Ведьмин дар

— Доброго дня, Эфа, — поздоровался он. — Поговорим?

С этого слова так часто начинались все мои неприятности, что я невольно передёрнула плечами, а змея снова "проснулась", зашипев, раздув клобук и засияв всеми "углями" сразу.

— Не надо, — наблюдатель поднял руку. — Я в курсе, на что ты способна. И понял, что "угли" действительно настоящие. Ловко ты нас обставила, ничего не скажешь.

А ты, ясно дело, проверял, гад подколодный. Подкинул мальчишек — убивай, не хочу. А сам смотрел, что я использую, как использую... И загодя обвешался защитой — и где только взял амулеты против "смешанки"... Выходит, наблюдательские ведьмы тоже начали её практиковать, нарушая строгий закон о "нельзя, не то на костёр", наплевав на стародавний Договор, в который так любят тыкать носом отступников. Причём, как и мы, они смешивают не только сферы — и огонь с пространством, но и направления — свет с тьмой, чтобы первое забивало излучения от второго и обманывало наблюдательские маяки. Грязно играете, господа безымянные... Подло и по двойным стандартам.

— Предлагаю сделку, — он достал вторую сигарету, — ты возвращаешь нам девушку, а мы вычёркиваем тебя из списков. Живи, не скрываясь, никто тебя и пальцем не тронет. И, кстати, — холодный взгляд опустился на моё покалеченное колено, — я договорюсь с палачом, и она снимет проклятье. Выздоровеешь, заживешь нормальной жизнью, вдохнешь полной грудью... А?

На упоминании о палаче я, признаюсь, дрогнула. На секунду. Но всё остальное вызывало смех. Издевательский.

— Ну да, — с иронией откликнулась я, — а пока я буду жить, так сказать, полной жизнью, вы, безымянные, продолжите разбрасывать по городским центральным паркам искалеченные мумии с татуировками изгнания на лбу?

— Какие-какие мумии? — очень натурально удивился наблюдатель.

— Ой, мне-то мозги не пудри... — я поморщилась и сняла с пальца кольцо, швырнув амулет на землю. — Вот эти. Не узнаёшь?

Кольцо материализовалось в иллюзию мумии в открытом багажнике. Безымянный уставился на неё не мигая — и я бы даже сказала тупо, — если бы не знала, какая гигантская работа мысли сейчас ведётся вне поля моего зрения. Спустя минуту он отвел глаза:

— Это не мы, — заявил хрипло, но твёрдо.

— Ну да, ну да, — лицемерно поддакнула я. — Конечно, не вы. Это всегда не вы. Вот уже которую сотню лет не вы. Вы, конечно, девочек с даром собираете в безопасном месте, оберегаете, растите и обучаете...

Наблюдатель скрипнул зубами, затоптал недокуренную сигарету и невыразительно сказал:

— Шепчущим в этом мире не место.

— Почему же? — резко поинтересовалась я. — Кто вы такие, чтобы решать, кому в мире место, а кому — нет? Кто дал вам это право — осуждать на смерть невинных детей? Даже с нечистью стародавние договаривались при отборе — старались столковаться даже с бесами, и иногда это получалось. Вам не кажется, что мы тоже имеем право хотя бы на договор?

Разумеется, для безымянного мои слова были пустым звуком.

— Отдай Анну, — велел он спокойно. — Сейчас же. Иначе...

И после этого волшебного слова за его спиной мелькнула тень. Наблюдатель поперхнулся недосказанным, посмотрел на меня — теперь точно бессмысленно и тупо, рухнул как подкошенный и замер. А окровавленный древесный корень, торчащий из солнечного сплетения безымянного, деловито зашевелился, оплетая законную добычу новыми корешками и утаскивая её под землю.

— Ужка! — запоздало возмутилась я. — Зачем же сразу насмерть? Я который год мечтаю допросить безымянного и хотя бы его кровь на анализ сдать!

— Иначе нельзя, — из-за сосны выступила хрупкая, очень маленькая девушка с длинными соломенными косичками и тёмными глазами старухи. — Я его пообещала. Плоть и кровь наблюдателя и его сила — плата за помощь.

