Из плоти и крови

Охуенный, блять, итог развития!

Пространные мысли позволяли отвлечься от предстоящего и сбросить придавливающую апатию и уныние, набраться злобной бодрости, на которой я обычно выезжал в таких ситуациях. Насрать сейчас на деградацию Мультиверсума. Прямо сейчас я с этим ничего сделать не могу. Или могу?

Мысль снова запнулась.

Я собираюсь пробивать Исток. Грандиозное чудо, по сравнению с которым мировой Источник выглядит как солнце рядом с квазаром. Моё чудо. Мое личное, собственное, на которое у меня уже есть Право Владения, поскольку я и только я вложился в его появление с самого начала. Потому что Хас создан мною. Из моей плоти и крови. Потому что Хас заплатит собой за его рождение. Потому что я заплачу собой за право и возможность его создать. Заплачу куда более глубокому и древнему нечто. Но делать Исток я буду сам. Лично. Никто мне не поможет и не убережет от ошибок, которые я не имею правда допускать.

Это будет МОЁ Чудо. Моё и только моё. Никто не будет иметь на него прав.

Даже Кузня.

Потому что я — пережиток прошлого, давно выпавший из-под ее власти, и никто более не властен надо мной и моими созданиями.

Никто.

Самоубеждение всегда мне удавалось, так что поток сознания на волне усталости пошел мне на пользу, и следующие четверо суток я бездельничал, купаясь в чувствах моего сокровища. Часть отжирал ритуал, но оставшегося мне хватало для личного счастья.

На той же волне счастья прошло рождение детей. Первый приплод — пятеро крохотных как котята домашней кошки детей, родившихся в полном обороте. Во мне тогда равно боролось счастье отца вместе с сытым удовлетворением химеролога от хорошо проделанной работы.

Детки получились замечательные: быстрые, ловкие, проворные и довольно опасные. Среднестатистического человека эта стая вполне может убить и съесть. Но мы у них идентифицировались как родители, разум проснулся на следующие сутки, и дальше мелкие проблем не доставляли, радостно гоняя ленивую тупую рыбу по пруду и объедая хунды. До первого оборота учить их или воспитывать без толку, а приучать к дисциплине нет надобности: я вкладывал в них послушание к родителям в первый триместр взросления. До первого полноценного оборота, после которого дрессура превратится в нормальное воспитание.

Время летело как скоростной поезд, отсчитывая оставшееся нам время резью и болью в глифах на моих руках. Я поддерживал свою эйфорию и счастье, оттягивая необходимость начала ритуала, но любые задержки рано или поздно исчерпывают себя, когда возможности и дальше тянуть время заканчиваются.

Хас"Саакху заметил неладное на третий день рождения детей. Утром. Когда резь в глифах стала действительно невыносимой, а отток энергии отразился на моей внешности. Он ничего не сказал в упрек или укор, лишь огладил по лицу, очертив контуры темных синяков под глазами, отчетливо проявившиеся именно сегодня. А я вцепился в него, обнял, чувствуя, как подкатывают слезы.

— Пора?

Я коротко кивнул, уткнувшись носом ему в грудь. Пора.

— Делай.

Тихие слова, врезавшиеся мне в память.

Подготовка заняла немного времени. Пока я снимал печати с ритуального зала, Хас прощался с детьми, а они, словно чуя неладное, скулили и пищали, лезли на руки и на плечи. Как им объяснить? Как им объяснить то, что они почуют? Разум у них проснулся достаточно для понимания, но недостаточно для осознания!

Он как-то смог.

Объяснить. Что он им показал по менталке — я не знаю, но дети затихли, отказавшись уходить далеко. Залегли плотным испуганным клубком на границе ритуальной зоны, забились к стене рукотворной пещеры. А мы вошли в зал, окунаясь в его густую ауру.

Обратно выйду только я.

Ритуальный зал изменился. Алтарь почернел, налился масляно блестящим мраком, стекающим тонкими плетьми на пол. Руны пылали по краю разреза, сочились тем же жирным мраком, жадно потянувшимся к нам, стоило нам ступить босыми ногами на ставший гладким камень.

