Зверь лютый Книга 27. Чума

Сухоруких, беспалых, колчегоногих — полно. Слепые, хромые, горбатые — постоянно в поле зрения. А вот с неполным набором конечностей — редкость.

Для россиянина 20 в. — бьёт по глазам. Наши города со времён русско-японской постоянно наполнялись множеством инвалидов. Стук палочек, костылей, протезов по мостовым...

Цепочка очевидная: война-ранение-ампутация-костыли.

Здесь тоже — война. Есть, во множестве, и ранения. А вот ампутация... Бывает. Очень не часто. Не по глупости местных лекарей, а по общеизвестному результату: едва ли один из десяти пациентов выживает.

Одноногий пират Джон Сильвер из "Острова сокровищ" — чудо британской медицины 18 в.

Понятно, что если воину в бою отрубили руку, то назад пришивать не будут. Но сам лекарь отрезать, например, гангренозную ногу... Зачем мучить страдальца? Всё равно не выживет.

Мы это дело поломали, вывернули статистику наизнанку. Не 1:9, а 9:1. В смысле выживших. Так что Маранина гордость — вполне обоснована. Понятно, что я тоже "руку приложил". В части материально-технического. Слов умных по теме рассказывал. Она восприняла, додумала, освоила. Сделала.

Она — сделала. Честь ей и хвала.

Жаль, нахваливать её у меня нынче нет настроения — новая напасть образовалась.

* * *

— Мара, ты это видела?

— Отстань. Отдыхаю я.

— Ты кем себя мнишь?!

— Не твоё дело кем я себя мну! Недосуг мне!

— Марана, досуг у тебя, как и у меня, будет в гробу. Хочешь уже нынче... удосужиться? Или тебе колыбельную спеть?

И я напел ей из былого и уместного:

"Спи моя радость усни

В морге погасли огни

Трупы на полках лежат

Мухи над ними жужат

Спи моя радость усни

Скоро там будешь и ты".

Дальше мы с ней чуток поговорили. И перешли к делу.

А дело выглядит так:

"...бледно-розовые единичные элементы сыпи, слегка выступают над поверхностью кожи, исчезают при надавливании... на верхней части живота, нижней груди, боковых поверхностях туловища, сгибательных поверхностях рук".

* * *

М-мать!

Какие ещё слова мне надлежит воодушевлённо произнести для более полной выразительности моих чувств?!

Это то, чего я давно боялся. Ещё с Пердуновских времён. До дрожи. До кошмарных картинок с утопляемой в "мёртвом источнике" Домной, изо рта которой вдруг выплёскивает на берег шуршащий неостановимый поток мелких насекомых, заливающий прибрежные камыши, полоску берега, мои сапоги...

Неизбежное следствие движения больших человеческих масс. "Болезнь переселенцев". Штатное явление при попытке формирования городских сообществ. Для любого прогресснутого попандопулы — обязательное следствие его "благих намерений".

Повторю: попандопуло — бактериологическая бомба. "Срань господня", "четвёртый всадник апокалипсиса". При вляпе "тушкой" — тащит новые заразы в себе и на себе. При вляпе "душком" — создаёт идеальные условия для взрывного распространения зараз уже существующих.

Увы, в попаданских историях и таковых же, но — мозгах (про мозги попрошу без комментариев) эта очевидная идея полностью отсутствует.

Понятно: про кишечную палочку — не героически. Её цвайхандером не зарубишь.

Но хоть по логике! Ведь ту железяку и поднять некому будет! Ведь все, и вы лично, коллеги, кровавым поносом изойдёте! Вместе со своей молодой, горячей и перспективной личностью. И на могилке напишут ваше "последнее слово":

— Прости народ русский. Что поднял тебя. Да обоср...ся.

Представьте себя героем-витязем. Представили? А теперь быстренько к "белому человеку". И — выть. Скорбно-негромко. Ощущая, как радость, гордость, героизм... ум, честь, совесть... изливаются в канализацию. Вместе с вашей душой и самой жизнью.

