Скрепы нового мира (Анизотропное шоссе, Iii)

* * *

Обед — несомненно лучшее время дня. Лучше лучшего только обед в устроенной по немецким проектам заводской столовой, достойной доброго слова даже с точки зрения стандартов двадцать первого века. Шутка ли, плац общего зала заставлен стильными импортными четырехместными столиками и стульями со спинками. Тонкие спички колонн держат изящные фермы перекрытий. По периметру, вдоль разбитых окнами стен, ряд кадок с монументальными пальмами. Можно было бы принять за недорогой ресторан, да только люди тут все те же, что в любой рюмочной — жадно орудуют ложками в тарелках, не снимая кепок и телогреек. Хорошо хоть лаптей нет, какая-то умная голова из администрации не выдержала позора, кроме спецодежды рабочие бесплатно получают кожаные сапоги или ботинки, вдобавок к ним — деньги на поддержание своей обуви в человеческом виде.

Электрозавод заботится о кадрах всерьез, возможно больше, чем они того заслуживают, эдакая крепость благополучия посреди полуголодной Москвы. Стандартный обед — целых восемьсот калорий, честных, без воровства и недовеса. Вместо городских лавок и рынков — закрытый распределитель со своими буфетами, продмагами, обувью и одеждой. Снабженцы бьются за бартер как львы, а совхоз около Раменского так вообще, тупо входит в штат завода на правах сельскохозяйственного цеха. На вредном производстве молоко, в душевых и туалетах не переводится горячая вода и мыло, одиноким матерям предоставляют бесплатные садики. Заборные книжки дают не только на работников, но и их иждивенцев. Далеко не рай, конечно, но выжить на одну зарплату можно. Если не пить и не болеть.

Но сегодня мне не надо подыскивать местечко в плотно забитом общем зале. Спасибо "Ударнику N1" товарищу Бухарину, для ударников коммунистического труда на каждом приличном заводе предусмотрено усиленное питание, отдельный угол, столы со скатертями и симпатичные официантки-подавальщицы в белых крахмальных чепцах.

Уселся за ближайший, готовый стартовать столик; знакомых у меня тут нет, все чужаки.

— Хорошего аппетита, товарищи!

— И тебе приятно кушать, — неспешно пробасил в замоскворецкую бороду дедок напротив.

Сидящие по бокам, судя по фасонным черным картузам и застегнутым под горло жилетам, мастера из лампового цеха, отделались степенными кивками. Какая-никакая, а все ж культура! Занятые тяжелым физическим трудом сюда не попадают: книжечки едовых привилегий чудесным образом разошлись исключительно по менеджерами среднего и низшего звена.

Габардиновый непарный пиджак, надетый к обеду, выдает во мне равного, поэтому в разговоре коллеги не стесняются ни капли:

— Начальнички х...евы снова поганой погани людям наварили, — брезгливо передернулся левый мастер от запаха из супницы, водруженной официанткой на середку стола. — Где берут-то ее столько?

— Вовсе совесть потеряли нехристи, уж третья неделя пошла! — с готовностью подтвердил правый. Затем сощурил в мою сторону глаза под начавшими седеть кустами бровей: — Скажи-ка нам паря, когда хоть малая мясинка в супе будет?!

— Года через два...

— Ох-хо, грехи мои тяжкие, — избавил меня от продолжения проголодавшийся дедок.

Ловко потянулся к поварешке, мешанул, зацепил со дна погуще и потащил капустно-пшенное варево к себе в тарелку. Следом утянули пайки мастера. Старшинство за столом тут чтут крепче устава ВКП(б), возьмись я первым — тут же, на месте, пресекут с особой жестокостью.

— Остатки сладки, — с недовольной миной я слил себе все оставшееся в супнице.

Выражение лица лишь ширма, ведь суп сварен на превосходном камчатском крабе, видать доехали наши трансформаторы до Владивостока. А в тех самых остатках — целая тарелка небрежно порубленных фаланг. Ковырять крабятину из панциря за столом некомильфо, да и вчерашние крестьяне поймут неправильно — они скорее будут голодать, но к погани не притронутся. Однако забрать еду из советской столовой домой вполне прилично; тем более Александра последнее время очень, очень уважает крабов.

