Личный поверенный товарища Дзержинского. Книги 1-3

— Товарищ Ленин считает, что вы можете быть полезны Советской власти и вас следует освободить под постоянный надзор до того момента, когда вы добровольно будете работать с новым правительством России, — сказал Дзержинский. — С большим сомнением, но и я огласился с мнением председателя Совнаркома. Товарищ Мария, — громко сказал председатель ВЧК.

В кабинет вошла женщина-чекист. Будем точнее, девушка-чекист. Чекистка. Лет двадцати пяти. В красной косынке, кожаной куртке, подпоясанной ремнём с кобурой нагана, в яловых сапогах.

— Вот, товарищ Мария, ваш подопечный, — сказал Дзержинский. — Пока он наш потенциальный враг. Вы его будете сопровождать везде. Повторяю — везде. Даже спать он должен под вашим присмотром. В случае его контрреволюционных действий вы можете привести в исполнение подписанный ему приговор социальной защиты — расстрел. Если он от вас сбежит для враждебной деятельности, можете привести приговор в исполнение в отношении себя.

— А от вашего поведения будет зависеть жизнь этой девушки. Вот и выбирайте между вопросами чести и исторической целесообразности, — сказал мне главный чекист страны.

— Вы меня хорошо поняли, товарищ Мария? — спросил Дзержинский девушку.

— Поняла, товарищ председатель ВЧК! — звонко ответила чекистка.

— У этой рука не дрогнет, — подумал я.

— Вот ваши мандаты, — сказал Дзержинский и подал каждому из нас по бумажке.

В моей бумажке было написано:

МАНДАТ

Предъявитель сего, Казанов Дон Николаевич, является важным потенциальным сторонником или противником Советской власти и находится под наблюдением и защитой Всероссийской Чрезвычайной Комиссии до особого на то распоряжения.

Пред. Совнаркома В. Ленин (Ульянов)

Пред. ВЧК Ф. Дзержинский

Всё скреплено печатями управделами Совнаркома и канцелярии ВЧК.

Маленькая бумажка, а определяет жизнь мою и судьбу до особого на то распоряжения.

Глава 18

Мы вышли из кабинета.

— Давайте знакомиться, — предложил я.

— Обойдёшься, — сказала Мария и подтолкнула меня в спину.

— Весёлое начало, — подумал я. — Вероятно, надзирательница из женской тюрьмы.

— Куда пойдём? — поинтересовался я.

Этот вопрос поставил её в тупик. Она конвоир, я — подконвойный. Она начальник, я — подчинённый. Я должен подчиняться ей, а она будет командовать. Что написано в её бумажке, я не знаю. Если я буду делать что-то не так, это может быть расценено как враждебное действие и выпустит эта девица пулю мне в спину или в затылок и выполнит задание господина Дзержинского.

После некоторого раздумья моя тень в кожаной куртке сказала:

— В общем так. Ты идёшь впереди, я — сзади. Шаг вправо, влево — попытка к бегству. Прыжок на месте — провокация. Сразу получишь пулю, а сейчас — вперёд, — приказала она.

— Куда вперёд? — так и не понял я.

— Туда, куда тебе надо, грамотный, а не понимаешь ничего. Давай, шагай, — она в нетерпении притопнула ногой.

Я шёл, обдумывая своё положение. Что мне с ней делать? Девка она настырная, пойдёт везде по приказу. Даже в туалет, будет стоять за спиной, пока я свои дела обделываю? А если ей в туалет захочется? Что мне, в женский туалет за ней идти, чтобы на виду быть?

Ладно, вот приду на свою квартиру. Она за мной. Хозяева не пикнут. С такими мандатами, как у меня, везде дорога. Да и хозяев моя спутница так построит, что только рады будут, если мы останемся у них жить бесплатно и защищать от разных пролетарских посягательств.

Второе. Кто и кого кормить будет? Я безработный. Она на довольствии в ЧК. Ей будут выдавать один паёк или на двоих? А если и её с довольствия сняли как выполняющую особое задание? Получается, что это я её и кормить должен. Ну, Советы, ну, ЧК, вот так вот отпустят с обременением кормить всех чекистов на подножном корму, то есть за счёт населения, ой, тогда все поплачут вволюшку.

