1970

Так у нас и продолжалось с неделю — я читал книги, и писал в тетрадку, сосредоточенно нарабатывая навыки ручного письма. Оля приходила в палату, рассказывала мне о своей жизни, я же...я слушал, и думал о том, что очень хочется ее поцеловать. И при этом совершенно точно знал — как только я такое сделаю, тут же наша дружба и закончится. Не знаю, почему я так решил, но...вот знал, и все тут!

Похоже, что она воспринимала меня, как некую бородатую подружку. Безопасного и незлобивого друга, от которого не нужно ждать ничего такого, что ждешь от обычного мужчины. И я никак не мог понять — с чего это она решила, что я совершенно безопасен? Имеется в виду — в сексуальном плане. Ведь видела же — я вполне....хмм...работоспособен! Ну...когда меня докторша слегка помяла.

Кстати сказать, докторша тоже захаживала. Мельком оглядывала, задавала стандартные вопросы насчет того — не вспомнил ли я чего-то из прошлой жизни, и уходила, окинув меня внимательным строгим взглядом. Мол, врешь ты, и я это знаю, просто не хочу пока что тебя разоблачать.

В один из своих посещений Оля сообщила мне, что приходили из милиции — по мою душу. Рассказывали, что я жестоко избил сокамерника, и что меня надо за это судить. На что Зинаида Михайловна ответила, что они сами сплавили меня в психушку по причине того, что я совершенно неадекватен. Проще сказать — абсолютный псих. И глупо было бы ждать от психа нормального поведения. И по поводу покалеченного сокамерника — а кто видел, что он его калечил? Может они сами задержанного набуздали, а теперь пытаются перевесить преступление с больной головы на здоровую! Знает она, как ведутся дела в этом РОВД! И не только в этом! Так что шли бы они...

В общем — ушли несолоно хлебавши. Я так-то их понимаю — сейчас начнется служебное расследование, могут полететь головы. А как было бы удобно — взять, и повесить дело на психа! Просто замечательно все бы сложилось!

Да хрен им. Пусть выкручиваются, как хотят. Нефиг было совать этого ублюдка в мою камеру. Небось пачкать в других камерах не хотели. Камер-то вообще-то было более чем достаточно! Зачем было ко мне совать? Покошмарить, попрессовать? Скорее всего так. А значит — расплачивайтесь по счетам, идиоты! Перемудрили.

Через неделю видимо сочли, что я не очень опасен для окружающих, если не считать опасной мою графоманскую писанину, так что теперь я мог выходить в коридор, в столовую, посещать душ и туалет. И последнее было большим счастьем, которое может понять только человек, запертый в комнате и лишенный элементарных бытовых удобств (Посидите-ка в комнате рядом наполненным горшком! Пусть даже и накрытым крышкой...). Я тут же сходил в душ и минут двадцать стоял под секущими тело струями горячей воды. Все-таки не зря у буйных психов есть такая процедура под названием "контрастный душ" — реально успокаивает.

Намытый, чистый, отправился в свою комнату с большей энергией принялся описывать приключения своего героя в мире средневекового чистогана. Герой как раз поступил в отряд наемников, сбежав из дома, и готовился к будущим сражениям, усиленно овладевая искусством мечевого боя.

Народу должно понравиться! Из грязи, да в князи — настоящий пролетарский сюжет!

И тут задумался...как бы не промахнуться. Вообще-то императоры в СССР как-то не в чести. Надо будет вывести империю настоящим адом для людей, а герой будет освободителем угнетенных и порабощенных. Социалистическую идею — он же комсомолец, в конце-то концов! И пусть он станет не императором, а чем-то вроде президента — демократия, и все такое прочее. Но только в конце серии. А пока — говнеца ему подкину, пусть себе преодолевает. Предателей побольше — троцкисты, так сказать! Ну и любофф — как без любофф? В конце концов, он же не гомосек какой-то, чтобы бродить по миру без женщин! "Первым делом, первым делом...революция! А гаремчик? А гаремчики — потом!" Нет, без гаремчика обойдемся. Это не для советского человека! Аморалка!

Любовный треугольник — это, да. Без треугольника нет интриги. И пусть борются за своего любимого с оружием в руках. Пусть в него влюбится принцесса врага-императора, и отдаст за него свою жизнь, спасая от подлого удара в спину со стороны жестокого отца. Оптимистическая трагедия, так сказать.