— Собачку подкормлю, — я вытащил из кармана заранее припасенную газету.

— Побольше бумаги-то наверти, чтоб не промокло, — неожиданно добродушно посоветовал дедок. — Был у меня сеттер в твои годы, ох, как же он стоял! А как подранка на топях добирал...

В уголках глаз дедка налились слезы. Неужто он съел своего пса в трудную годину?

— Б-б-бл..ть! — от души, с расстановкой выматерился левый мастер.

— Опять, — констатировал правый, скособочившись при виде поданных на второе тарелок с крабами и картошкой.

— Может возьмешь? — дедок махнул бородой на свою порцию, на сей раз, куда менее аппетитную — осколки панцирей и хорды, давленные вперемешку с белыми волокнами.

— Протечет в кармане, — быстро нашелся я с причиной отказа. — "Правда" у меня хоть большая, да всего одна.

— Зря барствуешь, — дедок брезгливо потыкал в погань вилкой. — Собака, ох, какое же то непростое дело нонче!

— Прикинь, седня ко мне нормировщик подвалил, — решительно сменил депрессивную собачью тему левый мастер. — Такой франтовый, фуражка лаковая, в руке секундомер блестит.

— Не ссы, прорвемся! — отмахнулся правый. — Сам знаешь, у них там в администрации сам черт ногу сломит с нормами.** Малехо подергаются и отья...утся.

— Твои слова да богу в уши! Я ж ему как обычно толкую: "только попробуй на мой кожух к фаре дать меньше пяти часов, сей момент ребята на...уй уволятся". А он, суч...ныш, лыбится нагло в лицо, да царапает в бумажке три сорок!

— С-с-скотство! — правый мастер аж прекратил жевать. — Кивнешь на гаденыша?

— Не лаской, так таской, — рассыпался ядовитым мелким смехом дедок. — На нас еще комсомольских активистов не кинули, те, свекор бает, вообще звери! Встанут поодаль незаметно, секундомером щелк-щелк-щелк, попробуй отвертись как операции сведет.

— Повалят же с завода, — попробовал возразить левый.

Да только дедок и слушать не стал:

— Никуда уж никто не пойдет, забудь, чай не двадцать пятый на дворе; нонче народу везде хватает. А как техникум при заводе заработает, так и до вас, мастеров, доберутся.

— Привыкли вбивать у кулаков скрытые резервы...

Подначка левого мастера оборвалась тишиной.

"Начальство!" — оборачиваясь, подумал я.

Не ошибся. За спиной — не спутаешь и во сне — мышиный в клеточку костюмчик-троечка, несвежая гаврилка, кровавый бутон галстука. Васька-парторг подкрался незаметно.

Подал мне руку наново, будто с утра не виделись, энергично кивнул остальным:

— Здорово живете, о чем молчите?

— Да вот, прикидываем тут с товарищами, как ловчее план закрыть, — дедок нарочито выпятил фальшь в голосе. Немного помешкал, смахнул ладонью с бороды крошки: — Чем обязаны, уважаемый?

— Зашел случайно, — искренности улыбки Василия позавидовал бы крокодил. — Вижу, опытные специалисты учат нашего лучшего изобретателя... всякой х..не!

— Обед у нас! — чуть не хором рявкнули мастера слева и справа.

Что им до чужого парторга?

— Надо спасать талант, — Василий покосился на стол с остатками еды. — Алексей, забирай свои пирожки, допивай компот, да пойдем, поговорим.

Он что, соизволил запомнить мое имя?! Плохо, совсем плохо, даже отвратительно! Ради премии-пятипроцентки или лотерейного изобретательского билетика целый цеховой парторг ни за что не пойдет разыскивать простого гегемона в столовую. Явно у кого-то не по-детски пригорает, соответственно, мне следует ждать оказии или по партийной, или по инженерной части. Иному бы впору радоваться шансу на карьерный рывок, да вот незадача, с моими скелетами в шкафу такие финты категорически противопоказаны, отпираться же от них — подозрительно, а значит опасно.