Внезапно я остановился. Мария уткнулась носом мне в спину. За своими думами я шёл, не имея определённого направления и цели.

— Идём ко мне домой, — коротко сказал я.

— Ещё чего? — возмутилась Мария.

— Тогда пойдём к тебе, — предложил я.

— А у меня нет дома в Питере, — сказала девушка.

— Где же ты жила? — спросил я.

— Сначала в няньках работала, потом на фабрике, жила в общежитии, потом Красная Гвардия, потом ВЧК, так что своего дома не было, не буржуйка, — сказала она.

— Понятно, тогда идём ко мне, — твёрдо сказал я, — если не хочешь, то можешь не идти.

Посмотрев на меня ненавидящим взглядом, Мария молча пошагала за мной.

Дома тоже не обошлось без сюрпризов.

Дворник Степаныч, приподняв свой треух, поприветствовал меня.

— Вы, Дон Николаевич, сначала к домовладельцу зайдите, у нас тут революция была, а девка-то у вас хороша, — он причмокнул и снова начал убирать снег, обильно выпавший ночью.

Глава 19

К домовладельцу всё равно бы пришлось идти. У меня не было ключей. Похоже, что они остались в моём пальто в кабинете в Зимнем дворце. Вряд ли моё пальто уцелело, так как среди выданных мне вещей ключей не оказалось.

Домовладелец выглядел не лучшим образом. Всё чего-то мямлил, чего-то недоговаривал, пытался выставить меня за дверь, пока Мария не прикрикнула на него:

— Давай сюда ключи, буржуй недорезанный.

Домовладелец сжался в маленький комочек. Раньше все дела решала его жена, а сейчас жены видно не было, но мне казалось, что кто кто-то сопит за дверью спальни, прислушиваясь к тому, о чём мы говорим.

— Дон Николаевич, ваше благородие, я здесь не причём, — начал рассказывать домовладелец. — Приходили товарищи в кожанках с обыском вашей квартиры. Понятыми были Степаныч и слесарь Грищенко. Найти ничего не нашли, а Грищенко и спрашивает, а скоро ли хозяин вернётся, а товарищи ему и сказали, что от них не возвращаются.

Грищенко и говорит мне: понял, буржуй, что времена новые. Я в этой квартире жить буду. Хватит бобылём в слесарне ютиться. Бабу найду из образованных и сам буржуем стану. А будешь вякать, так и к тебе товарищи в кожанках придут. И остался Грищенко жить в вашей квартире. Он же пролетарий и на него управы сейчас не найдёшь.

— Давайте запасные ключи, сейчас найдём на него управу, — сказал я и протянул руку.

Взяв ключи, мы поднялись на третий этаж. Квартира была закрыта, и в дверях изнутри торчал ключ. Значит, слесарь был у меня дома.

Я стал стучать. Пьяный голос из-за двери послал меня подальше. Но тут в дело вступила Мария:

— ЧК, открывайте дверь, в случае сопротивления будем стрелять!

За дверью притихли. Потом звякнул замок и дверь открылась. В дверях стоял слесарь Грищенко в грязных кальсонах с цигаркой во рту. Увидев Марию с наганом в руке и меня, он попятился в комнату, где сидели два его собутыльника.

— Кто такие, предъявите документы, — грозно сказала вооружённая женщина.

Собутыльники стали слёзно просить отпустить их, так как они тоже слесари в соседних домах, люди порядочные и к Советской власти лояльные. По движению ствола револьвера они испарились, оставив только запах кислой махорки и каких-то щей.

— Вы хозяин квартиры? — спросила она Грищенко.

— Я, я, — промямлил он.

— Покажите документы на квартиру, — потребовала Мария.

— Да я вот завтра соберу всех жильцов, проведём резолюцию, что эта квартира передаётся в пролетарскую собственность, — начал объяснять слесарь.

— Значит, захват недвижимости разбойным путём, — подытожила сотрудник ЧК.

— Мне ваши разрешили, — запричитал Грищенко.

