Тень кондотьера

— Хочешь сказать, Модест Владимирович, что он астеник? — для порядка уточнил я.

Самохин кивнул:

— Вот именно. Астетик. Это, судя по тому, что буквы, хотя и выведены со старанием, всё равно ходят ходуном. — Он опять ткнул пальцем в рисунок. — Вот смотри тут буква "ламед" влево клонится, а здесь — вправо. С "гимел" здесь и здесь такая же беда. Здесь вот "цид" высокая, а здесь... Сам видишь. Точно говорю, астеник чудил. Типичный.

— Ну, Модест Владимирович, это уже кое-что, — забирая у него листок, сказал я обрадовано. — Это уже зацепочка. Спасибо тебе большое.

— Это тебе спасибо, дракон, — дружески похлопал меня по плечу Самохин.

— Мне-то за что?

— За то самое. Хоть и на полчаса, да вызволил из дурдома.

Спрятав листок поглубже в карман, я из вежливости поинтересовался:

— А чего там у вас такое, Модест Владимирович, происходит, что ты вот так вот сурово об этом отзываетесь?

— Мозги насилуют, вот и злюсь. — Самохин скривился, словно от зубной боли, а затем поделился: — Поначалу какой-то специально приглашённый заграничный лапотник четыре часа талдычил про двоедушников. Перемалывал перемолотое. Тьфу, да и только. А сейчас бабка Сворогина со светлой простотой и тёмным натиском речь толкает на тему: "Трамвайный хам как типичный представитель рода энергетических вампиров". Обучает методам противодействия и нейтрализации. Мне-то это, скажи, для чего? Во-первых, сам с усами, а во-вторых, в общественном транспорте уже полвека не ездил. Не ездил и не собираюсь. Вот. Да и вообще... Эй, служивый, не подскажешь, для чего мне это всё?

Последний вопрос был адресован, разумеется, не мне, а Уломе, он и ответил:

— Для общего развития. — После чего поднял взгляд от монитора и обратился ко мне: — Егор-братишка, ты поделиться информацией не желаешь? Дело, по всему видать, тебе прибыло не шутейное. А ну как вдруг это наша тема?

Значит, всё-таки подслушивал, подумал я. И так ему ответил:

— Может, Боря, тема и ваша. Вполне допускаю. А только ничего тебе не скажу. И не обижайся.

— Вот если не объяснишь, тогда обижусь, — пообещал молотобоец.

— А чего тут, Боря, объяснять? — Я пожал плечами. — Тут нечего объяснять, тут и так всё понятно. Вы же, дай вам отмашку, детишек начнёте спасать с таким ражем, что они у нас разом поседеют от страха. Вы же тонко делать ничего не умеете, вы же всё с размахом делаете. С привлечением всех возможных сил и с применением тяжёлой артиллерии. А затем последствия своих действий с таким же усердием неимоверным и устраняете. Так что — извини. Был бы кто другой, но дети... Нет уж, уволь. Сам трикстера отрою.

Выслушав меня внимательно (так внимательно, что даже ни разу не моргнул), Улома насупился и собрался было что-то возразить, даже позу соответствующую принял, но ничего сказать не успел. В кабинет, озарив всё вокруг сиянием бриллиантовой заколки умопомрачительно-широкого галстука, вошёл Марк Семёнович Ледовитов. Про этого неведомо какого возраста, но выглядящего на пятьдесят плотного человека среднего роста я знал немного и больше по слухам. Вот уже без малого два года он возглавляет городской Пост кондотьеров, то есть пост Конвента кондотьеров. Пока ещё не генерал, пока ещё полковник, но приказ о присвоении ему очередного звания вроде как уже на подписи. Является магом высшего уровня. Родом из Тёмных. Слывёт мутным. Постоянно торчит в Москве, но в отсутствии Архипыча вынужден руководить Постом непосредственно. Поскольку Город не знает и не любит, выходит это у него не очень.

— Господа офицеры! — по-уставному воскликнул Улома, поднимаясь из кресла и застёгивая пиджак.

Получалось, что приказ он отдал для самого себя, поскольку мы с Самохиным и без того стояли, да к тому же и никакими офицерами не являлись.