Здесь и сейчас на нас не было ничего лишнего. Ни одежд, ни украшений, ни снаряжения. Хас"Саакху шел нагим, а у меня — плетеное ожерелье из наших волос и атам в руке. Ничего боле. Никакого иного инвентаря.

В голове воцарилась звонкая легкость. Ни единой лишней мысли. Вся моя сущность зациклена на НЕМ. На единственном в своем роде, дорогом, близком и бесконечно обожаемом существе. Это обожание разгоралось в душе, напитывая глифы, резонируя от чувств Хаса, усиливалось как каскад в болезненное желание... обладать. Чувства выходили на свой пик, задавая первый всплеск.

Хас"Саакху осторожно сел на алтарь, послушно отклонившись назад, давая мне доступ к себе, а я... начал ритуал. Багряный кончик клинка невесомо коснулся кожи и двинулся вниз, чертя первый символ. Пока — единственный необходимый, задавая роль каждому из нас. Символ на груди у жертвы и два — на ладонях ритуалиста. Крови не было. Лишь пекущий болью надрез-ожог. Моя боль терялась в горящих огнем глифах, покрывающих мне руки до плеч, а боль Хаса смылась моими касаниями. Сейчас ему будет хорошо. Очень хорошо. Настолько долго, насколько возможно.

Я склонился и поцеловал его, отдавая ему всего себя. Плата за боль — я сам. Плата за верность и любовь — моя любовь и моя готовность идти до конца, переступая через себя и свои чувства. Полная самоотдача на малейшее касание, без сомнений и колебаний. Соразмерность нашего состояния и отданного друг другу. До, во время и после. Дети — часть платы. Его дети от меня — его дар мне, мои... которые появятся после близости на алтаре — моя Вира ему. Соразмерная...

Наверное, это можно назвать помрачнением, помешательством, захлестывающим разум и чувства. За всё время нашей совместной жизни я не отдавался ему настолько полно, не закрывая разум и чувства. Полностью, без остатка, растягивая удовольствие максимально возможно, позволяя всё, что ему хотелось. Мне даже показалось, что вечно голодные глифы на моих руках сыто перестали болеть, насытились нашими чувствами и дали нам еще немного времени, но... мне показалось, и на пике наслаждения, когда разум терялся в накатывающей эйфории, руки вновь ревниво резануло жаждущей болью.

Накал эмоций не должен угаснуть.

Хас вздрогнул, заметив в моей руке атам, поднял на меня взгляд, а я смотрел ему в глаза и боялся увидеть...

Не увидел. Страх был. Обожание и адамантовая решимость, но ни грана тех чувств, которых я боялся больше всего.

— Прости...

Беззвучно прошептал я, опуская атам к коже.

Он лишь улыбнулся, поцеловал меня. Жадно, голодно, в последний раз, а после — послушно лег на алтарь, опустив руки на рваные круги якорей. Глифы засияли, я сморгнул предательские слезы и начал работу, чертя первый глиф на его груди.

На раздроченную ауру боль близкого накладывалась как своя, словно это я лежу на прохладном камне алтаря, и это на моей груди кровавый клинок выписывает глифы. Пылали огнем символы на руках, в голову орали испуганные дети, не понимающие, что происходит, боль Хас"Саакху мутила сознания, а я работал. Рука не дрожала. Атам чертил глифы без помарок, ошибок и дефектов линий, выводя совершенные символы. Я добивался идеала.

Первая инициация и сопряжение прошли, как и полагались. Здесь и сейчас есть только МЫ. Он — Хас — отдающий, и я — проводящий. Мы — одно. Единая жертва. Единая просьба. Единое действие. Боль на двоих, мысли и чувства на двоих, но разум и знания — мои, его — неугасающее обожание, осознанная любовь и непоколебимая вера в меня. До конца первого круга. Как испытание нам обоим.