— Никто тебе не разрешал. А ну, брысь отсюда, контра, — цыкнула Мария. И слесарь, подхватив свои тряпки, умчался прямо в своих кальсонах.

— Да, свинарник тут у вас, — протянула сквозь зубы Мария, — сколько же времени пройдёт, пока пролетарий научится жить так, как вы. Чего встал как столб, — у девушки было врождённое чувство руководителя, и её манера перехода с "ты" на "вы" меня просто умиляла, — давай ведро и тряпку, будем порядок наводить.

— Сейчас найдём, — сказал я, — всё где-то было. Приходящая женщина наводит порядок и оставляет ведро и тряпку здесь.

— Вот буржуи, сами и полы помыть не могут, — сказала Мария, сняв кожанку и ремень с наганом. — Давай, беги за водой.

Вода в кранах ещё была, и я был на подхвате у женщины, для которой мытье полов не экзотика, а повседневная жизнь. Я сгребал веником мусор и складывал в мусорное ведро. Примерно через час квартиру было не узнать. В ней было холодно, но свежо. В каждой из двух комнат Мария сожгла по кусочку газеты, сказав, что газетный дым уничтожает плохие запахи.

Я закрыл форточки и только сейчас почувствовал, что в квартире холодно. Кухонная печь-голландка не топилась давно. Дома не было ни куска хлеба, практически не было моей посуды, да и многого ничего не было.

— Извини, угостить нечем, но сейчас я займусь приготовлением "жареной воды", а ты пройдись по комнатам и посмотри постельное белье в шкафу, — сказал я. — Себе постели в маленькой комнате на кровати, а мне на диванчике в гостиной.

Я высыпал мусор в печку, доломал изрядно поломанное кресло и растопил печь. Нашёл эмалированную кастрюльку, помыл её, наполнил водой и поставил на открытую конфорку. Когда закипит, услышу.

Мария как-то неуверенно осматривала шкафы. Постельного белья не было. На моей кровати была грязная простыня и подушка с засаленной наволочкой. Всё это я снял и бросил в печку. Погорячился, да всё равно бы пользоваться ими не стал.

Кипячёная вода на ужин не Бог весть какое кушанье, так, немного согрела нас перед сном. Где-то около полуночи я проснулся от того, что не могу попасть зубом на зуб от холода. Печка на кухне была еле тёплая. Я потихоньку начал ломать остатки кресла и разводить огонь. Вряд ли это я разбудил Марию. Холод выгнал её из спаленки, и она пришла на кухню, где в печке начали разгораться обшивка и покрытые лаком куски дерева.

Мы сидели с ней рядом на маленькой скамеечке, и каждый думал о своём. Я думал о том, как жить дальше. Вряд ли нужно оставаться в Питере без знакомых и средств. Сейчас нужно где-то раздобыть немного денег, расплатиться за квартиру и поехать в Москву к родителям. О чём думала Мария, я не знаю. Ей, как мне кажется, её новое задание было не по нраву, но дисциплина обязывала.

Глава 20

Утро застало нас на кухне на этой же скамеечке. Измученные мы спали, привалившись спиной к шкафу, укрытые моим пальто. Голова Марии была на моей груди. У меня затекла нога, и я боялся пошевелиться, чтобы не потревожить девушку, но она проснулась сама, не понимая, где она и что здесь делаю я.

Оттолкнув меня, она встала, привычно хлопнула себя по правому боку и замерла. Не было под рукой кобуры с наганом. Она бросилась в комнату и через минуту вернулась, с деловым видом подпоясывая себя широким ремнём. Наскоро ополоснув лицо холодной водой, она вытерла его каким-то платком, который скрылся в большом кармане кожаной куртки.

— Так, — произнесла она с расстановкой, — доложите, чем вы намерены сегодня заниматься?

— Интересно, — подумал я, — не дай Бог, если ещё заставит письменно излагать свои планы, и карандашиком будет отмечать процент их исполнения.

— Чем заниматься, спрашиваете, — переспросил я с долей раздражения, — хлебом насущным. Есть-то чего-то нужно. Или вы питаетесь революционным духом, барышня?