— Отставить, — рыкнул Ледовитов и сходу наехал: — Харитонов, мать моя Тьма, где план первоочередных мероприятий по краже из Рижского Хранилища? Я его ещё в девять должен был подписать.

— Последние пункты со службой мониторинга сейчас согласую, и сразу представлю, — не моргнув глазом, браво доложил Улома и небрежно махнул в сторону монитора. При этом даже не покраснел. Так легко врать Светлый может только Тёмному.

— Смотри, Харитонов, одиннадцать ноль-ноль — крайний срок, — неодобрительно покачав головой, строго-настрого наказал Ледовитов, после чего обвёл глазами присутствующих и, увидев знакомое лицо, остановил взгляд на Самохине: — Почему не на занятиях?

— Виноват, господин полковник, — поторопился сказать Улома. — Это я его вызвал,

— Чего это вдруг?

— Возникла острая оперативная необходимость.

Ледовитов недоверчиво хмыкнул, но вдаваться в подробности не стал, только уставился на подполковника долгим немигающим взглядом. И сам же первым не выдержал, отвёл глаза. Скрывая смущение, поправил нервным движением узел галстука и повёл гладко выбритым подбородком в мою сторону:

— А это ещё кто такой?

Лукавил Марк Семёнович. Ох, лукавил. Прекрасно видел, что перед ним дракон, просто-напросто не хотел показать, что это для него что-то значит. Типа, ну дракон, и что теперь? Что мы драконов не видали? Видали. Причём всяких.

После лишенного всякого смысла вопроса в кабинете на какое-то время повисла неловкая пауза. Нарушая её, Улома сконфуженно сказал:

— Это наш друг, господин полковник. Золотой дракон.

— Дракон? — криво ухмыльнулся Ледовитов. — Где тут дракон? Я только одного нагона вижу.

— А вы что, уважаемый, действительно видите разницу? — вступая в разговор, поинтересовался я с нескрываемым вызовом. Спросил и уставился на его сияющую залысину. Заглянул бы в светлы очи, да только они у него постоянно бегали.

Будучи ушлым бюрократом, на открытый конфликт Ледовитов не решился. Чай не дурак с неподвластным Уставу крылатым контры разводить. Но и показать, кто в доме хозяин, ему тоже было необходимо. Как же без этого? Поэтому и вызверился на Улому:

— Подполковник, мать моя Тьма, почему посторонний в штабе?

На Улому стало жутко смотреть. Его добродушное лицо преданного служаки вмиг превратилось в морду быка, уколотого пикой тореадора.

— Я... — хотел он что-то объяснить, подавив первую волну негодования.

Но Ледовитов, всё больше и больше распаляясь, резко оборвал его:

— Вижу, что ты! Почему, спрашиваю, посторонний в штабе?

— Он не посторонний, он...

И не нашёл Улома чего сказать. Только гневно сверкнул глазами и вытер испарину, выступившую от напряжения на лбу.

Эх, Борис Александрович, Борис Александрович, подумалось мне в ту напряженную секунду. Нет тебе равных в бою честном ратном, а вот кабинетных схватках слабак ты. Неприязнь прятать не умеешь, ответить изворотливо не научился. Буреть тебе ещё до уровня Архипыча и буреть.

Подумал я так и решил незамедлительно придти на выручку товарищу, который и сам меня не раз из переделок геройски выручал. Прокашлялся в кулак громко, чтоб обратить не себя внимание, и спокойным-преспокойным голосом сказал:

— Вообще-то, премудроковарный. я тут по делу.

— Это по какому же такому делу? — продолжая пялиться на Улому, спросил Ледовитов. Спросил развязно, чтобы скрыть замешательство. Давно его, видимо, по старинке-то не величали. Отвык.

А мне пришлось по нраву его тёмное эго подзуживать.

— Видите ли, премудроковарный, — пояснил я с той степенью иронии, которую не каждому дано осознать, но всякому позволено уловить, — мне сегодня приспичило сущность Запредельную сдать. — Не дожидаясь встречного вопроса, тут же вынул из кармана флакон царицы Хатшепсут и протянул в его сторону: — Вот эту вот.

