Черная нить горизонта

Подняла на него свое лицо.

— Еще о чем спросишь? Конечно, нет, — произнесла она, сдерживаясь не закричать.

— Как ты её назвала? Змею?

— Анганахаййе.

— Анга...на...хаййе, — повторил он. Слово напоминало ощущения холодного дуновения, приходившего из ниоткуда. — Странное прозвище...

— Странное? Странно, что мы живы остались! Эти твари никого не подпускают к этим скалам. Говорят, стерегут Кандар. Город народа Джабали.

— Еще что говорят? — Костас просматривал направление, куда исчезла змея. Даже впрыгнул на валун, на котором чудище грелось, караулив добычу.

У Вигдис оборвалось сердце. Он нарочно? Но и тени улыбки нет на лице Костаса.

— Говорят рахш, глаза погибшей анги. Только никто не видел этих тварей убитыми. Их даже не всякая сталь берет! — почти выкрикнула Вигдис. Эмоции прорвались наружу.

— Кто говорит?

— Хакшу

— Хакшу? — Костас высмотрел движение среди камней на противоположном берегу озера.

Вигдис проследила взгляд, но ничего не увидела.

— Старатели. У них полно сказок о золоте, самоцветах и прочих сокровищах.

— И где они его ищут? Золото?

— Золото? Золото пыль! Они все мечтают о рахше. Они все повернутые на рахше. Все! От старцев до молокососов!

— Находят? Рахш?

— Нет. Но твердо верят, есть горное озеро, где их полно!

— То глаза, то озеро... Ничего не путают?

— Не знаю.

— Нырнуть проверить? — поддразнил Костас девушку.

У Вигдис дыхание зашлось от негодования! Она не понимала и не принимала его приподнятого настроения. Как не понимала легкомыслия.

— Нам следует уйти, — поднялась Вигдис. — Скорее.

Прошли по над озером. Девушка замирала на всякий шум и хватала Костаса за плечо, если ей казалось, она видит черное движение среди камней.

Костасу надоело её дерганье. Он взял Вигдис за руку и потащил за собой. Как ребенка. Чтобы не убежала или не отстала.

Тремя днями позже спустились к берегу Райты. За рекой приволье Халангзара. Вересковая степь.

Костас развел костер, на мелководье набил рыбы, используя боевую перчатку. На шипастые когти нанизывалась даже не крупная рыба. Жареха, Вигдис удивилась названию блюда, пошла за милое дело.

— Сейчас бы зирбы*, — мечтала девушка, разжевывая мелкие рыбьи косточки. Поглядывая что кошка на воробья. Хочет о чем-то спросить. Так и есть.

— Там в калате, Магарец хотел меня купить?

Вопрос мучает её давно. Это даже не вопрос, а некая скрытая возможность заявить о себе.

— Хотел, — не отпирается Костас.

— А почему не продал? Мало предложил?

Вигдис умело направляет разговор в нужное ей русло.

— Достаточно.

— Тогда почему не продал?

Надо видеть, как выправляется её осанка, как поворачивается голова, как требователен взгляд. Не много, но похожа. На стража Кандара.

— Себе решил оставить.

— А что ты обо мне знаешь? — вся интонация на шипящие слоги.

Не преднамеренная пауза. Костас обглодал спинку рыбины и отпросил скелет подальше. Не собирать мошек.

— А что я должен о тебе знать?

— Я...

Самое время пресечь словоизлияние.

— Раз мне в лесу повстречалась змея. Не такая, — он кинвул в сторону гор. — Поменьше.

— И что? — не поняла Вигдис, к чему его отступление.

— Я её убил. Правда, потом пожалел. Потом.

Разговор благополучно завершен.

Греет солнышко, ветер мягок и ласков, чуть колышет верхушки травы. Шлепает в берег ленивая волна. После долгого пути следует исполнить госл, ритуальное омовение, очищающее от тягот и тревог.

Высокий тростник скрывал Вигдис. Она подцепила со дна горсть речного песка и тщательно потерлась. Руки, плечи, живот и как могла спину. С бедрами и ногами обошлась нежнее. Затем повторила, скрутив мочалку из прибрежной травы. Нырнула раз-другой смыть песок. Шепотку мыльного порошка приберегла промыть волосы. Нырнула задержав дыханиие, ощущая ласковое движение вод.