В любом случае, сожалеть о сделанном поздно; оставив мастерам на прощание чеширскую гримасу, я как агнец на заклание поплелся вслед за Василием Крамером. К немалому удивлению — не на выход, а наоборот, на второй этаж столовой, о котором я ранее и не подозревал.

За лестничным пролетом открылся непривычно тихий, плотно заставленный пальмами коридор, глухие нумерованные двери...

— Приватные кабинеты?! — восхитился я вслух.

— Административный блок, — хмыкнул в ответ парторг. — Нам сюда, — он указал на одну из дверей: — Тут все свои, пихай сильнее!

Открывшаяся комната тонула в многослойном табачном кумаре. Полуденный свет с трудом пробивался из тянущейся у самого потолка стеклянной ленты окна к массивному, крытому кумачом столу. Расположившиеся за ним товарищи удивительным образом оставались в тени; впрочем, не узнать их нельзя. Профорга Лукашенко выдает чуб, он так лихо зачёсан, что страшно за жизнь ответственного товарища — вдруг чуб своей тяжестью перетянет гладкобритую голову на сторону, да переломит длинную рахитичную шею. Начальник цеха Петр Петрович привычно скрутил на груди тяжелые рабочие руки. Он всегда такой, что на трибуне, что в заводском коридоре, незлобивый ворчун-коротышка, совсем как мишка Гамми, только с густой, прячущей безвольный подбородок ярко-рыжей щетиной и кустистыми, низко нависшими на тёмно-жёлтые глаза бровями.

— Надымили, прям как на партсобрании, — поморщился вошедший следом Василий.

— Алексей? — на мгновение оторвался от чтения бумаг товарищ Лукашенко. — Проходь, садись.

Недурно устроился на перекус заводской истеблишмент. Отлитая из молочного стекла ваза полна сочной антоновки, в тарелках буженина, колбаса и сыр, отдельно высокая горка белого хлеба, в хрустальном графинчике, готов спорить, напиток покрепче воды.

— Добрый день, — поздоровался я, устраиваясь на стуле.

— Угощайся, — вместо приветствия Петр Петрович подтолкнул в мою сторону полную папирос серебряную шкатулку "Лафермъ".

— Спасибо, не курю. — Когда уже в этом мире развернется антитабачная компания?!

* * *

— Як не куриш?! — Лукашенко уставился на меня как энтомолог на павлиноглазку. — Який же ты тады м... элэктрозаводчанин?

Ишь ты, акцент не изжить не соизволил, а вот играть словами наловчился, сумел таки вовремя подменить слово "мужчина" на безобидное подобие. Приятная забота, хотя мне не привыкать к роли белой вороны: тут и парни, и девчата смолят с колыбели и до гроба, без остановок на обед и секс.

— Если позволите, — я выразительно покосился в сторону разложенных на блюде кружочков копченой колбасы, от запаха которых натурально сносило голову.

И опять профорг удивил: вместо ожидаемого небрежного кивка он своими руками соорудил мне щедрый бутерброд, затем резкими точными движениями расплескал по стаканчикам водку из графина.

— Ну, давай! За знакомство!

— Будем здоровы! — не нашел лучшего ответа я.

Горячий комок покатился в желудок вместе с вопросом: "успею ли повторить?" Как на грех, тянуть паузу товарищ Лукашенко не стал. Лишь подождал, пока все закусят, да рубанул с плеча топик:

— Мы тут видбыраем людэй для обновления цехового актива.

— К-х-ха! — закашлялся от неожиданности я. — Дело хорошее, да только при чем тут простой рабочий?

— Нам важно мнение каждого, — попробовал отделаться трюизмом Лукашенко.

Но Василий, как и положено авангарду пролетариата, пошел напролом:

— На прошлой неделе ЦК ВКП(б) принял специальное постановление о массовом изобретательстве,

* * *

— тут его голос забронзовел от пафоса. — Коллектив Электрозавода обязан оказать партии всемерную поддержку.