Обычный путь воина. Типовое будущее вас и ваших людей. Боевые потери в любых походах, кроме совсем уж разгромных, в разы меньше небоевых. Вот таких, поносных. А вы не знали?

В Древности есть отдельный литературный образ. В Библии: в ассирийскую армию, осаждавшую Иерусалим, пришли мыши. И сгрызли тетивы у луков.

* * *

— ...ля! ...еть! ... и ... ...ец!

— Ответ выразителен, но бессодержателен. Марана, соберись.

— А! ...ать! ...ять! ... и ...ить!

* * *

На двери Рабиновича кто-то написал известное русское слово из трёх букв. Рабинович не стал стирать, а дописал: "Большой". Как сразу изменился смысл! Какими яркими семантическими красками заиграла дверная рукописная сентенция!

Не наш случай. Тут хоть "Большой" допиши, хоть — "Абсолют", хоть — "Президент", смысл не меняется.

* * *

Мара — удивительная женщина: ухитряется одновременно орать, рычать и шипеть. Я как-то пробовал повторить. Ушёл в лес один. Чтобы людей не пугать. Вороны на три версты разлетелись. А все равно — звук не тот.

— Согласен. А конкретно?

— Заставы! Никого не выпускать! Всё сжечь! Чума!

"Чумой" на "Святой Руси" называют любую форму острой инфекции с высоким уровнем летальности.

* * *

В "Святой Руси" с лекарями не совсем уж плохо. Здешние жители более смотрят на реальное течение болезни, а не следуют безоговорочно советам древних, вычитанным в ветхих трактатах. Поскольку и самих трактатов не имеют.

Хочешь быть лекарем? — Будь им. Больной помер? — И тебе голову долой. Как сделал Иван III по поводу неудачного лечения одного своего "дорогого гостя".

На "Святой Руси" различают: "корчи" и "корчения" (тик, хорея), "прикорчения" (антилозы и контрактуры), "трясновения", "падучая" (эпилепсия), "кичание долу" (дрожательный паралич), "бешенство", "исступление ума" (формы психозов), "прокажение" (проказа), "дно" (желчекаменная и почечная колики), "сухотная" (чахотка), "трясьце" (малярия), "вдуша" (астма), "усовь" (плеврит), "огневица" (тиф), "воспа" (натуральная и ветряная оспа, корь, скарлатина), "водный труд" (водянка), "камчюга" (артриты, подагра, каменная болезнь), "свербежь" (чесотка), "расшибение с коней", "притрение возом", "хапление" (растерзание) зверем, "убиение скотом", "подавление кусом", "ожары" (ожоги), "камчюг" (мочепузырные камни), "гвор", "пузырь", "кила" (паховомошоночная грыжа), "недуг, егда в очи власы врастають" (трихиаз), "червивая болесть", пролежни после "огневицы", "томление женок при родах", "болезни зубом и скороньи" (челюстей), "кровавые кусы мяса во афендроне" (геморроидальные шишки), "гаггрена удов" (гангрена конечностей) и пр.

Перечень показывает уровень профессионализма. Здесь же хорошо видны слабости диагностики, объединяющей под одним названием столь разные заболевания как натуральная и ветряная оспа, корь, скарлатина ("воспа") или брюшной, сыпной и возвратный тифы ("огневица").

* * *

Мара — хороший доктор. Терапевт, дерматолог, акушер, хирург... Не эпидемиолог. О микроорганизмах знает: я рассказывал, в микроскопе инфузорию видела. Из способов борьбы с "чумой" признаёт два: окружить и выжечь. Два других: помолиться и святой водой окропить — знает, но не признаёт.

Тут мы ещё чуток поговорили. "Велик могучим русский языка". У врачей — особенно. Рекомендованный Мараной способ применения моей селезёнки в засушенном виде... даже и представить не мог.

Забавно. Она демонстрирует свои эмоции, попутно наслаждаясь отточенность выражений и размером статуса.

— Вот! Даже Воевода меня, колченогую, слушает и не перебивает. Уважает. А уж тебе, Терентий, сам бог велел от порога в землю кланяться.