Течение снесло Вигдис. Вынырнула почти пред самым носом сидящего на берегу Костаса. Отфыркавшись, увидела, стоит пред ним. Прикрыла рукой грудь и присела в воду. Отталкиваясь от дна ногами, отошла, на глубину. Покраснела от негодования на свою неосторожность. Женщины стратов обнажается только пред мужьями. Даже повивальные бабки не должны видеть их полной наготы. Но Костас смотрел не на нее. Возможно, не замечал вовсе.

Будто наперекор теплому ветру степи, пряному от трав и разогретому солнцем, в лицо дует холодный воздух. Так, по крайней мере, ощущается. Костас щурится.

Хаййее... Хаййее...

...Красавец сур нервно переступает копытами, раздувает ноздри, косится влажными глазами на людей. Люди, старики старухи, дети, мужчины, женщины, как безумные галдят, тычут в него пальцами, но не решаются подойти, прячутся за крепкими и высокими жердями загона. Они бояться. Все боятся. Но даже среди трусов найдутся такие, кто рискнет головой. А сейчас тем более!

Сур возмущенно всхрапывает. Люди не поймут, почему он согласился принять смерть, но не позволил надеть на себя седло и уздечку.... Люди худшие из врагов.

— Хочешь вернуться? — поддела Костаса Вигдис, когда свежая и пахнущая водой вернулась к костру.

Он оторвал взгляд от горных пиков Игольчатых Гор.

— Неплохая мысль.

Не раздумывая, поднялся, подхватил панарий, забросил за плечо, сунул яри в петлю и, не говоря ни слова на прощание, пошел в обратную дорогу.

— Ты рехнулся! — опешила Вигдис.

5.

— Надеюсь предстать перед Создателем раньше, чем тебе, мой друг, опротивет убирать говно за хворым патриархом, — невесело пошутил Бриньяр, прижимая подбородком задранный подол рубахи.

Осторожно, чтобы не поскользнуться, вышел из таза с горячей водой. Пожалуй излишне горячей. Щипало кожу, покрытую свежими язвами. Нестерпимо чесались распаренные старые. Бриньяр ухватился за спинку стула, перебарывая накатившую слабость.

— Наша любовь поможет вам справиться с болезнью, — ответил ему Менез не слишком бодро.

Асикрит, последнее время исполнял при патриархе обязанности слуги, няньки и сиделки.

Вытерев насухо ягодицы и ноги патриарха, Менез тщательно, не пропуская ни единой, смазал язвы и коросты мазью. Носокомий Клюз прислал её только сегодня, взамен ранешней, не оправдавшей ожиданий. Возможно, новое снадобье окажется действенней.

— Что на этот раз? Молоки карпа, коровья жвачка, белок вороньего яйца, растертые с ртутью, солью и серой? — полюбопытствовал Бриньяр, выше задирая рубаху. Лекарство пахло тухлой рыбой.

— Носокомий не пояснил состава. Потребовал лишь смазывать высыпания и поражения каждые четыре часа.

— И все?

— Он прописал пить вам воду, настоянную на... белзере.

— Безоаре*, — поправил Бриньяр. — Прошлый раз советовал подкреплять лечение молитвой Отче Милостивый. Он разуверился в силе Создателя или уверовал в свое всесилие? А?

Менез лишь по-старчески вздохнул.

Бриньяр повернулся, подумав.

"Какого это видеть столь близко старую больную задницу?" — и сам же ответил — "Противно, наверное."

Закончив с мазью, Менез помог облачиться патриарху в феморале. Бриньяр отпустил подол и рубаха расправилась. Мытье не принесло ни свежести, ни ощущения чистоты. Сквозь ткань проступили жирные пятна притираний.

— Благодарю тебя. Любовь ближних хорошо, но милость Создателя..., — Бриньяр не стал договаривать. Не справедливо заставлять старого друга (с недавних пор Бриньяр считал Менеза другом) выслушивать свое брюзжание. Асикрит делал что мог и умел. Никто не виноват, что его умений и возможностей недостаточно. Да и не только его.

