— Пусть войдет один джагун, — приказал хозяин шатра, он прекрасно понял, на что намекнул ему десятник. Если посланцы были при оружии, значит, в войске Гуюк-хана ничего страшного не произошло. Джихангир подергал верхней губой и добавил. — Если ему есть что сказать в свое оправдание.

— Слушаюсь, саин-хан.

Через несколько мгновений порог шатра переступил, высоко задирая ноги, сотник кипчакских воинов с нашивкой на плече. Освободив шею от воротника и повесив на нее поясной ремень, в знак передачи своей жизни джихангиру, он припал на одно колено, сложив обе руки на втором.

— Ослепительный, я привез тебе весть от непобедимого хана Гуюка, — склонил он голову.

Джихангир вперился в него взглядом, стараясь разглядеть признаки трусости или беспокойства, но их не было. Это был молодой кипчак в тюрбане и в синем монгольском чапане, на тощих ногах у него были надеты почти новые урусутские сапоги с длинными кожаными голенищами, достающими до середины бедер, видимо, он снял их с убитого врага совсем недавно. На поясе висел турсук — небольшой кожаный сосуд для воды или кумыса, а из-за отворотов чапана виднелась урусутская меховая шуба. Значит, врагом, который последним стал поперек дороги джагуна, был или урусутский воевода, или купец, или боярин, потому что ихние харакуны носили лапти, сплетенные из липового лыка, и онучи из беленого полотна. То есть из того, что лежало под ногами. Может быть, сотник потому опоздал с донесением, что гонялся по лесу вместе с подчиненными за богатой добычей, не подозревая, что этой добычей мог стать он сам. Лицо воина с высокими скулами украшали множество резаных шрамов, самый большой из которых рассекал надвое узкий нос почти без ноздрей, отчего казалось, что темные дырки углубляются прямо в длинный череп. В щелках между веками посверкивали звериным блеском маленькие вертлявые точечки, вокруг злого рта топорщилась серая поросль, переходившая к подбородку в жиденькую бороденку. Это был, скорее всего, или сыгнак, или буртас, оба жители бескрайних степей до самой высокогорной страны Барон-тала, так ее называли монголы, а обитатели заоблачных высот звали себя тибетами. Саин-хан шевельнул пальцами правой руки, отчего в полутьме шатра вспыхнули несколько разноцветных искр от алмаза на перстне, принадлежавшего когда-то самаркандскому эмиру. Он был не против того,чтобы его воины не упускали добычу из своих рук, но категорически был против нарушения Ясы, написанной его дедом.

— Говори, — процедил он сквозь редкие зубы.

— Наши тумены под руководством непобедимого хана Гуюка и темника Бурундая не сумели взять сходу крепость Козелеск.., — поднял голову джагун.

Но саин-хан его перебил:

— Почему? — спросил он, сдерживая ярость, закипавшую в нем и к этому простому воину, и к чулуну-чингизиду, укрывшемуся за урусутскими лесами и болотами.

— Потому что она окружена с трех сторон реками, кроме того, крепость имеет самые высокие стены из всех, которые до этого встречались нам в урусутских городах, — смело посмотрел вестовой в глаза повелителя. — Даже стены Тыржика, под которыми мы простояли четырнадцать дней, не были такими высокими.

— Разве стены Резана тоже были ниже стен Козелеска, и разве все реки не покрыты сейчас большими снегами?— подался вперед хозяин богатого шатра. — Говори!

— Да, Ослепительный, стены города Резана оказались ниже стен козелеской крепости, потому что она стоит на горе с отвесными кручами, — джагун вскинул жиденькую бороденку еще выше, он знал, что его жизнь висит сейчас на волоске и что терять ему нечего. — А снега успели напитаться весенней водой, которая устремилась в руслах рек по льду под ними, делая переход через них невозможным. Десятник из сотни Ордагана поплатился головой, когда попытался перейти главную реку, что под стенами крепости с северо-западной ее стороны, кони его воинов увязли в снегу по шеи, а их копыта заскользили по льду под ним, по которому бежала мощная вода.