— Что за хрень? — отпрянул Ледовитов.

— Куньядь вульгарная, она же хворь конотопского чудодея, — пояснил я. — Прошу принять. По акту, разумеется. Я изловил, а уж развоплощайте сами. У меня Сила в отличие от вас не казённая. Только тару потом, пожалуйста, верните, она дороже "Мазерати" стоит. И пробочку не забудьте. Притёртая.

Некоторое время Тёмный пытался понять, в чём подвох, где его дурят и как на это реагировать, не сообразил ничего и, пытаясь выдержать марку, велел Уломе:

— Оформить и доложить. — Потом махнул рукой в сторону Самохина, лицо которого за всё это время не выразило не единой эмоции. — С этим закончили?

Улома посмотрел через голову Ледовитова на меня и, когда я кивнул, процедил сквозь зубы:

— Так точно, господин полковник, закончили.

— Ступай в конференц-зал, — приказал Ледовитов эксперту. Причём сделал это в таком пренебрежительном тоне, будто это был его личный хомм.

Разумеется, Самохин, этот гордый, свободный и уважающий себя человек, не сдвинулся с места. Даже и не подумал. Мало того, с демонстративной неспешностью вытащил носовой платок, шумно в него высморкался и столь же неторопливо спрятал платок в карман. Затем, сложив руки на груди, уставился на график раскрываемости тяжких преступлений и стал всматриваться в него с таким напряжённым интересом, будто это был плакат с послом доброй воли Организации Объединённых Наций Анжелиной Джоли. Причём неглиже.

Ледовитов в ответ на откровенный демарш независимого во всех смыслах эксперта поиграл желваками, но грубить не стал, почувствовал, видать, что, перегнув палку, получит совет идти куда подальше уже открытым текстом. Снова потеребил узел ни в чём неповинного галстука, затем, как бы между прочим, глянул скользящим взглядом на свой японской кварцевый хронограф и стылым голосом произнёс:

— Сейчас по времени перерыв, но чтоб после перерыва... Я проверю. Понятно?

Самохин никак не отреагировал, и в кабинете вновь повисла гнетущая тишина. Чувствовалось, как с каждой секундой атмосфера делается напряжённей и напряжённей, как постепенно становиться она предгрозовой. И чем бы это всё кончилось, честно говоря, не знаю, вряд ли чем-нибудь хорошим, но когда напряжение достигло зенита, дверь в кабинет открылась без стука, и на пороге нарисовался запыхавшийся капитан Воскобойников, личный адъютант Ледовитова.

— Марк Семёнович, — заискивающе сказал этот белобрысый заморыш, — извините, что прерываю, но Москва срочно вызывает по ЗАС-каналу.

— Да, Фёдор, иду, — отозвался Ледовитов. Глянул в последний раз на Самохина нелицеприятным взглядом, покосился на меня, зыркнул на Улому и пошёл на выход с гордо поднятой головой.

Когда дверь за ним захлопнулась, я спросил:

— Люди-человеки, что это было?

Ничего люди-человеки дракону не ответили. Самохин лишь пожал плечами, а Улома махнул раздражённо рукой. И тогда я сам для себя прокомментировал ситуацию:

— Конь и труп дракона рядом на песке. В обмороке конный, дева в столбняке.

— Во-во, в столбняке, — согласился Улома, рухнув в кресло. — Сколько кондотьеров у нас сменилось за последнее время, страшно сказать, но такого урода ещё никогда не было.

— Правда твоя, — согласился с ним Самохин. — Не кондотьер он, а какая-то бледная тень кондотьера. Скорей бы уже Архипыч из отпуска вернулся. Вернётся, живчик этот опять в столице засядет на дистанционный командировочный режим. И будет нам счастье.

Вторя ему, Улома посетовал:

— Ей богу, не Пост у нас городской в последнее время, а какой-то подкидной мостик для дико летающих по должностям шустрил. — Выругался после этого замечания грязно и, саданув раздражённо кулаком по столу, задался вопросом: — И почему нынче всё не так как в старину?

Вопрос был без сомнения риторическим, однако Самохин счёл нужным на него ответить.