Менез помог патриарху завершить облачение в сутану, опоясал расшитым поясом и довел до двери спальни. Порадовался. Сегодня патриарх прошел сорок шагов быстрее. Почти без чьей-либо помощи и без патриаршего посоха.

,,Клюку убогого" Бриньяр буквально возненавидел. Для него посох олицетворял не духовную власть, а ущербность тела. Хуже того — духа! Последнее время его настойчиво посещала мысль удалиться в монастырь. Если... если Создатель дарует ему исцеление. Но видно Создателя такая сделка не устраивала. Болезнь безжалостно забирала у патриарха дни и силы.

Из спальни Бриньяр проковылял в тавлиний*. Сумрачно, тихо и пахнет жжеными благовониями. Плюхнулся в кресло.

— Ну как я? — спросил, шамкая Бриньяр. Вопрос прозвучал не внятно. Во-первых, он запыхался, во-вторых, из-за болезни во рту не осталось и половины зубов. Хотя почему из-за болезни? Из-за лечения. От болезни (Бриньяр подавил вздох, болезнь?!) он медленно и верно умирал, от лекарств на мышьяке и ртути, гнил заживо.

— Сегодня вы выглядите лучше, — соврал Менез.

Бриньяр простил обман. Во лжи асикрита нет корысти, он хочет облегчить своему патриарху последние дни. Как ни прискорбно сознавать, они ведь действительно последние. Он это чувствует. Знает.

— Может лучше отложить встречу? — спросил с надеждой Менез. Старый слуга тоже выглядит неблестяще. Словно зараза, пожирающая патриарха, вытягивала силы и из него.

— Раз ты сказал, я выгляжу превосходно, значит незачем откладывать на завтра не выполненное вчера! — выговорил Бриньяр асикриту.

Менез подложил подушечки под спину патриарху, прикрыл пледом ноги. Бриньяр не столько мерз, сколько гниющая плоть ступней и запах лекарства, отравляли воздух зловонием.

"Уже и пахну как покойник," — отпустил шуточку Бриньяр. Он мог себе позволить шутить.

Асикрит отступил на полшага и обрызгал патриарха розовой водой. И без того тяжелый воздух стал невыносимо сперт. Дышалось с трудом.

— Зови, — приказал Бриньяр.

Менез, вздыхая и сокрушаясь, нога за ногу, поплелся приглашать.

— Иллюстрис дозволяет вам присутствовать, синкелы*, — произнес он, впуская посетителей.

Вестарх Гроз серьезен и не улыбчив. Большой лоб в линиях морщин. Щеки обвисли. Уголки губ обиженно опущены. Бьерк что-то говорил о Нании. Бриньяр не смог вспомнить что именно.

Иерей Бараман крупен фигурой, груб лицом. Не руки — лапищи. Не иерейский жезл держать, а топором головы еретикам оттяпывать! Подряд. Без разбору чинов и вины. Он и оттяпывал. Без разбору. Потому Бриньяр и держал Барамана на должности главы инквизиции. Отличный исполнитель. Вот только сообразительности не помешало бы побольше.

Ромуил ди Гарра, полная противоположность иерею. Глядя на него, не скажешь, что человек выбрал воинскую стезю. А узнав ближе, вздохнешь, зачем посвящать жизнь искусству, к которому нет и крохи талантов. Единственный плюс — предан!

Эк-просопу* Аммельрой выглядел обычным монахом. Неприметен. Ни в одежде излишеств, ни в манерах властности. Смирен духом и помыслами. На самом же деле и дух, и тело держит в железной узде непреклонной воли. Способности неприметного дьякона, Бриньяр открыл с подачи Бьерка. Старания и устремления сорокалетнего, ревнителя церкви Бриньяр оценил по достоинству. Назначил Местоблюстителем Патриаршего Престола на случай своей болезни или кончины.

Последним в комнату вошел... Бриньяр напряг память. Как же имя последнего? Тан... Кор.. Тан Койр... Катепан Койер!

Катепан прям — выправка солдата, не горбится — не гнется, смотрит уверено, взгляда не отводит. Бойцовская привычка! Сцепился — стоять, не пасовать! Ни перед кем!

Бриньяр порадовался маленькой победе. Пожалуй, сегодня он действительно молодцом! Однако кроме имени катепана ничего больше не вспомнил. Но раз Аммельрой привел, значит необходим.