— А почему он сунулся туда со своим десятком, не зная брода?

— Никто не знал, где находится брод. Мы обложили Козелеск со всех сторон, но даже с четвертой стороны, выходящей на степи, урусуты выкопали глубокий ров и залили его водой, прорыв канал от ближайшей реки, — ответил израненный воин. — А подъемные мосты защитники города убрали еще осенью, от них на снегу остались только следы.

Полог на входе откинулся во второй раз и в шатер вошел Непобедимый, подтягивая, как всегда, за собой больную ногу и прижимая к боку усохшую руку. Он был одет в ормэгэн, плащ без рукавов, под которым топорщился овчинный урусутский полушубок, на голове у него был обыкновенный собачий малахай, а на ногах стоптанные кипчакские сапоги с высокими каблуками и загнутыми носами, отчего сами ноги казались кривыми еще больше. Если бы Субудай объявился в таком виде в любом кипчакском или урусутском городе, его бы приняли за байгуша-нищего, решившего совершить хадж в Мекку и стать после этого хаджи.

— Менду, саин-хан, — поздоровался он с хозяином шатра, срестив руки на груди и выказывая ему наклоном головы наивысшее почтение. — Ты решил принять у себя посланников Гуюк-хана, которых перехватили мои кешиктены?

— Этот джагун поведал мне, что крепость Козелеск невозможно взять, потому что она стоит на высокой горе, защищена неприступными стенами и омывается с трех сторон четырьмя реками сразу, — джихангир, ответив на приветствие, шевельнул рукой в сторону посланца. — Поэтому Гуюк-хан решил устроить уртон-стоянку вокруг нее в надежде уморить жителей голодом. Так?

Бату-хан снова вперился злым взором в сотника с оголенной шеей и опущенной головой, опирающегося на одно колено. Но тот встрепенулся:

— Воины темника Бурундая беспрерывно атакуют крепость, они осыпают ее дома тучами огненных стрел и постоянно выискивают слабые места для последнего броска, — дерзко сказал он. — Гуюк-хан лично объехал вокруг урусутского укрепления несколько раз, примериваясь, с какой стороны его удобнее будет взять.

Непобедимый громко высморкался в рукав шубы и однобоко усмехнулся, отчего шрамы на его скуластом лице пришли в движение:

— Нам не встречалось на пути еще такой крепости, которую не взяли бы наши доблестные воины, — глухим голосом, в котором послышалась издевка, проворчал он. И развернулся к посланцу. — Джагун, а почему ты пришел к джихангиру с десятком воинов, и где твоя сотня?

— Мои воины были в первых рядах, когда тумен Бурундая брал город Тыржик, — сотник зло оскалил крупные желтые зубы. — Они почти все полегли под его стенами.

— А почему остался в живых ты сам? — сверкнул Субудай единственным глазом.

— Потому что меня пощадил бог войны Сульдэ, он всегда был на моей стороне, — вскинул посланник подбородок. — Я вышел в поход простым воином, а возвращаюсь домой сотником.

— Ты еще не возвратился в свой аул, — резко вмешался в разговор джихангир, он чуть развернулся к кебтегулам за троном и приказал. — Алыб барын!

— Аман! — упал на оба колена джагун, но в его движениях не было страха, видимо, он давно привык к ледяному дыханию смерти за своей спиной. Он повторил. — Аман, джихангир, пощади, я был первым на стенах Ульдемира и у меня дома пятеро детей.

Оба кебтегула, загремев доспехами, бросились к сотнику, распростертому на коврах, они похдватили худощавое тело как пушинку и поставили его на ноги. Непобедимый, припадая на одну ногу, подошел ближе к трону, ему было все равно, что станет с очередным несчастным, но в глазу у него отразилась какая-то мысль. Эту перемену в его взгляде заметил саин-хан.