Она посмотрела на то место, где только что лежало тело, и фыркнула:

— Дурак... Пошёл договариваться с отступниками всего-то с тремя амулетами от "смешанки", — Ужка пошевелила пальцами и налету подхватила выскочившие из-под земли наблюдательские обереги. — Им разве никто говорил, что такие амулеты не защитят от магии одной конкретной сферы, даже если эта сфера смешивалась с другой для создания оберега?

— Я — нет, — отозвалась я. — Я им вообще про вас ничего не сказала.

— Знаю. С такой-то защитой палача в твои мысли никто не полезет, — усмехнулась она. — Они поди всё на зелье правды напирали, от которого у тебя иммунитет?

— Сначала на него, — подтвердила я, переступая с ноги на ногу и обратно. — Потом подсели на легенды о стародавних, которые я пачками сочиняла на ходу. А потом им стало интересно, когда же я наконец мумифицируюсь и за счёт чего живу.

— Но так ты им и сказала? — Ужка внимательно и оценивающе осмотрела меня с головы до ног. — И ни маяков, ни магнитов, ни слежки... Скучно, Эф. Хоть бы кого-нибудь привела — мы бы размялись. Но выглядишь... модно. Неожиданно.

— Тьфу на тебя... — я безрезультатно вытерла тыльной стороной ладони яркую помаду с губ. — А я всё жду, когда отвалится...

Отступница и давняя подруга улыбнулась:

— Не надо. Так ты интереснее, — и после паузы тихо: — Я рада, что ты вернулась. Молодец, что выжила.

Мы не любим проявлять чувства — мы не умеем проявлять чувства. Мы живём в постоянном напряжении и ожидании — нападения, смерти, плена, безумия. И мы стараемся ни к кому не привязываться, чтобы спокойно и философски относиться к неизбежным потерям. И то, что Ужка сказала, стоило очень дорого.

— Спасибо, — я тоже улыбнулась. — Кстати, там, на обочине, под покровом невидимости, есть симпатичная наблюдательская пятёрка. Скажи старшим, пусть решат, что с ними делать. Я пока их скрутила, усыпила и... — и спохватилась: — Мои добрались?

— Да, — она сунула амулеты в карман ветровки. — Они в порядке. Девочка до сих пор в трансе... парень — тоже. Он никак не ожидал, что его замечательная бабушка отстроит целый город. Называет нас ходячим замком и почему-то улыбается. Почему?

— Книга такая есть, — вспомнила я свои немногочисленные познания мира людей, которые здесь считались запредельными. — И мультик. Японский. Будешь среди людей — посмотри. Тогда поймешь. Я не видела, только слышала.

— Будешь... — весело фыркнула Ужка, проводя по воздуху рукой и открывая проход. — Издеваешься? Я больше никогда не рискну туда сунуться. Я же известная трусиха. Мне одной разведки за глаза хватило.

Да уж, для обитателей приюта огромный и непонятный мир людей, полный к тому же наблюдателей, — страшная сказка на ночь. И, конечно, никакого замка здесь нет. Хвойная полоса древних сосен и кедров, а за ними — пологий холм с кольцами каменных парапетов и "ласточкиными гнездами" разноцветных домишек. Дары природы и земельного трудолюбия, чтобы поесть, ливни и снег — чтобы мыться и пить, магия — чтобы светить и обогревать. Каменный век по сравнению с человеческим городом, но лишь здесь ведьмы с даром чувствовали себя в безопасности. И жили как люди, а не загнанные звери. А прочие нужды — одежду, обувь, информацию — обеспечивали те, кто не боялся или не верил в страшные сказки, работая в человеческом мире.

Мы шли хвойными тропками и, поглядывая под ноги, я поинтересовалась:

— А как... он? — и стукнула пяткой трости по земле.

— "Китёнок""? — уточнила Ужка, обернувшись. — А его же главное кормить. Он пьёт растворенную в воздухе силу и плывет, куда скажут. А у нас силы, сама знаешь, на десятерых таких хватит.