По обыкновению стоило допустить вошедших к целованию патриаршей руку. Но Бриньяр не допустил. Последнее время он вынужден отказаться от некоторых обязательных церемоний. Поцеловать его руку? Тыльная сторона покрыта мелкими язвами и красными припухлостями. Ладонь в кровяных трещинах. Как бы истолковали хироманты необычное явление — кровоточащую линию судьбы?

Бриньяр подождал, пока вошедшие рассядутся. Круглый стол огромен. Но из-за могучей фигуры Барамана всем кажется тесно.

"Потерпят," — Бриньяр не стал предлагать отсесть к маленькому столику. Может потому что там стояло его любимое гранатовое вино? Малая радость из оставшихся.

— Я готов вас выслушать, — объявил Бриньяр без всяких вступительных речений. — Гроз начинайте. С Мэдока ди Хенеке.

Вестарх хотел встать, патриарх дозволил — сиди!

— Молодой человек ведет себя достойно. Ни в каких подозрительных компаниях или сборищах не участвует. Службу выполняет должным образом.

— И в дружеских попойках не участвует? — хитро уточнил Бриньяр.

— Декарх умерен в питие.

— Что и в мимарий не ходит? И в Дрофах не околачивается?

— Нет.

— Ему девятнадцать. В эту пору мужчины безрассудны в связях. Или он предпочитает грех рукоблудия греху блядства?

— Мы подозреваем, он решил эту проблему с молодой женой хозяина постоялого двора, где проживает.

— И где он проживает? — спросил Бриньяр.

Гроз не понял вопроса. Речь, прежде всего, шла о платежеспособности.

— Лучник из Барри. Шену зовут Нэйтала.

— В чужих слабостях и пороках наша сила. Потому знать о них пригодиться, — перефразировал патриарх слова своей воспитанницы фрайхи Смет. — Что там с приказом о его производстве в кентархи?

— Оно готово. Вручат сразу после Барбитона.

— А чем объясните? Не хотелось, чтобы по нашей вине, он нажил лишних завистников и недоброжелателей.

— Арест севаста Огюста ди Саба. Вооруженное сопротивление. Безукоризненное исполнение долга.

— Хорошо. Что бьянка Марица?

— Девушка предпочитает другое общество.

— То есть она собирается наделать глупостей? — подался вперед Бриньяр. Одна из подушек вывалилась из-за спины и хлопнулась на пол.

— Она к ним весьма близка. Весьма, — добавил вестарх потупившись.

"Значит Нания," — утвердился в подозрениях Бриньяр. Он почему то был уверен, без участия Кайрин не обошлось. Откуда уверенность? Все в руках Создателя...

— Куда смотрит её отец?

— Он пытается повлиять на дочь, но безуспешно.

— Значит, не достаточно старателен. Напомните ему, брат Габор отсрочил его выплаты, поскольку Создатель осуждает причинение вреда единоверцу. Но надолго ли отсрочка? Симодарий* не Создатель. Сколько Дакс ди Мью должен?

— Почти тысячу солидов.

— Сможет расплатиться?

— Частями.

— А сразу?

— Нет.

— Сможет. Марица. Синкелл Аммельрой приобщите отбившуюся овечку к своему стаду. Станьте ей надежным пастырем, — и опять вопрос вестарху. — Как Мэдок воспринимает игнорирование бьянки Марицы?

— Он преисполнился терпением.

— Терпение хорошее качество, но это качество попа, — сказал грубость Бриньяр. — У воина оно не длиться долго. Повлияйте на дуру! — повысил голос патриарх. Ни Аммельрой, ни вестарх не поняли, к кому из них больше относится его указание.

Последовала маленькая передышка. Силы на исходе, а разговор только в самом начале. Бриньяр покосился на кувшин с гранатовым вином.

"И ведь никто не догадается," — пожалел он.

Бриньяр подумал, ему очень не хватает Кайрин и Турома, преждевременная смерть которого озадачила его. Очевидно, перегнул со строгостями и Туром отчаялся дождаться освобождения. Потерпел бы маленько. После смерти столь значительной персоны как патриарх милуют многих. Особенно старых врагов покойного.