. Чем вызвала повышенный интерес тюремного врача. У меня взяли анализы, сделали томограмму и выслушали жалобы на хамское поведение бандитов, которые травят ценных заложников подозрительными сыворотками, выведывая информацию о некой непонятной "химере". Но каких-либо вразумительных объяснений от медиков я так не добилась. Мол, для полной картины необходимо дождаться результатов анализов.

Спустя час после моего "конфиденциального" разговора с доктором прибежал вчерашний офицер и в подробностях допытывался, что именно и в каких дозах мне кололи. И, судя по тому, как менялось выражение его лица по ходу повествования, ничего хорошего мне не светило. В одиннадцать вечера заявилась Эрика Лау. Причем, учитывая элегантное черное платье с золотистой окантовкой и пышную вечернюю прическу, выдернули ее отнюдь не из рабочего кабинета.

На первый взгляд полковник оставалась в том же образе слегка флегматичной кобры, но вокруг нее будто разливалась аура еле сдерживаемого раздражения, того и гляди, раздует капюшон и совершит смертельный бросок. Наверно, поэтому весь личный состав участка предпочитал передвигаться очень быстро — почти бегом, и исключительно вдоль дальней стеночки.

Я же дисциплинированно сидела на стульчике и как можно обаятельней улыбалась, чем, кажется, бесила ее еще больше. Впрочем, страха я не испытывала, всего лишь легкое опасение. Не для того же она прискакала, чтоб меня и дальше запугивать — размениваться на подобного рода мелочи человеку в ранге полковника не с руки. Следовательно, госпожа Лау желает договариваться. Что же так круто изменило политику партии? Надеюсь, не известие о последствиях действия сыворотки правды?

— Итак, у меня есть для вас еще одно предложение. Последнее, — веско проронила Эрика.

— Внимательно слушаю, — кивнула я и, поставив локти на стол, сложила пальцы домиком.

— Мы готовы признать правомерность заключенного вами с майором Бейлом договора о сотрудничестве и не предъявлять обвинений.

— Что хотите взамен?

— От вас требуется дать показания по делу о шантаже в присутствии нотариуса уже сегодня. Кроме того, во всех подробностях рассказать о своем похищении.

— А в суде выступать уже не нужно? — кося под идиотку, спросила я.

— Да, разумеется, и в суде тоже выступить, — рассеянно отозвалась женщина.

М-да, про суд она даже не вспомнила, зато согласна торговаться за нотариально заверенные показания, которые можно использовать и в случае смерти свидетеля... Как-то мне стремно становится...

— Вот так, просто? И вы меня отпускаете?

— Конечно, — развела руками она. — Ах, да. Вы обязаны еще дать расписку, что обязуетесь не разглашать тайну следствия до окончания судебного слушания, и что к нам претензий не имеете.

— Без проблем.

Тянуть они долго не стали, и уже через двадцать минут в комнате сидело целое сборище из юристов, полицейских и вообще непонятных личностей. Не знаю, представлял ли рассказ о Стасе, идее с шантажом и моих приключениях на Крете хоть какую-либо ценность, но его прилежно записали на камеру, составили протокол и дружно подписали. Кстати, тормознули мой монолог при первом же упоминании Томаса. А вот ко второй части занимательного жизнеописания допустили лишь избранных... Точнее, избранного — того самого офицера из окружения Эрики Лау. В принципе, что-либо скрывать у меня резона не было, поэтому я честно поведала о похищении, загадочной химере, личности Томаса и его подручных, а также участии во всей этой истории Фредерика Килкени. Полицейский задавал кучу вопросов, уточняя мелкие детали и по несколько раз возвращался к уже изложенному, пытаясь поймать на лжи. В общем, допрашивал гораздо интенсивнее и жестче, чем собственно об истории с шантажом.

— Кто такой Герберт Слен?

— Простите, кто? — не сразу врубилась я.

— Герберт Слен, — терпеливо повторил офицер. — С его кредитки оплачен ваш билет.

— А, Гарик! — расплылась в дебильной улыбочке я, сообразив, что он спрашивает о Заке. — Так один из бандитов, тот, который мне сбежать помог.

— Почему вы о нем раньше не упоминали?

— Ну так... Еще ж не дошла до этого! Он в конце только нарисовался, где до этого шарился, я без понятия. Понравилась я ему сильно, вот и предложил сбежать. Но когда охрану в порту увидел, только его и видели... Еще и чемодан мой фирменный уволок, скотина! — пригорюнилась я и, наклонившись поближе к офицеру, сокрушенно пожаловалась: — Трусоватый нынче мужик пошел, вот раньше, какие герои жили! Баллады писали, подвиги совершали... А сейчас? Тьфу! Одно разочарование.

— Опишите его внешность, — скрипнул зубами полицейский.

— Н-у-у, — я сосредоточенно нахмурила лоб, соображая, как лучше соврать. Закладывать Зака не хотелось, как ни крути, а он меня от смерти спас. С другой стороны, у Интерпола вполне может оказаться видеозапись камер наблюдения одного из космопортов. — Высокий, худой, волосы белые такие. Короче, типичный маргунец.

На последнем слове у офицера пальцы рефлекторно сжались в кулак, хотя лицо так и осталось невозмутимым. Так-с, значит, записей с камер они или не получили, или не смогли разглядеть его лицо. Хм... вполне вероятно... Зак все время в бейсболке ходил и натягивал ее поглубже, словно скрываясь. Еще в паре метров позади меня тащился постоянно, будто мы не вместе... Я раньше и значения не придала этим фактам...

Мне предъявили для опознания несколько фотографий маргунских рож разной степени бандитизма, на одной из которых и красовался Зак. Он и в жизни-то не выглядел особо взрослым, а на фото так, вообще, запечатлен чуть ли не в детстве. Если бы я подсознательно не ожидала его увидеть, то и не признала бы.

— Это ж орангутанг какой-то! — воскликнула я, закрыв первую фотку с перекачанным маргунцем с плеядой татуировок на плечах. — Говорю же, тот худой!