Книжки четыре, или пять в серии — больше я не выдерживаю. Не могу. Тем, кто пишет серии по тридцать книжек — памятники надо ставить при жизни. Уже к пятой книжке начинаешь ненавидеть героев и хочешь их убить. А это неправильно! Герой должен жить! Главный герой. Могут умереть все вокруг, весь мир в труху! Но герой пускай живет.

Через десять дней после того, как я оказался в психушке, ко мне в палату (а я так и жил в ней один) пришла Зинаида Михайловна. Войдя, она поздоровалась, осмотрела меня сверху донизу, сидящего за столом с авторучкой в руке, повернулась к двери, вынула из кармана связку ключей и не торопясь заперла замок.

Я слегка удивился, но ничего не сказал. А что тут скажешь? Вообще-то я тут не хозяин. Скорее, наоборот — узник. Да, именно узник! Я арестант, которого поместили в психушку. И прав у меня столько же, сколько их есть у домашнего кота. Впрочем — у кота прав гораздо больше.

— Слушаю, моя дорогая Зинаида Михайловна! — как можно ласковее улыбнулся я — Пришли сообщить, что выпускаете меня в мир? Снимаете с довольствия? Давно пора! Сколько я уже продуктов зря прожрал! И никакой помощи в строительстве коммунизма любимому государству!

— Все шутишь? — Зинаида Михайловна явно не была настроена на стеб, и я посерьезнел:

— Нет, я серьезно! Сколько я еще буду тут валяться? И кстати, вы мне что, справку дадите? Как это вообще будет выглядеть? Как мне паспорт получить?

— Справку? Справку...а какую тебе справку? Что ты здоров и придуриваешься? Водишь нас за нос?

Я едва не вздрогнул. Это как так? Чего это она? Хмм...Оленька! Ах, твою ж мать! Я-то думал, что она ходит ко мне, потому что я такой весь из себя красавец мущина, настоящий мачо! А она выспрашивает все, и потом передает начальнице. Ах ты ж...

Вообще-то я зря так возбудился. А чего ожидал? Что все будет вот так легко и просто? И правда, вдруг я американский шпион! Весь такой в ранениях. Кто там у нас по всему миру, а конкретно во Вьетнаме воюет? То-то же... Наши люди не воюют, и ранений от пуль и осколков у них нет. По крайней мере — СТОЛЬКО ранений. До Афгана еще несколько лет... Ладно. Девочка просто работала.

— Объясните? — спросил я спокойно, стараясь не подпускать в голос больше ледка, чем нужно. И так его хватало для покрытия стен толстым слоем инея.

— А что там объяснять? С провалами в памяти так себя не ведут. Не пишут книжки. Не занимаются странными упражнениями...что-то вроде боя с тенью. (это и был бой с тенью!). Не разговаривают так связно и логично. Ты что думаешь, ты у нас первый человек с провалами памяти? Видел других пациентов? Вот среди них десять процентов — с провалами памяти! Отделение у меня такое. Специализация такая. Повреждения мозга, и как следствие — всяческие с этим связанные отклонения в психике. А ведь я еще и хирург, не забыл? Не забыл. Но я еще и невропатолог. Так уж сложилось. Так вот — нервные реакции у тебя как у молодого. Ни запаздываний, ни каких-то отклонений. Ты абсолютно здоровый человек. Только вот зачем-то изображаешь из себя потерявшего память. И не хочешь рассказать, как ты очутился ночью на дороге между Саратовом и Усть-Курдюмом.

— Да не знаю я, как там оказался, черт подери! — неожиданно для себя взорвался я — для меня самого это загадка! Если бы я знал, сидел бы я здесь, черт вас всех возьми!

— То есть — медленно, и вдумчиво начала Зинаида Михайловна — Если бы ты знал, как оказался на той дороге, то немедленно бы нашел способ отсюда уйти? Без документов? В одних тапках?

Я посмотрел на нее, и ничего не сказал. Ну что я скажу? Что если бы был уверен, что там, на дороге, есть какой-то портал, соединяющий мой мир, и этот, я бы обязательно сбежал? Ясное дело — сбежал бы! И вернулся! Меня все дома устраивало.