— Не смейте называть меня барышней, — вскипела девушка, — называйте меня товарищ Мария или товарищ сотрудник ЧК. Хотя, какой я вам товарищ? Тамбовский волк вам товарищ.

— Понесло, — снова подумал я, — назначь простого крестьянина от сохи тюремным надзирателем, и он в мгновение ока превратится в вертухая с задатками сверхчеловека, помыкающего людьми, оказавшимися в его полном распоряжении по воле других людей. Это уже не гены, это какой-то должностной вирус.

— Так вот, сударыня, — сказал я, — кушать хотят и сотрудники ЧК, и тамбовские волки. Сейчас мы с вами произведём ревизию в квартире. Где-то у меня припрятано столовое серебро, подаренное родителями по случаю окончания университета. И вообще, производим новый в обыск в надежде на то, что если найдём что-то ценное, то сможем продать это на рынке и купить съестные припасы. Вы меня поняли? И не вздумайте мне возражать, потому что я несу ответственность за вас, так как ваши начальники бросили вас на произвол судьбы, привязав вас ко мне.

— Меня никто не бросал, я — сотрудник ЧК, — гордо произнесла Мария и принялась за осмотр квартиры.

У меня было смутное подозрение, что вряд ли мы что-то найдём, так как до нас эту квартиру шерстили уже не раз. Я перебирал оставшиеся вещи и думал, к кому из знакомых мы напросимся в гости, чтобы нас напоили чаем или налили тарелку похлёбки на первое время. Мысль о еде вызвала такое чувство голода, что у меня закружилась голова.

— Как хорошо было в тюрьме, — пронеслось в моих мыслях, — сидишь себе, ничего не делаешь, утром чай с куском хлеба, в обед похлёбка, вечером ещё какая-нибудь гадость, зато нет такого изнуряющего чувства голода.

Серебра никакого не было, из посуды остались какие-то фаянсовые плошки, даже ложек простых не было.

— Вот буржуи, — донёсся до меня раздражённый голос Марии.

Подойдя к ней поближе, я увидел, что она ковыряет каким-то маленьким ножичком в углу платяного шкафа.

— Что случилось, — спросил я.

— Смотри сюда, — она ткнула пальцем в нижний дальний угол отделения для одежды. — Видишь планочку, которой вроде бы какой-то изъян на дереве заделали? Так вот эту планочку не на клей посадили, а сделали её чуть-чуть побольше выреза и вогнали молотком. Вот следы от молотка. И планочку неоднократно извлекали, поддевая стамеской. У тебя сил больше, сними эту планочку.

Я поразился удивительной внимательности этого сотрудника ЧК и, взяв её ножик, с трудом снял планочку. Под ней оказался тайник с пятью золотыми червонцами. Вот ведь говорят, не было ни полушки, а тут сразу медный грош.

— Что, спрятал и забыл, — презрительно сказала Мария и отвернулась от меня. — Все вы буржуи такие, грабили бедный народ и все богатства припрятали, а сейчас правильно делают, что повсеместно вас экспроприируют.

— Мария, что вы говорите, — возмущённо сказал я, — я никогда и ничего не забываю, об этом я даже понятия не имел. Этому шкафу, может, сотня лет, кто знает, кто этот тайник сделал, и кто туда деньги положил. Посмотрите на планочку, её очень долго никто не трогал. Да и взгляните на червонцы, вот 1766 год с профилем Екатерины Второй, я такого никогда и не видел, а вот четыре с профилем Александра Третьего 1889 года.

Девушка с интересом разглядывала монеты.

— А давайте вот эту, с царицей, оставим на память, а? — как маленькая девочка спросила она.

— Согласен, — сказал я, — одну монетку мы возьмём, а остальные спрячем туда же. Сейчас пойдём в скупку и продадим её, а на полученные деньги накупим всего. Чего бы вы больше всего хотели?

Мария зажмурилась с улыбкой на губах, но вдруг тень нахлынула на её лоб, и она сказала сурово:

— Вы что, подкупать меня собрались? Чтобы сотрудник ЧК ходила золотом спекулировала? Мы пойдём и сдадим в ЧК эти золотые монеты!