Наставница Удавка не мудрствуя лукаво использовала за основу приюта известную сказку о Рыбе-ките и, собственно, "кита" — нечисть, считавшуюся уничтоженной. Это добродушное чудо легко принимало нужную форму, лишь бы она была достаточно большой, и прекрасно ладило со всем миром, если он не проявлял агрессии и кормил. И помогал только за еду — и так недавно подруга скормила "киту" убитого за помощь с безымянным. И ещё поэтому наблюдатели ходят вокруг приюта, как коты вокруг сметаны, а нападать боятся. С голодным-то "китом" едва управится десяток опытных заклинателей, а уж с нашим, отъевшемся на силе... И "китёнок" за нас и свою постоянную "еду" порвёт любого.

Усыпанная душистой хвоей и шишками тропа привела к подножию потрескавшейся каменной лестницы с каменными же парапетами, и я остановилась, набираясь духу. И терпения. Пятьсот ступеней до вершины холма и дома подруги меня не вдохновляли совершенно.

— Тормозим, — я оперлась о трость.

— Ай, прости! — Ужка виновато наморщила нос, став похожей на обычную деревенскую девчонку лет тринадцати. — Отдохни, а я сбегаю наверх, поищу воздушницу. Твоя магия так и не включилась?

Я качнула головой. Своя бы, врождённая, работала, но чужая, даже подаренная, здесь сбоила, конфликтуя с защитным полем. Оно автоматом отключало все артефакты, а мои "угли", по сути, именно что артефакты.

Подруга вприпрыжку ускакала наверх. Я проводила её тоскливым взглядом, упрекнула себя в недостойной зависти и села на ступеньку, вытянув ноги. Тёплый, прогревшийся на солнце камень, опять же солнышко, ласковый хвойный ветер, уютная тишина... Собственно, за каким лешим мне наверх лезть?.. Мне и тут хорошо...

Позади быстро затопотали тяжелые шаги. И я оглянуться не успела, а Илья уже сбежал вниз. Плюхнулся рядом и молча сгрёб меня в охапку.

— Илюх, ты что? — изумилась я. — Это что за сопли?

— Я переживал, — проворчал он, — не чужая же. Безымянный был?

— Был, — я трепыхнулась для пробы и сразу оставила попытки освободиться. — К сожалению, достался он не мне.

— Ну и чёрт с ним. Другого добудем. Добралась — и хорошо.

Я поёрзала, изворачиваясь, подумала, что да, добрались, и надо бы поблагодарить за помощь по-человечески... Повернулась и неловко чмокнула его в щеку.

— А это что за сопли? — ухмыльнулся приятель.

— А это — спасибо, что довез Анюту и не рванул за мной по наблюдательские души, — честно отозвалась я. — Ведь хотелось же?

— Мало ли, чего я хочу, — он пожал плечами и потёр щёку: — Всё, месяц ни мыться, ни бриться...

Я молча и привычно перехватила трость, Илья так же молча и привычно расплылся в выжидательной улыбке, но всё наше старое, доброе и вечное разрушил тонкий голосок сверху:

— Я лечу-у-у!

Я едва успела вскинуть трость, защищаясь от неизбежного "нападения", и летящая девочка "приземлилась" прямо на змеиную голову — замерла над ней в позе парашютиста. Ну конечно, какую же еще воздушницу Ужка могла прислать... Только своего ребёнка.

— Руся, — я терпеливо улыбнулась, — сколько тебя просить не бросаться на людей?

— А я и не бросаюсь, — звонко отозвалась она, — я сбрасываюсь. Эф, ну можно?.. — заканючила просительно.

Я отложила трость, протянула руки, и девочка с радостным визгом "упала" на меня, уселась верхом, прижавшись всем телом, и заявила:

— Чего ты так долго? Я соскучилась!

— И я, — и на душе потеплело. — Очень-очень. Я... работала, Русь.

— Да, мама говорила, что ты учишь, — девочка отодвинулась и посмотрела с любопытством: — Всех выучила?

— Ой, да... — меня вдруг накрыло осознанием, что всё, никаких больше наблюдательских студентов и иже с ними.

А Илья уставился на Русю молча и явно не находя слов. Глубокие и синие как августовское небо глазки девочки смотрели, но не видели — и видели. Видели гораздо больше, чем дано узреть простому смертному. Ибо через неё смотрела Вещая видящая. И не редкими трансами, как в случае с Аней, а практически постоянно.