* * *

Чувства словно заморозило. Где-то там, под толстым стеклом, бушевали эмоции, но разум они не затрагивали, не мешали работать. Девять суток. Круг за кругом. По телу, практически не трогая лицо. Мелкие глубокие символы, линии и дуги. Лишь тонкая цепочка глифов расчертила лоб и щеки. Лишь раз я едва не ошибся, вновь встретив его взгляд и перехватив эмоции. Сильные, яркие, чистые и незамутненные. Всё то же обожание, пропитанное болью и... страхом за меня. Я едва не напортачил, едва не позволил слову слететь с моих губ, но... я смолчал, замерев лишь на мгновение, недостаточное, чтобы создать фатальную паузу. Атам в моей руке лишь замедлился, но не остановился, рисуя глубокие символы, текучие словно вязь, неразрывные, переходящие друг в друга единым выжженным узором. Последний круг, сходящийся на силовом узле.

Я позволил себе лишь поднять взгляд на его лицо. Последние мгновения. Финал моей работы. Я смотрел ему в глаза, а рука заканчивала начатое движение. Последний символ. Последний росчерк и... последний удар. Без паузы или возможности сказать хоть слово. Я не мог отвести взгляд от его еще видящих синих глаз, запоминая лицо, касания ауры и последние всплески его эмоций. Краткая пауза взводящегося и выходящего на свой пик ритуала.

Кровавый клинок вошел в тело по рукоять, пробивая силовое ядро и скрытую в его недрах душу, и распался в руках кровью, орошая мне пальцы.

В это мгновение, казалось, весь Мультиверсум оцепенел.

Замер в ожидании...

Чуда.

Всплеск рождения Истока окутал меня теплом, смывая с алтаря распадающееся искрами мертвое тело и разбивая стекло в моей голове. Ласковое, ластящееся, родное тепло окутало душу, на какое-то время унимая раздирающую боль. Меня любят. Меня помнят. Меня знают. А я не мог позволить себе растрачивать бесценное время: мое сокровище требует огранки немедленно, сейчас, на пике рождения. Я всё придумал. Заранее. Обдумал. Теперь лишь воплощать.

Ритуальный зал менялся под моим взглядом. Разлетелись золотые лучи от алтаря, создавая давно заложенный в пол узор-символ. Грубый камень менялся в гладкие плиты драгоценного камня. Синего, как сумеречное небо, прозрачного, как вода на глубине. Расширялся круг, появлялись по моей воле колонны и купольный полок, прорастая жилками самоцветных камней, выплескивающихся вовне роскошными друзами и мгновенно разрастаясь ажурными балясинами, обрамляющие второй этаж и формирующийся по моему приказу силовой узел.

Мне не надо было ходить, чтобы видеть. Я вижу всё пространство сразу. Целиком. До последнего атома и грана энергии. Я чувствую пространство, энергию и материю так, как могут чувствовать лишь Творцы на пике своего развития.

Иллюзии разворачивались по моему приказу, обретая материальность на глазах. Полотно пола, стены, перекрытия, коридоры с проложенными в стенах системами и оборудованием, материализуясь на глазах. Десятки разнообразных материалов, силовые накопители и кристаллы магистралей, золото, титан, редчайшие изотопы и обыкновенное кварцевое стекло. Они равно покорялись моей Воле под волной мягкой, ласкающей мощи рождающегося Истока. Я знал, что я делаю и как. Я контролировал каждую реакцию в недрах материала, каждый всплеск материализации или деления высокоэнергетических тяжелых изотопов. Я воссоздавал то, на что мог бы замахнуться спустя тысячелетия каторжного труда на подсосе.

Я разворачивал иллюзию того, что когда-то у меня было. Аструмный корабль. Огромный летучий город, способный вечно бороздить просторы Хаоса и Изнанки, уберегая своих обитателей от пагубного касания чуждых пространств.

Я создавал новый дом для наших детей.

Память о детях всколыхнула разум, выбивая его из странного оцепенения, и я покинул сердце моего дома — ритуальный зал с ложем Истока.