— Я пока только приказал страже взять тебя, — сказал он джагуну, обвисшему на руках кебтегулов. — Но окончательного решения по твоей судьбе и по судьбе последнего твоего десятка воинов я еще не принял.

— Аман! — снова вскинулся вестовой. — Джихангир, я клянусь тебе, что буду первым и на стенах крепости Козелеск.

Саин-хан опять покосился на старого полководца, усмотрел в его черном зрачке подобие некоего одобрения. Он оперся о подлокотники трона, одновременно откидываясь на его спинку, обтянутую шелковой тканью с золотой вышивкой и со штандартом над головой. В уголках узких губ появилась змеиная ухмылка:

— За то, что ты потерял почти всех своих воинов, тебя следует лишить звания и посадить на кол, — медленно начал он говорить. — За то, что был первым со своей сотней на стенах Ульдемира, столицы урусутов, и на стенах непокорного Тыржика, ты достоин награды.

Джагун рванулся из рук кебтегулов, но воины ночной стражи держали крепко, из его рта брызнула обильная слюна, видимо, у него начался припадок из-за сильного перенапряжения. Но он быстро начал приходить в себя, это говорило о том, что джагун умеет держать себя в руках. Обстоятельство вместе со смелостью в его глазах повлияли на окончательное решение великого хана, хотя перед ним был не монгол, а всего лишь кипчак:

— За то, что ты не принес важное известие вовремя, а стал гоняться по лесам за богатыми урусутами, пока не заблудился и пока не наткнулся на кешиктенов Субудай-багатура, тебе следует отрубить голову, — продолжил джихангир, дождавшись конца припадка. Он сделал долгую паузу, не сводя взгляда с посланника своего главного врага, но тот был уже готов ко всему, и саин-хан заключил. — Но ты не потерял присутствия духа, не утратил боевого пыла, поэтому тебе только вырвут остатки твоих ноздрей и ты поедешь обратно к Гуюк-хану и скажешь ему, что джихангир всего войска дает ему два дня на взятие крепости Козелеск.

Непобедимый, стоявший молча сбоку трона, одобрительно ухмыльнулся и переступил с ноги на ногу. Он не имел права садиться без разрешения хозяина шатра на ковер для высоких гостей, возле которого стоял, хотя саин-хан не сказал бы ему ничего. Субудаю понравилось заключительное слово по поводу судьбы джагуна, которое подтвердило в очередной раз, что ставка его и всего курултая на внука Священного Воителя, а не на одного из пятерых его сыновей, оказалась правильной. На глазах у старого полководца наливался силой и умом новый каган всех монгол.

— А если твой непобедимый хан не возьмет эту крошечную крепость в два дня, я пошлю гонцов в Каракорум, чтобы курултай отозвал его из похода как можно скорее, — добавил саин-хан и махнул рукой, чтобы сотника увели.

— Ослепительный, яшасын! — крикнул тот, заворачивая голову в тюрбане между плечами стражников. — Пусть бог Тенгрэ продлит твои дни до бесконесности...

Полог откинулся и сразу плотная ткань закрыла вход. Снаружи донеслись возбужденные голоса, это кебтегулы определяли осужденного в руки палача, место которого было рядом с шатром. Затем отверстие входа окрасилось вновь красными отсветами от костров, стражники со склоненными головами поспешили занять места за спинкой трона.

— Саин-хан, твой брат Шейбани с другими царевичами скоро должен подъехать на большой совет, — напомнил джихангиру Субудай-багатур, он опустился наконец-то на ковер и поджал под себя ноги. Из впалой груди вырвался вздох облегчения, после чего он продолжил. — Нам нужно продумать все до мелочей, чтобы не насторожить тайной встречей Гуюк-хана, иначе он подумает, что против него замышляется заговор и опередит тебя с дурной вестью в Каракорум.