Она демонстрирует, на себя не на любуется. А я зубы сцепил и еле сдерживаюсь. Только бы не убить эту, не ко времени болтливую старую ведьму, под горячую руку.

Терплю.

Почему терплю? — Мара — доктор "милостью божьей". Мы все от неё в этой части зависим. Это важно. Но только с этого бы я терпеть не стал. Хороших докторов... не часто, но есть. Фокус в том, что играя в эту иллюзию свободы и независимости, причём мы оба понимаем, что это иллюзия, она получает такую дозу гормонов, что постоянно рвётся вперёд. Сделать больше, нового, невозможного. Ещё раз доказать, что у неё не мерзости вздорного характера с языка сыпятся, а милые странности гениальности проявляются.

Терпелка моя кончается, сща развернусь и ка-ак зашибу дуру корявую...

Ваня, стоп! Чего ты на неё обижаешься? Пожалей! Пожалей бедняжку, посочувствуй.

Жалею.

Бедная глупая колченогая средневековая ведьма... Не бедная, не глупая, но всё равно — жалко. Вообразила себя богиней смерти Мараной. Из старого, загнивающего и рассыпающегося туземного пантеона. Жила себе на болоте, кого-то лечила, кого-то травила. Сама себя лелеяла. Осознавая свою божественность, уникальность и величие. И тут резко не подфартило — нарвалась на попаданца. Да ещё спец.разновидности. Не ГГ, а ДДДД. Долбодятлов длительного действия — по жизни не часто встретить.

Прежде все вокруг (вёрст на сорок) — её знали и боялись. А теперь ей, конечно, встречные кланяются и улыбаются, но прежней дрожи, страха былого — нет. Потому как она, само собой, ведьма. Но... "Зверь Лютый" — ведьмоватее. И что самое разрушительное для её ощущения эксклюзивности и величавости, так это её собственное... даже не понимание, а чувство: чего-то у Ваньки под плешкой такое крутиться... не от мира сего. Несёт от Ваньки кое-какой... мерцающей потусторонностью. Куда более крутого перегона, чем она в себе чувствует.

Неужто вот эта сопля лысая — бог?! На Перуна с Велесом не похож. С его манерой долго долбить и задалбывать окружающих. Если он — нет, то какая ж она сама... сверхсущность? А у "просто бабы" ноги болят, спину разламывает и вообще...

Представил. Стало её так жалко...

Ласково, сострадательно улыбнулся. Она набрала воздуха для продолжения. И запнулась.

— Да-да, Марана Ивановна, продолжайте. Мы вас внимательно слушаем.

Она меняла окраску, набирала воздух, будто шарик надувать собралась, но слов не находила.

— Тогда, Марьванна, позволь, пока ты чуть отдохнёшь, я малость порассказываю.

С чего начать? Здесь принято от Адама, но это глубоко. Даже для долбодятла. "Длительность действия" я им обеспечу. А вот "длительность восприятия"... — не потянут. Тогда — от апостолов.

— Когда-то давно, конкретно: за четыреста тридцать лет до рождества Христова, в Греции... это там, где апостол Павел ковры делал и соседям советы давал, случилась война. Пелопоннесская. Противник Афин — Спарта воевал по-степняковски. Хотя и пешком. Вскочат на афиненную территорию, всё пожгут-поломают, полон ухватят. И — назад. Крестьяне тамошние кинулись в город. В Афины эти. А на них рассчитано не было. Многим даже места под крышей не нашлось. На улицах жили, в бочках, в сырых подвалах, в конурах. Тепло там, в Греции. "Жили" — в всех смыслах. Выделяя все обычные выделения собственной жизнедеятельности в неподготовленных для этого местах. Проще скажу — повсеместно.

Внимательно осмотрел своих ближников.

Терентий резко покраснел: я ему третьего дня выговаривал по поводу недостатка сортиров в одном новом поселении. Его помощник, присутствовавший при беседе и вздумавший рассказывать типа:

— Да чё там... в кустики сбегают. Чай не бояре...