Малышей я нашел там же, жмущихся в ужасе к стене. Я потянулся к ним. Ласково. Просяще. Умоляюще. Мне они очень нужны. Мои маленькие сокровища. Я так боюсь их потерять. Ну же, малыши... узнавайте, пожалуйста. Не надо меня бояться. Прошу, не возненавидьте меня за то, что я сотворил у вас на глазах...

Дети меня боялись. Они помнили, кто причинил боль их родителю. Знали, что я виновен в его гибели. А меня это понимание резало больнее атама.

Всплеск Истока окутал меня ласковым теплом и обожанием. Казалось, его свет стирает разрастающуюся в груди боль, от которой становилось тяжело дышать. Нежность и пока еще бессознательная забота. Исток меня признал. Его признали дети и... и первый из малышей, радостно пискнув, метнулся ко мне, взлетел по ноге на руки, царапая коготками нагую кожу. Мгновение, и остальные забрались на руки, окутывая страхом, облегчением и снова — страхом.

— Тише, хорошие мои. Всё будет хорошо. Теперь будет хорошо.

Новая волна изменений покатилась по пространству, направляемая моей волей. Сейчас у меня хватало энергии на всё. Абсолютно на все. И я не стал мелочиться, подбирая что-то... попроще. Зачем, если я в состоянии воссоздать когда-то построенный мною шедевр. Мою столицу. Город-корабль. Неуловимый, недосягаемый, вооруженный и защищенный. Мой арру"хкар.

Дети смотрели с восторгом, провожая острыми хищными мордочками растекающийся по золотистым самоцветным стенам белый узор из мерцающего алмазами металла, а я шел вперед, по формирующемуся прямо под ногами мостику колоссального корабля к обзорному панорамному окну, забранному прозрачной плитой вещества, порожденного некогда аструмом и исчезнувшего из Мультиверсума вместе с родительским пространством. Волна материализации катилась дальше, далеко за пределы визуального зрения, завершая формирование технических и промышленных отсеков, воссоздавая двигательный массив и силовую магистраль. Корабль не должен пожирать мое сокровище. Он должен стать носителем и защитой Истока. Он будет. У него со временем появится экипаж. Хозяева. Обитатели. Наши дети и их потомки.

Материализация корабля завершилась. Я привычно опустил руку на панель управления, впервые за крайне долгий срок активируя подобное чудо.

Я не собираюсь скрываться, таить знания и что-то умалчивать, обучая наших детей. Я не собираюсь идти на поводу у нынешних видов и позорно прятаться в глубинах космоса. Нет. Но я не буду к ним приходить сам. Зачем они мне? Эти убогие народцы, ссущиеся над своей никчемной краткосрочной жизнью, которую они не желают тратить ни на что толковое, посвящая себя животным инстинктам: жратве, размножению, выращиванию потомства и накоплению бестолкового хлама. Они так жаждут величия и вечности, но так не желают к ним идти...

Я не хочу, чтобы их моральное дерьмо поползло по моим потомкам. Пусть сами варятся в своих запретах и ханжеской морали, пусть дрочат на жестоких божков и ссутся в страхе от демонов, которым до них нет дела. Пусть живут как хотят. А я... Я досоздам химер. Сородичей Хаса. Я восстановлю лабораторным путем мой нынешний вид. Я их воспитаю и создам могущественный народ с цивилизацией, опирающейся на морально-этический и научный базис совсем иного народа. Времен, когда мой первый корабль, моя столица рассекал Аструм, а за моей спиной молчаливой тенью стоял Хаа"Кху. Созданный мною монстр, обожающее меня бесконечно-верное чудовище. Мое вечное сокровище, которое где-то еще меня ждет. Ждет, когда я вспомню и смогу его дозваться.

Я позову его. Когда буду готов с гордостью показать, чего я смог достичь за это время. Когда я смогу без стыда посмотреть в его огромные лазоревые глаза и с гордостью представить мою семью. А сейчас...

Сейчас меня ждут дети и бесконечность работы. Чтобы мне было чем порадовать моё только-только родившееся во второй раз сокровище.