Петр Петрович поморщился, я же просто рассмеялся в ответ:

— У нас в бригаде только ленивый еще рацпредложения не подал!

— Рацух и правда хватает, — парторг поспешно перехватил инициативу. — Но твоя последняя наиболее, — он щелкнул пальцами, подбирая слово, — кардинальная.

— Вообще-то электротиски сущая мелочь, на потоке от них толку не будет.

— Неважно! — Лукашенко отмел мое недоумение небрежным махом ладони. — Работает, не на бумаге! Теперь есть что показать... а... дивчата-то как рады радешеньки!

— С внедрением у нас всегда затыки, — веско добавил начальник цеха. — Ребята молодцы, дельного придумывают много. Да в дело почитай ничего и не идет!

— Петрович, ты как всегда в точку! — с подозрительным энтузиазмом поддержал начальника цеха Василий. — Регламенты проклятых буржуев всю инициативу масс на корню режут. Троцкисты они нераскрывшиеся, как есть троцкисты!

— Может в райком... — осторожно, как выкручивая взрыватель мины, поинтересовался я.

— Без толку, как есть заговор! — сокрушенно замотал головой Василий. — Собраться бы, заставить их ответить перед партией, да вот зараза, никак не подкопаться под гадские инструкции.

— Авангарду наших изобретателей трэба обратиться на митинге напрямую до масс, — наконец-то раскрыл истинную суть предложения Лукашенко. — Заручиться поддержкой, такий порыв пролетариата никакой райком не удержит!

— Вместе мы сила! — постарался оставить за партией последнее слово Василий.

Я почувствовал себя презервативом, который достали из коробочки и готовятся натянуть — как только появится эрекция. Иначе говоря, парторг, профорг и примкнувший к ним от невеликого ума начальник цеха решили втихушку, за счет меня и других изобретателей-энтузиастов, расчистить себе следующую ступень карьерной лестницы. Дело житейское, конечно, но почему они решили играть с такой дешевой незатейливостью?! Меня что, совсем за дурака держат?

Пора отказываться, но... как бы потянуть время на еще один бутерброд? Мысль сложилась в шутку:

— Галантерейщик и Кардинал — вот где сила!

— Какой такой кардинал? — тут же зло сощурил глаза Василий.

Черт побери, неужели он Дюма не читал?!

* * *

* Или у парторга чувство юмора отшибли еще в окопах Великой войны, когда его, в бытность каптенармусом, поймали на воровстве солдатских пайков?

— Вась, охолонь, кажись то с "Трех мушкетеров", — спас меня Лукашенко. — Молодой человек хочет сказать, шо находит наше предложение нэ дуже выгодным.

— Не имею ни малейшего желания учавствовать в заводских интригах, — прямо и на сей раз предельно незамысловато отрезал я. — Зарплата меня полностью устраивает, с работой справляюсь.

— Не дури, — тяжело оперся руками на стол Петр Петрович. — А ну как к лету нормы по сетке подрежут? Будет ваша бригада рвачей получать как все... потянешь ли отдельную комнату и жену-иждивенку? А коли детишки пойдут?

На тыльных сторонах его ладоней блестит нежный золотистый волос, а из-под него желтеют крупные, беззащитные крапинки конопушек. Добрые руки доброго человека. Спросить бы прямо, какого черта он вообще забыл на этом шабаше? Ведь обставят, а чуть погодя сдадут как стеклотару под очередную партхозчистку, еще радоваться будет, коли дело не дойдет до Соловков.

Однако вместо честного вопроса я лишь недоуменно вскидываю вверх брови:

— Перескочу в электросварщики, их на заводе постоянно не хватает.

— Нормы везде пересмотрят, — удивительно, но в голосе Петра Петровича по-прежнему никакого злорадства, только усталость с добавкой искреннего недоумения. Неужели он на самом деле считает, что мне найдется место в грязной игре "доброго" профорга и "злого" парторга?

— Жаль. Мне понравилось работать под вашим руководством. Но буду откровенен: заводов покуда в Москве хватает.