07'92

Рука бы точно не дрогнула, но... Вот грохну я этого урода, и кому лучше сделаю? Графу? А я хочу ему лучше делать? Нет, не хочу. Если начистоту, я его за компанию с Кислым грохну с превеликим удовольствием. Ну да ничего, земля круглая, ещё сочтёмся.

Когда выбрались за ограду училища, я предложил:

— Может, по пиву?

— Пацаны ждут, — засомневался Андрей. — Нехорошо получится.

— По бутылке. Дойдём до киоска, по дороге выпьем.

Фролов вопросительно глянул на Графа, тот протянул ему руку.

— Давайте, пацаны! Не пропадайте.

Мы попрощались и двинулись от посёлка к двухэтажкам. Тогда Рома оглянулся и негромко спросил:

— Дюша, это что вообще было?

— Без понятия, — развёл Андрей руками.

Мы купили в коммерческом киоске три бутылки "Жигулёвского", попросили открыть, но на ходу пить не стали, дошли до детского сада, перемахнули через ограду и расположились на веранде. Там я сделал длинный глоток пива и шумно перевёл дух.

— Дюша! — вновь дёрнул Фролова Рома. — Давай, колись! Что там было?

— Да Граф больше о каких-то киосках Кислому втирал. Вообще не понял, что к чему, но чего-то он вымутил.

— А чего тут непонятного? — скривился я. — Граф тебе по ушам проехался, будто Кислый опустился, ты его брату вломил. А теперь Граф не при делах, типа просто за нас вписался, прикрыл.

— Да кого он прикрыл?! — взорвался Рома. — Он даже за тебя не впрягся, когда Кислый в драку влез! Язык в жопу засунул!

Андрей засопел и приложился к бутылке, но заступаться за Графа не стал.

— В общем, он какие-то свои дела порешал, а мы ещё ему должны остались, — подытожил я. — И отказать не сможем, потому что Кислый ни фига не сторчался, против его братвы не потянем.

— Сам разберусь! — нервно передёрнул плечами Андрей. — Графа я просил об одолжении, на мне и долг.

— Остынь! — махнул рукой Рома и поставил под ноги опустевшую бутылку. — Скажи лучше, что это за сморчок был?

Я присоединился к вопросу приятеля, и Андрей пояснил:

— Тренер это. Нет, не погоняло, на самом деле тренер по боксу. Свои за глаза Петровичем зовут. Он ещё в семидесятых за тяжкие телесные несколько лет отсидел, тогда и наблатыкался. Много кого знает, не авторитет, но к нему прислушиваются. Кислый и Граф у него в секции занимались.

— Что за секция?

— На "Восходе".

Я кивнул. До этого спортивного комплекса с бассейном от нас было две или три остановки, при желании вполне мог туда походить. По крайней мере, имел смысл об этом подумать.

— Нос у тебя как? — спросил Рома.

Я прикоснулся к лицу и пожал плечами.

— Болит немного. Сильно опух?

— Да вообще не опух.

Андрей поднялся на ноги и поторопил меня.

— Серый, допивай короче. Пацаны ждут.

Я приложился к горлышку и запрокинул голову, потом встал с лавочки.

— Ладно, двинули. Вдарим в бубен.

Ну и вдарили, конечно. Как же без этого...

05|07|1992

утро

Рассвет я встретил на берегу озера. Нет, не проснулся там пьяным. И нет, не продолжал пить. Просто накануне Андрею пришла гениальная мысль пойти на рыбалку, вот он и припёрся за мной ни свет, ни заря. Ладно хоть я ещё более-менее выспался, поскольку вчера из-за разболевшейся головы особо на пиво не налегал и ушёл домой раньше остальных. Ну и с утра цитрамоном закинулся, а то при каждом резком движении в правый висок стреляло, да и переносицу ощутимо ломило.

Мы наскоро попили чая и отправились копать червей, а потом расположились на "камнях" в компании ещё полудюжины рыбаков-любителей. Между насыпью и стеной камышей оставался зазор метров в десять чистой воды, туда и забросили удочки. Утро выдалось тёплым, погода радовала, но вот клёва не было никакого. За всё время отправили в садок лишь несколько окуньков и чебаков, да ещё мне удалось вытянуть неожиданно крупного ерша.

А в остальном красота — солнце над горизонтом малиновым шаром в пелене облаков вспухает, тишь да гладь. И думать ни о чём не нужно, можно просто за дрожанием поплавка из гусиного пера на водной глади наблюдать.

— С Графом не говорил ещё, так понимаю? — спросил я.

Андрей покачал головой.

— Нужно будет, сам подойдёт.

Я вздохнул в надежде, что такой необходимости в ближайшее время не возникнет. Очень неприятно себя должником ощущать, но ещё неприятней эти самые долги отрабатывать. Чует сердце, будет это совсем непросто. И ведь не послать...

В голове лениво ворохнулась мысль о помповом ружье, но всерьёз её рассматривать не стал. Не из-за внезапного пацифизма, просто нельзя людей налево и направо валить. И просто нельзя, и в тюрьму лет на пятнадцать заехать желания нет. Ладно, выкрутимся...

Андрея, как оказалось, волновало совсем другое.

— Похоже, скоро папой стану, — сказал он вдруг.

— Чего это? — удивился я.

— Вытаскивать влом.

— Хорош ерундой болтать.

— Серьёзно!

Тут я и вовсе дар речи потерял.

— Погоди, ты Аньку без презервативов шпилишь?

Фролов только фыркнул.

— Серый, гонишь, что ли? Я б на одних гондонах разорился!