Почему я сказал в "мой мир"? Да потому, что перемещаться во времени нельзя. Глупости это все — с путешествиями во времени! А вот переместиться в параллельный мир, в котором время течет медленнее, и который в точности копирует мой мир — это запросто. Потому что параллельных миров, как говорят маститые ученые — бесчисленное множество. И возможно, что все они повторяют друг друга. И эта теория полностью укладывается в другую теорию, по которой путешествовать во времени нельзя, так как ты рискуешь изменить свой мир ("Эффект бабочки"), и значит, создать парадокс.

Известнейший из парадоксов путешествий во времени — это убийство собственного дедушки (Никогда не понимал этого зверства, но да ладно!). Убил дедушку до того, как он зачал твоего родителя, и значит — ты не родился. А раз не родился, то не мог вернуться в прошлое и убить своего дедушку.

А вот если миры параллельны, и отличаются лишь течением времени...тогда все нормально. Я в мире, в котором сейчас 1970 год. И в котором я появлюсь на свет в ноябре, как и положено здешнему "Я". И убей я отца до моего зачатия — ничего этим не изменю. В моем мире не изменю! Только в этом.

— Зинаида Михайловна, что вы от меня хотите услышать?

— Правду, что же еще-то? — деланно удивилась женщина, и ее голубые глаза блеснули — Я вранье чую за километр! Доказать не могу, да. Но чувствую, что ты врешь. Итак...как ты оказался на дороге?

— Не знаю — хмыкнул я, и скривился, как от зубной боли — Зинаида Михайловна, а если я расскажу вам правду — вы не всадите мне добрую порцию каких-нибудь ваших злых снадобий? Ну, вот решите сейчас, что я спятил, и заколете меня уколами! Или лоботомию сделаете, как в "Полете над гнездом кукушки"! И превращусь я в овощ! Нет?

— Где? Что ты сказал? Что за полет?

Я едва не выругался. Черт! Прокололся! Анахронизм! Когда создали этот фильм с Джеком Николсоном?! В семидесятые?! Восьмидесятые?! Когда?!

— Неважно, какой полет... — вздохнул я, пожал плечами, и... — Началось все с того, что некий мажорчик подрезал мою машину на мерседесе....

— Зинаида Михалн...нехорошо как-то! — Оля беспомощно посмотрела на свою руководительницу, и пожала плечами — Это что получается, я шпионка?

— Дурочка ты! — женщина усмехнулась, укоризненно помотала головой — Ты же не в тылу врага! Ты работаешь с пациентом, и в непринужденной обстановке пытаешься разобраться в его психике. Если он болен — ты наметишь путь, по которому пойдешь в лечении. Если он преступник, скрывается от закона — ты этим тоже поможешь. Да, да — поможешь! Ему, а может и людям! Вдруг он маньяк! Убийца! Ну что ты так вытаращилась? Я что тебя, спать с ним заставляю? Хотя и в этом ничего такого нет. Если поможет делу, конечно! Кстати, он на тебя запал — видела, как реагирует?

— А зачем вы его...хмм... — Оля запнулась, замолчала, но женщина поняла.

— Зачем за гениталии схватила? Ну, во-первых, как хирург — я определяю, все ли с ним в порядке — физически. Во-вторых, и самое главное — мне была интересна его реакция на неожиданный раздражитель. Ты никогда не замечала, как психически больные люди с провалами памяти реагируют на странное? На то, чего не ожидают? Кто-то вздрагивает, будто хочет спрятаться, кто-то застывает в ступоре, кто-то сразу проявляет агрессию. Этот даже не вздрогнул, будто готов ко всему. А еще — посмотрел на тебя, на грудь, на коленки — будто это не я, а ты держишь его за причиндалы. И...возбудился. И поставлю рубль против сотни, что не я была в его радужных мечтах. Кстати, а мужик-то хоть куда! Жизнь его потрепала, это видно, но развит великолепно! Форму поддерживает, и реакция — как у спортсмена! Олимпийского чемпиона! Странный парень...так что говоришь, руками и ногами машет?

— Даа! И странно так, интересно! Я в дырочку подглядывала... (слегка сконфузилась и порозовела). Разделся до трусов, и давай махать руками и ногами — будто кого-то невидимого бьет! Может он и правда бьет? Нуу...видит врага? Галлюцинации?