получил должность бригадира сортирщиков и отправился копать ямы установленного профиля. Попутно меняя мировоззрение. Мировоззрение мне снаружи не видать, но если характерных строений требуемого качества и количества не будет, то следующие отхожие места будет строить в вечной мерзлоте. Оба. О чём Терентию и было сообщено.

У него и так-то... "противозачаточная внешность". А когда эта "внешность" ещё и багровеет...

Продолжим.

— Жили они там, спасались. И пришла к ним чума. Которая не чума. А брюшной тиф.

— А чегой-то?

— А тогой-то. Тоже зараза, только чуть другая. Офигевшие от мора афиняне решили: гнев богов. Язычники, что возьмёшь. Загнобили по этому поводу своих лучших людей. Перикл у них такой был. Сняли с должности: идолы, де, обижаются. Он и помер. И иные во множестве. Все так перепугались, что спартанцы город брать боялись. Пограбят округу и назад.

Я попытался представить как "вершины мысли, образцы демократии и светочи культуры" заливают свой прекрасный город поносом... "Человек — это звучит гордо"... Не там, не тогда.

* * *

"...без всякой видимой причины внезапно схватывал прежде всего сильный жар в голове, появлялась краснота и воспаление глаз; затем внутренние части, именно гортань и язык, тотчас затекали кровью, дыхание становилось неправильным и зловонным... наступало чиханье и хрипота, а немного спустя страдания переходили в грудь, что сопровождалось жестоким кашлем. Когда болезнь бросалась на желудок, она производила тошноту, и затем следовали все виды извержения желчи, обозначаемые у врачей особыми именами, причем испытывалось тяжкое страдание.

Дальше большинство больных подвергалось икоте без извержений, что вызывало сильные судороги, которые у одних прекращались тотчас, у других продолжались еще долгое время. Тело на ощупь не было слишком горячим, оно не бледнело, но было красноватое, синело, и на нем высыпали пузырьки и нарывы. Больной так горел, что не мог выносить прикосновения самой легкой шерстяной одежды, холщевых покровов и т. п., а раздевался донага и с особенною приятностью кидался в холодную воду.

Многие, лишенные ухода, мучимые неутолимой жаждой, бросались в колодцы. И безразлично было, пил ли кто много или мало. Невозможность успокоиться и бессонница угнетали больного непрерывно. Пока болезнь была во всей силе, тело не ослабевало, но сверх ожидания боролось со страданиями, так что больные большею частью умирали от внутреннего жара на седьмой или на девятый день, все еще несколько сохраняя силы. Если больной переживал эти дни, болезнь спускалась на живот, там образовывалось сильное нагноение, сопровождавшееся жестоким поносом, и большинство больных, истощенные им, затем умирали. Зародившись прежде всего в голове, болезнь проходила по всему телу, начиная сверху; а если кто переживал самое тяжелое состояние, то болезнь давала себя знать поражением конечностей. Поражению этому подвергались детородные части, пальцы рук и ног, и многие с выздоровлением теряли эти члены, а некоторые лишались и зрения. Были и такие, которые тотчас по выздоровлению забывали решительно обо всем и не узнавали ни самих себя, ни своих близких".

Мда... Весело жили древние греки. Символы олимпийского движения, философичности и эстетичности.

"...все птицы и четвероногие, питающиеся трупами, — многие трупы оставались без погребения, — или не приближались к ним или, отведав их, погибали. Доказательством этого служит то, что эта порода птиц на глазах у всех исчезла... Еще больше такое действие трупов замечалось на собаках, так как они живут при людях...

Ни какою другою из обычных болезней люди в то время не болели; если же какая болезнь и появлялась, то разрешалась она чумою. Умирали и те, за которыми не было ухода, равно как и те, которых окружали большими заботами. Не нашлось... ни одного врачебного средства, употребление которого должно было бы помочь больному: что шло на пользу одному, то вредило другому. Никакой организм, был ли он крепкий или слабый, не в силах был выдержать болезнь: она захватывала всех безразлично при каком бы то ни было образе жизни.