Бату-хан согласно кивнул, в глазах у него появилась какая-то мысль, которой он тут-же поделился со своим учителем:

— Я сейчас же пошлю к нему вестовых с предложением помощи, а если он ее отвергнет из-за непрниязни ко мне, то вестовые ему объяснят, что решение принималось совместно с другими царевичами-чингизидами, пусть тогда он прибудет сюда и послушает их доводы. Это послужит оправданием нашей тайной встречи с Шейбани-ханом без него, и успокоит в мыслях по поводу заговора, — джихангир снова подался вперед. — Нам нужно решить множество вопросов по возвращении войска в орду без потерь, от обоза приходят известия, что там начали бросать повозки с добром, потому что днем солнце взялось припекать и колеса стали вязнуть в сыром снегу. По утрам и по вечерам снег схватывается еще морозами, не давая коням пробиться копытами к прошлогодней траве, а зерна и сена на всех давно не хватает. Весна в урусутских краях наступила раньше обычного, если дороги развезет, то мы можем задержаться здесь до тех пор, пока они не подсохнут. И это будет наш позор.

— Ты прав, мой молодой господин, так-же рассудил бы и твой дед, Великий Потрясатель Вселенной, да будет ему раем Вечное Синее Небо, — согласился старый полководец. — Если бы не Тыржик, этот маленький город, под которым нам пришлось задержаться на четырнадцать дней, войско успело бы перейти по снегу самые широкие урусутские реки и без потерь оказаться на степных просторах. А теперь нам придется лишиться большей половины добычи, захваченной воинами, потому что тащиться со всем этим добром по надвигающемуся к нам с юга половодью будет невозможно.

— Да, это так, — кивнул головой джихангир. — А если мы задержимся и возле Козелеска, то этот вопрос осложнится еще больше.

— Теперь все зависит от Гуюк-хана и его правой руки Бурундая, — добавил Субудай-багатур. — От их воинского умения брать крепости без нашей помощи.

Широкое лицо Бату-хана снова стало наливаться дурной кровью, он нервно подергал щекой:

— Этот выскочка способен только держать нож за пазухой и нападать со спины, — прошипел он сквозь редкие зубы, вспоминая случай, произошедший в его шатре перед взятием столицы урусутов Ульдемира, когда был убит в окрестностях Коломны самый младший из чингизидов Кюлькан, погнавшийся за отрядом конных урусутов и попавший в их засаду. Тогда вместе с ним были опущены в могилу живыми, кроме его любимых лошадей, сорок самых красивых урусутских девушек-девственниц. А Гуюк-хан после этого нашел еще один повод, чтобы обвинить джихангира в гибели царевича, и наброситься на него с кинжалом в присутствии других чингизидов. Тогда все обошлось без единой царапины на непримиримых врагах, но этот факт не давал никакого повода для успокоения. Саин-хан сузил тонкие губы в белую нитку. — Крепость Козелеск должна быть взята этим хитрым манулом-степным котом, ублажающим себя, как и царевич Бури, турсуками хорзы и орзы и меняющим женщин по десятку за одну ночь.

Непобедимый вскинул круглую голову с натянутым на нее собачьим малахаем, глубокие морщины на его лице собрались в маску полного одобрения высказанному хозяином шатра, что бывало довольно редко. Он почувствовал вдруг, что за утверждением о безоговорочном взятии крепости должен последовать вывод, доступный только людям, одаренным большим умом. А джихангир продолжал:

— Мы не имеем права оставлять в стране урусутов ни одного города, оказавшего нам сопротивление, не взятого нами и не разрушенного до основания. Это может послужить примером для врагов, оставшихся в живых, чтобы они начали собирать против нас новое войско и отказа урусутов платить дань, которой мы их обложили.

Старый полководец закачался на ковре взад-вперед и издал громкое восклицание, не в силах сдержать радости, возникшей в его впалой груди от последних слов ученика: