— Князь-батюшка, не то, что стрелы, копьём, на всём скаку так прошить доспех далеко не каждый твой дружинник сможет! — подал голос 'правая рука' воеводы, сотник Малыть.

— Чую я, много кровушки железка эта попьёт, — тихо проговорил восседающий на коне рядом с Малытью десятник Аржанин, — хорошо бы не русской ... — чуть слышно закончил он.

— А ты, что думаешь, Злыдарь? — обратился князь к своему дружинному воеводе, — Сгодится, на что придумка ента, как её ... 'пищаль'? — с явной гордостью за сына спросил князь своего главного воеводу.

— Ну, что ж, — солидно начал воевода, — для ополчения али обороны в крепостях, пищаль княжича сгодиться, а для дружинников она не к чему, пока ты ея полдня заряжать будешь, не успеешь оглянуться, как голову с плеч снесут! Да и тяжкая она очень, вот ежели бы полегче была, то любо было бы с десятка шагов вражину в доспешном облачении с коня свалить, а далее уж по привычке действовать — сулицей, да мечом.

— Одна такая пуля может даже двух доспешных за раз завалить — донесся до княжьих ушей возглас кого-то из дружинников, плотной толпой скопившихся возле поверженных лат.

— Не ожидал сыне, молодец, — наконец князь обратил внимание на скромно восседавшего на коне подле него сына, — насчёт ополчения не знаю, а вот крепостицы, правильно Злыдарь сказал, оснастим, сынко, твоей пищалью. Добрая помощь сидящим в обороне выйдет.

— Как далеко она у тебя бьёт? — спросил князь у сына.

— Прицельно, в ростовую мишень, шагов на пятьдесят, а далее уж можно попасть только по большим скоплениям противника.

— Ничего, и то хлеб, теперь я посмотрю, как они будут, укрывшись щитами брать мои города — со злой улыбкой и с явными нотками торжества в голосе во всеуслышание проговорил князь, отчего вызвал в дружине ликование и громкий, слегка нервический смех.

— Только батюшка, — проговорил я, опомнившись от недавней 'минуты славы', — всё это дело надо засекретить, особенно состав пороха, а то и у наших врагов похожие пищали могут появиться!

— Твоя правда, — согласился князь, — дай Бог Смоленск у стрыя твоего заберём, а там уж я выделю тебе верных людишек для выделки пороха.

При этих словах я во второй за сегодняшнее утро раз, поздравил сам себя с хорошо проделанной работой.

— Напомни сыне, что ты там говорил про обрушение крепостных стен, — окружающие князя воевода, сотники и десятники, мигом замолчали, заинтересовавшись темой.

— Сделать подкоп под стену или башню, заложить побольше пороха, да подорвать. — Заявил я как о само собой разумеющемся деле.

— Ха! Всего-то и делов! — обрадовался князь, уже мысленно примеривая на себя роль своего любимого предка-полководца Святослава, покорившего множество племён и государств, включая Булгарию и Хазарию.

Я, словно прочитав во взгляде Изяслава Мстиславича, блуждавшие в нём мысли, тут же резко его окоротил.

— Только пороха для подрыва укреплений очень много потребуется, наверное, десятки или даже сотни пудов! А самое главное, порох зреть будет в земле несколько лет. Особые ямы для его созревание делать надо.

От прозвучавших слов Изяслав Мстиславич тут же спустился с небес на грешную землю.

— Ладушки, как только столицу Кривицкой земли возвернём, заложим твои пороховые ямы. Если не мне, так тебе они службу ратную сослужат! — с некоторою грустью в голосе проговорил князь. Тут же он залихватски свистнул, обращая на себя всеобщее внимание, а затем приказал всем седлать коней и возвращаться в детинец.