— Это бой с тенью называется. Боксеры так тренируются — улыбнулась Зинаида Михайловна — А он кулаками машет?

— И кулаками, и ногами бьет. Руками так...странно машет. Я вот представила, если он двинет своей ручищей...костей ведь не соберешь!

— Вот как? Боишься? Кажется, что он тебя сейчас ударит?

— Хмм...совсем нет...он добрый. Добрый, и смешной! Шутит все...и да, я ему нравлюсь. Точно, нравлюсь, я чувствую. Но он опасается меня.

— Чего опасается? То, что ты из администрации больницы?

— Нет. Считает себя совсем стариком, и...ну как бывает вот...я ведь выгляжу совсем молоденькой. Совсем девчонка. Ну вот он и думает, что я ему в дочки гожусь, и стесняется. Но при этом меня...хмм...хочет. (Поджала губы, опустила глаза)

— А ты? Тебе он нравится?

— Нравится! Он сильный такой! И от него...спокойно. Знаешь, что он не предаст, не бросит, заступится! И наплевать ему на всех — он сделает так, как должен! Я залезла в его записи, пока он ходил в душ, почитала...знаете, как здорово! Никто так больше не пишет! Почерк правда ужасный, еле разобрала, но то, что прочитала — меня просто поразило! Он писатель! Он настоящий писатель, уверена! А его спросила — говорит, не помню. Вот захотелось писать, и пишу! Нет, все-таки нехорошо это! Он ко мне с доверием! С дружбой! А я подглядываю, подслушиваю, и доношу!

— Но ты ведь только мне рассказываешь? Больше никому?

— Только вам...

— Ну и вот...я же лечащий врач. И ты его врач. И ты следишь за тем, чтобы он чего-нибудь не натворил. И теперь мы знаем, чего от него ждать. И чего не ждать. Думаешь, он не опасен?

Девушка задумалась, помолчала минуту, подняла глаза на свою начальницу:

— Он опасен. Для врагов. И наверное, более опасного человека я не встречала! Он ходит как кот. Огромный такой кот...тигр! Вроде ласковый, мурлычет, улыбается, но клыки...в палец длиной! Не стоит его иметь своим врагом! Разорвет!

— Хмм...какие тонкие, эпичные определения! Да ты сама писательница, милочка... (порозовела, смутилась) Да ладно, я понимаю...мужчина он видный. Да и то, что он бывал в переделках, видел смерть — это накладывает на мужчин свой отпечаток. Они становятся другими. Не хорошими, не плохими — другими. Это надо чувствовать. Я насмотрелась такого на войне... Ну ты как думаешь, он нормален?

— Нормальнее всех нас! — с жаром воскликнула девушка, и покраснела.

Зинаида Михайловна бросила на нее взгляд, и невольно вздохнула. Когда она разучилась краснеть, как эта девчонка? Когда вышла замуж? Или когда первый раз переспала с другим мужчиной, не мужем? А может она вообще не умела краснеть? Теперь уж и не помнит...давно это было. Тысячу лет назад! Она уже давно кажется себе таким мамонтом, динозавром, такой древней развалиной, что такие вот девчонки не вызывают никакого чувства, кроме желания высморкать им нос и усадить на горшок. А ведь ей самой было столько же лет, когда она отправилась на фронт! Когда делала операции, падая от усталости. Однажды даже в обморок упала возле операционного стола, и потом спала в углу медицинского шатра, прямо на брошенной на землю плащ-палатке. Через нее перешагивали, рядом кричали, стонали, но она ничего не слышала, провалившись в сон, как в темный колодец. Ей тогда было двадцать четыре года! Как этой дурочке, влюбленной в пациента. Влюбленной, точно! Зинаида Михайловна видела это так ясно, как если бы на лбу Оленьки было написано: "Я люблю Мишу!". Дурочка, ты дурочка...мутный твой Миша. Свяжешься с ним — хлебнешь горя. Не тот он человек, чтобы связать с ним свою жизнь. Хотя...будь она, Зинаида Михайловна помоложе...хотя бы десяток лет скинуть! И...вцепилась бы в мужика, и не отпустила. И правда — веет от него надежностью, силой..., не показушной, не пижонской, а просто мужской силой, когда и врагу башку разобьет, и проблемы твои решит.