— Непривязанный медведь под дуду не пляшет, — мудро заметил он. Помолчал и добавил: — Одна радость — система гнёт и тех, кто за систему. Сколько бы я не фордыбачил, а этот высший даже и не подумает меня в паука превратить. Карьера пуще личных обид.

— Из обоймы вылетит, он тебе всё припомнит, — пообещал Улома. — Всё всем припомнит. Такие говнюки ничего не забывают.

— Такие говнюки из обоймы не вылетают, — возразил ему эксперт.

Хотя и не мог я по понятным причинам прочувствовать в полной мере ситуацию изнутри, прекрасно понимал, отчего эти ребята так кручинятся-печалятся. Был, что говорится, в теме. А тема та непростая и уходит корнями в глубь веков глубокую.

Изначально, когда система Постов только-только начала зарождаться, главных постовых в каждом городе посвящённые выбирали самостоятельно. Процедура была естественна, прозрачна и проста до безобразия: объявляли раз в несколько лет общий сход и выбирали кого хотели большинством голосов. Разумеется, в результате такого непосредственного волеизлияния чаще всего кондотьером (так по аналогии с итальянскими наёмниками сначала в шутку, а затем и официально стали со временем называть в разных краях этих бравых парней) становился наиболее авторитетный и энергичный боевой маг. Никто особо не смотрел, Светлый он там или Тёмный, после принятия нивелирующей присяги это уже не играло никакой роли, главное, чтобы человек опытный был и в известной степени справедливый. А команду он уже сам набирал. И сам же, исходя из местных традиций, нравов и условий, определял формы и методы защиты Устава. Коротко говоря, в оперативном плане имел шеф блюстителей колдовского порядка полную свободу в выборе манёвра. Но и ответственность за безопасность местного колдовского сообщества нёс также в полной мере. Что, как мне кажется, очень и очень справедливо.

До поры до времени такая система всех вполне устраивала, однако где-то с середины семнадцатого века стала она мало-помалу видоизменяться. В силу того, что с увеличением способов и скорости коммуникации стремительно нарастала необходимость во взаимодействии между различными Постами, возникла потребность в координации их действий. Где координация, там и централизация. В результате появились корневые региональные Посты, затем узловые, а потом и центральные. Дальше этот бюрократический ком уже было не остановить. К середине восемнадцатого века возник Конвент кондотьеров — мощная силовая структура безопасности с чёткой вертикальной системой управлением. В конце восемнадцатого века (вовремя, надо сказать, опомнились, ещё чуть-чуть и было бы поздно) эту структуру, взял под своё крыло (можно так сказать, а можно честнее — подмял) Предельный съезд сыновей седьмого сына. Взял, конечно же, не без некоторого со стороны кондотьеров борения. К слову говоря, это сопротивление в тёмные анналы колдовского мира вошло как "Февральские события", а в светлые — как "Путч семнадцати дерзких".

Вообще-то, если рассудить непредвзято и на трезвую голову, то всё это вполне логично: раз у Чёрного совета или Великого круга пятиконечного трона и у Белого совета или Большого собрания несущих Дар во благо есть свои секретные службы (соответственно — карагот ордена усмирителей и контрразведка, она же гильдия примирителей), то почему бы и самому главному совету всех посвящённых не иметь такую службу? Как по мне, так нет никаких причин не иметь. Даже напротив — есть очень много веских причин иметь. Баланс сил штука важная, тут лучше перебдеть, чем недобдеть. Хотя бы в принципе.

На самом же деле гладко оно, конечно, только на бумаге, в реальности — кругом овраги. Это я к тому, что в последнее время в Конвенте кондотьеров стали всё чаще верховодить Тёмные. Присяга присягой, а природу нутряную просто так не удавить. И в нынешние времена — времена, когда слово практически уже ничего не значит, когда девальвировалось оно окончательно, трудно придерживаться священного обязательства и соблюдать нейтралитет. Может, я, конечно, не прав, может, маниакально недоверчив, но как тогда объяснить то обстоятельство, что за последние полвека кондотьерами нашего, к примеру, городского Поста всего три раза становились Светлые и аж двенадцать раз Тёмные. Случайность? Может и случайность, но как-то слабо верится.