Я остался очень доволен собой, мой план начал потихоньку претворяться в жизнь. По крайней мере, Смоленские земли, монголам просто так, за здорово живёшь не достанутся. Если та же Литва через век станет собирательницей западнорусских земель, то что сможет помешать Смоленску проделать то же самый трюк столетием раньше? Главное выдержать первые, самые мощные удары монголов. А после того, как их тумены уйдя из Восточной Европы и берегов Адриатики, в своих диких степях изберут на курултае себе нового великого хана, то назад, к границам Руси, монголы вернутся намного более слабыми. Потому как основные усилия они приложат к окончательному покорению Азии — будут 'резвиться' на всём пространстве от Вьетнама до Египта. Во всяком случае, я так считал, исходя из своего знания истории Средних веков.

Шумная, возбуждённая увиденным зрелищем толпа дружинников вместе с князем и остальными свитскими удалилась. Внезапно повалил крупный снег, заметая конские следы и скрывая из вида лесную опушку, на которой расположился наш импровизированный полигон.

Вместе со мной остались лишь Перемога с дворянами. Да рядом ещё 'маячила' переминающееся с ноги на ногу чумазая пятёрка юных химиков, помогавших не только раздобыть производные пороха, но и активно участвовавшие в приготовлении конечного продукта.

— Ко мне в услужение, в младшую дворню пойдёте? — окликнул я их.

— Ежели родители отпустят, то пойдём, княжич, — ответил самый бойкий из них, — а кем служить возьмёшь?

— 'Пороховщиками', кем же ещё!? — недолго думая придумал я для них новую придворную должность. — Пусть ваши родичи с Перемогой переговорят. Служба у вас будет тайная и очень важная. Идите, думайте. — Взмахом руки я отпустил озадаченную открывшимися перспективами ребятню к родителям.

К слову сказать, уже через пару дней 'пороховщики' в полном составе переехали на княжий двор. К тому же, все они оказались родными и двухродными братьями, впрочем, нечто подобное я от этой пятёрки и ожидал. Остальные 'дворяне' к новичкам отнеслись спокойно, так как за ровню себе они их всё равно не считали. Будущий дружинник, ближник князя, в их понимании, заниматься ручным трудом ну никак не мог! Меня такое отношение 'старослужащих' к новичкам тоже устраивало. Так как лишней конкурентной борьбы, в своём сложившемся подростковом окружении, мне, в данном конкретном случае, явно не требовалось. Наставник Перемога, на все эти забавы княжича хоть и хмурясь, но глядел сквозь пальцы. А голову Изяслава Мстиславича всё больше занимали мысли о Смоленске, и всё, что с ним связано.

После вербовки юных химиков я долго думал, как уже в Смоленске организовать ямчужную службу. (То, что Изяслав Мстиславич возьмёт обратно Смоленск сам он ни на миг не сомневался, особенно после произошедшего мора в дружине захватчика. Этой своей уверенностью он заразил и меня). Наконец, я додумался до простой формулы 'навоз в счёт податей'. По идеи местные жители, не только без всякого принуждения займутся самовывозом столь ценного сырья, но ещё и соседское 'добро' будут подворовывать. Переговорил я на этот счёт с Изяславом Мстиславичем, тот, после долгих раздумий и уговоров, нехотя согласился с таким оригинальным предложением, ведущим к оскудению княжеской калиты. А смоленскому вече, эти изменения в податях, мотивировать тем, что в городе станет чище. Не забыть при этом упомянуть и про недавно разыгравшейся в столице мор, случившийся от излишней грязи. Тем более вывоз навоза и так практикуется некоторыми городскими жителями с целью удобрения окрестных полей. Поэтому особо ничего не изменится, только появятся особые специализированные пункты приёма "органического сырья". Там же будет вестись учёт кто, когда и сколько по весу сдал навоза, эти данные впоследствии будут учитываться при налогообложении смолян. Кстати говоря, кроме навоза аналогичную процедуру надо будет провести и с печной золой. Зачем зазря разбрасываться таким ценным сырьём! Ведь золу можно настаивать и выпаривать с целью получения поташа.