— Русь, слезь-ка, — попросила я мягко, — и поздоровайся с нашим гостем. Это Илья. И это его бабушка придумала и создала наш дом.

Девочка отлетела на шаг, приземлилась на ступеньку и, теребя длинную футболку, застенчиво пробормотала:

— Драстье... А чего вы на меня так смотрите?

Я толкнула приятеля локтем в бок, и он опомнился. Кашлянул и сипло сказал:

— Наставницу твою... вижу. Как тень. П-привет.

— Ты видящий? — обрадовалась она. — А ты меня покатаешь? А то мама говорит, что Эфе нельзя, она маленькая и болеет. А ты большой и сможешь!

Я поперхнулась смехом. Незрячие глазки девочки не выражали никаких эмоций, но рожицы она строила такие уморительные... Слишком мелкий для её возраста рост, толстая соломенная коса через плечо — Руся во всём походила на Ужку. Только бояться, к счастью, пока не научилась.

— Ну... э... садись, — Илья отчего-то смутился.

— Ура-а-а! — и Руся легко взобралась ему на плечи, свесив босые ножки, ухватила за уши и скомандовала: — Поехали!

Я закашлялась, чтобы не засмеяться в голос, а приятель покорно встал и протянул мне руку:

— Поехали, Эф.

Я взялась за трость и неохотно поднялась на ноги. И, конечно, на радостях ребёнок совершенно забыл, что мама прислала его вниз помочь "болеющей" тёте Эфе. Я посмотрела на счастливую девчонку и вздохнула:

— Я тоже туда хочу...

— И что тебе мешает? — Илья уже поднимался по ступенькам. — Гордость?

— Она, родимая, — я медленно поползла следом. — Иногда думаю, что лучше бы ей от палача досталось... а иногда нет.

— А какой ты видящий? — Руся, взяв быка за рога, а свою жертву — за уши, вернулась к любимой теме. — А мама говорила, что мальчики не умеют видеть.

Илья беспомощно оглянулся на меня, и я подбодрила:

— Давай, шаман, толкай свою теорию духов нечисти и прочего. Ты не смотри, что она мелкая. Ей семь лет, и она очень умненькая. Поймёт.

Он, поглядывая то на меня, то в небо, заговорил. Через сто ступенек Руся перебила его уточняющим вопросом, а ещё через сто ступенек они подружились, наперебой обсуждая духов, нечисть и свои профессиональные секреты. Я, рассеянно прислушиваясь к разговору, упрямо ползла наверх, радуясь, что никому нет до меня дела и можно пыхтеть, ругаться шёпотом, сопеть...

— Ой, Эфа! — вспомнила Руся, когда позади осталось двести шестьдесят пять героически преодолённых ступенек. — Извини, я забыла...

Да-да, вся в маму...

— Я сейчас!..

Земля исчезла из-под ног так стремительно, что я едва не выронила трость. И после, болтаясь воздушным шариком, только смотрела на проплывающее внизу орудие пытки и думала об одном: спать. Спать, спать, спать. Об Анюте позаботятся, об Илюхе — тоже, Руся теперь вообще с него не слезет... Забиться в уголок, накрыться одеялом, и пусть весь мир подождёт.

Ужка ожидала нас наверху, у каменного парапета, отделявшего узкую улочку от обрыва.

— Руся, не как в прошлый раз, — строго напомнила она, напряжённо наблюдая за моими воздушными трепыханиями. — Не бросай тётю Эфу на землю. Опускай плавно и аккуратно.

"Тётя Эфа" на всякий случай опять выставила трость — дар знает, чем бы она помогла, но за долгие годы это стало защитной реакцией на всё, от реальной угрозы до безобидных Илюхиных подколов.

— Погоди, — у него не выдержали нервы при виде стандартных Русиных "приземлений" объекта. — Эф, да убери ты свою палку, покалечишься... Руся, опусти её пониже. Ещё. И ещё. Стой, — и обхватив меня, скомандовал: — отпускай.

"Приземление" всегда напоминало удар под дых. Я на секунду задохнулась, вцепившись в Илюхины плечи, а в себя пришла уже стоя на земле.