Юные химики-'пороховщики' должны будут выполнять роль не только главных технологов производства, но и заняться учётом сдаваемого населением сырья. Поэтому я недолго думая составил новый алфавит и цифирь для счёта. Это должно коренным образом упростить не только сами, как таковые, счёт и письмо, но и весь учебный процесс в целом.

Накарябанный на восковых табличках деревянной палочкой алфавит, а заодно и цифры от нуля до девяти, был роздан всем дворянам. Подростки с интересом рассматривали поделки своего княжича, первым не выдержал 'конюший' Усташ.

— Изяславич, а что это за буквицы такие странные?

— Это, други мои, новый, измысленный мною упрощённый алфавит и цифирь. С помощью этих букв можно писать слова, а при помощи цифр вести любые подсчёты.

— Цифирь — это верхние закорючки? — влез с вопросом 'спальник' Тырий.

— Да. Слушайте задание: за седмицу новые алфавит и цифирь вы должны будете не только перенести на деревянные дощечки, но и выучить написание и произношение букв и цифр.

Дворяне несколько недоумённо покивали головой, дескать, что делать, если княжич приказывает, то придётся выполнять, никуда не денешься. Энтузиазма на большинстве лиц от полученного задания не проглядывалось.

— А теперь слушайте и запоминайте, какими звуками обозначается какая буква. Если кто забудет, как буква произносится или называется цифра, то ко мне сразу спрашивать не бегите, а друг у друга интересуйтесь. Итак, поехали ...

Если 'пороховщики' взялись за предложенное княжичем дело с энтузиазмом, то старослужащих дворян удалось заинтересовать новой наукой только с помощью хитрости. Я заявил им, что новый алфавит и цифирь — это помимо всего прочего, ещё и специально изобретённая мной тайнопись, и что приказы своим будущим воеводам я буду отдавать как устно, так и письменно, при помощи нового алфавита. Кто же сей наукой не овладеет, то выше десятника пусть не рассчитывает подняться. В итоге все дворяне, с невиданным ранее усердием, принялись грызть гранит науки, при этом помогая и подстегивая, друг дружку.

Обучение моих подопечных продвигалось на удивление быстро. Оно и понятно, здесь не было развлечений 21 века, и значительную часть своего свободного времени они или что-то зубрили, или размышляли над услышанным материалом.

Ранее, сам княжич, а также большинство из его дворян получали в Смоленске кое-какое начальное образование. Поэтому учебный процесс проходил довольно быстро, тяжелей всего пришлось, понятное дело, пороховщикам. По-настоящему всеобщее затруднение вызвала на первых порах новая цифирь. Каких трудов мне стоило объяснить концепцию нуля, знают лишь миллионы моих безвременно погибших нервных клеток. Тем не менее, лёд тронулся! Занятия проводились ежедневно, сразу после утренней тренировки и перед обедом. Ещё до отъезда в Смоленск большинство дворян могло бегло читать по слогам и оперировать (вычитать и прибавлять) цифрами до ста. Изяслав Мстиславич к новой выдумки сына отнёсся индифферентно, ни поддерживать начинание сына, ни порицать не стал. Вероятно он следовал ещё не придуманной народной мудрости 'чем бы дитя не тешилось ...'

Попутно удалось выяснить, что в Смоленске, по нынешним временам, образование можно было получить в таких образовательных учреждениях, как монастыри и церкви, в светских училищах, заведённых, ещё в начале века, при Мстиславе Романовиче, а также у частных репетиторов (называемых здесь 'мастерами грамоты'). Образование стоило весьма дорого, выучиться могли, главным образом, только зажиточные классы: князья, бояре, купечество и духовенство.

Не стоит забывать, что в это время ещё не было резкой грани между отдельными группами населения, существовало вече, во время которого боярину было совсем не зазорно обсудить или даже поспорить о чём-то с самыми обычными ремесленниками и другими представителями городского низа — 'мизинными людьми'. Сословные границы оставались размытыми и проходимыми, а сама Русь ещё не успела напитаться монголо-китайским деспотизмом и чинопочитанием. Русь всё ещё оставалась страной неограниченных возможностей. К примеру, чтобы не быть голословным, крестьянин, переехав в город, мог легко стать ремесленником (жёстких цеховых гильдий не существовало), начать торговать и со временем превратиться в купца, начав изучать воинское искусство, мог со временем попасть в княжью дружину, выслужиться перед князем, проявить себя, и превратиться в боярина, с земельной вотчиной. Конечно, за одно поколение из деревенского смерда превратиться в боярина сложно, но теоретически всё же возможно, но уж за два-три поколения — вполне осуществимо!

В перерывах между своими 'забавами' я внимательно и с большим интересом слушал отца своего физического тела Изяслава Мстиславича. Князь, при каждой выпадавшей у него свободной минуте, продолжал настойчиво просвещать своего 'запамятовшего' сына о социально-политической жизни Смоленского княжества, да и Руси в целом, в первой трети 13 в.

— Отец, так как же так получилось, что Святослав Мстиславич Полоцкий сумел Смоленск захватить? — спросил я.

— Предательство сыне, смоленские бояре, — он начал перечислять имена изменников, — крысиные хвосты, открыли ворота 'окольного города' дружине Святослава. А с такой воинской силой Святославу ничего не стоило заручиться поддержкой своих неправедных действий на городском вече. В итоге Смоленское вече меня изгнало, выбрав себе нового полоцкого князя. А теперь все они плачут, что сила Смоленска стала в Полоцк уходить. Во главу угла при всех решениях полоцкий князь в первую очередь своих, полоцких бояр, да купцов ставит.

— А вообще, на вечевые сборы собираются все вольные мужчины-горожане?

— Только главы семейств могут голосовать! Взрослые, но не отделившиеся сыновья в вече не участвуют.

— Понятно с этим. А те бояре, что к нам иногда заезжают — перебежчики? — уточнил я.

— Не все, но многие. — Подтвердил Изяслав Мстиславич. — Начинают прозревать, что не на того скакуна они сели! Если так дальше пойдёт, то Смоленск из столичного града скоро превратится в удельный полоцкий городок — вроде Витебска. А глад и мор, что напал на город, только этому в ещё большей мере способствует. Население городское уже в два-три раза сократилось, и люди стали задумываться о том, что их покарал Господь Бог за их вероломное предательство. Хотя мизинных людей тут по большому счёту винить нечего. Несколько боярских клик провели к власти моего брата, а простому люду всё равно, что хрен, что редька, они особой разницы между нами не видели. А вот теперь, когда их глад и мор как следует пронял, то некоторые из них начинают эту Божью напасть связывать с неправедным вокняжением твоего стрыя, что нам только на руку.

— А что ты намерен делать с боярами-переметчиками, казнишь их?

— Нет, я уже через доверенных людей пообещал их простить, коли они помогут мне вернуть великокняжеский стол. Они клянутся мне в верности и сознаются в том, что посадили на Смоленский стол Святослава по собственной дурости и неразумению.

— И ты им веришь? — спросил я, с иронической улыбкой на губах.

— В их кошкины слёзы о съеденной мышке я не верю. Просто бояре почуяли урон своим прибылям и влиянию от действий Святослава. Поняли, что он принялся полоцких бояр, да купцов возвеличивать в ущерб смолянам. Ну а мне-то что? Какая мне разница, каким путём они ко мне возвернулись? Главное — они осознали, что ошибались, что лучше иметь собственного князя, чем отдаваться под власть Полоцкого, Минского, Черниговского, Новгородского — да какого угодно любого другого князя, уже имеющего собственное коренное княжество.