— Вот ты сексуальный террорист! — покачал я головой. — Так у вас всё серьёзно?

— Ну да.

— А ей сколько лет-то?

— Двадцать два.

Я покрутил рукой.

— Ну два года разницы — это ещё туда-сюда...

— Год, — поправил меня Андрей. — Я ж шестьдесят девятого.

— А, точно! Дитё октября, блин!

Андрей Фролов родился в конце октября и в первый класс пошёл на год позже большинства своих ровесников.

— Ну, год — это нормально, — решил я. — Как говорится: совет да любовь.

— Иди в жопу, — пробурчал Андрей. — Денег вообще ни на что не хватает, ещё в отпуск на заводе выпихивают.

— Ну ты же теперь бригадир!

— Только это и успокаивает. Но, если и у Гуревича бизнес звездой накроется, вообще кисло будет. А вообще, грех жаловаться. Руки-ноги есть, куда приложить их найду.

— У Гуревича и накроется? — фыркнул я. — Брось!

Фролов заржал.

— Ну да, такой не прогорит. — Он вдруг прищёлкнул пальцами. — Кстати! Женька Зинчук письмо прислал, у него дембель в конце сентября.

Женька учился с нами в параллели, и были они с Андреем и в школе, и во дворе, что называется, не разлей вода. Это я до армии больше с Буньковым общался.

— Чего-то рано, нет? — удивился я.

— Да не, он же на Дальнем Востоке погранцом служит. В отпуск после года не отпустили — до нас оттуда только ехать неделю, а то и дней десять, — вот и уйдёт на месяц раньше остальных.

Мы ещё немного потрепались, потом просто сидели молча, а ближе к десяти начали сворачивать снасти. Свой улов я пожертвовал на пропитание Андрюхиного кота и домой пошёл налегке, с одной только разобранной на колена удочкой. У подъезда встретил тётю Софью — стройную миловидную женщину лет тридцати пяти, которую не портил даже излишне крупный нос; в этом отношении курносая Зинка уродилась в папеньку.

Соседка ходила выхлопывать коврик, и я вежливо придержал открытой подъездную дверь, а после вызвал лифт.

— Зина уже встала? — спросил, когда мы начали подниматься. — Она вчера просила сказать, когда можно будет зайти кабельное посмотреть.

— Они отцу все уши кабельным уже прожужжали, — пожаловалась тётя Софья и предложила: — Лучше сам спроси. В этом возрасте семь пятниц на неделе, сразу и скажет, какие у неё планы на день.

Фраза "в этом возрасте" была заметно выделена интонацией, поэтому даже пожалел, что затеял разговор, но отнекиваться не стал и вслед за соседкой вышел на седьмом этаже. Тётя Софья, открыла дверь и с порога объявила:

— Зина! К тебе Сергей пришёл! — А после сообщила мне: — В детской она.

Я прислонил в углу бамбуковую удочку, разулся и двинулся к Зинке. Та сидела за письменным столом спиной к двери, но сразу оглянулась и разрешила:

— Серёжа, заходи!

В комнате стоял запах чего-то химического, я потянул носом воздух и спросил:

— Чем пахнет?

— Ногти крашу, — сообщила Зинка, развернулась на стуле, вытянула ногу и закинула её на диван. — Нравится?

— Красиво, — честно признал я, но сказал отнюдь не о нежно-розовых ногтях. Просто после легкомысленного движения девичье бедро оказалось едва-едва прикрыто полой коротенького халатика, и вид стройной ноги привлёк несравненно больше педикюра.

Миг Зинка помедлила, довольная произведённым эффектом, потом встала из-за стола и выдвинула верхний ящик, который оказался заполнен магнитофонными кассетами.

— Ничего себе! — удивился я и полюбопытствовал: — И откуда такая коллекция?

— Серёжу помнишь ведь? — спросила девчонка, сосредоточенно водя острым ноготком по футлярам где с печатными, а где и с рукописными наименованиями групп и альбомов.

— Патлатого? — уточнил я.

— Ага, — подтвердила Зинка. — Пытался за мной ухаживать, музыку разную давал слушать. Что нравилось или он переписывал, или я сама потом кассеты в звукозаписи покупала.

— А что же ухаживать перестал? — спросил я и с усмешкой предположил: — Ксюша-разлучница отбила?

Зинка забавно наморщила вздёрнутый носик, стрельнула на меня серыми глазищами и покачала головой.

— Не угадал. Я просто тебя из армии ждала, так ему об этом и сказала.

— Ой, да не заливай!

Девчонка передёрнула плечами, но на этой своей версии настаивать не стала.

— Его Фил пригрозил поколотить, — со вздохом признала она. — А Фил здоровый, сто сорок от груди жмёт, если не врёт.

— А Фил — это... — начал я и закончил с вопросительной интонацией.

— Филипп Зимин, одноклассник мой, — пояснила Зинка. — Да ты его видел! Помнишь ещё с этажа прогнал?

— А! — сообразил я. — Бычок!

Девчонка хихикнула и принялась разглядывать ногти.

— И вот Филу я сказала, что жду парня из армии, и ему ничего не светит, — объявила она и протянула две кассеты. — Держи! Это "Наутилус".

Подкассетники были подписаны как "Князь тишины" и "Чужая земля", я повертел их в руках и сказал:

— Да я вообще зашёл узнать, когда придёшь кабельное смотреть.

Зинка ненадолго задумалась.

— Сегодня воскресенье, так? — уточнила она. — В два дома будешь? Яша "Чудеса на виражах" смотреть останется, а Нинка с подружкой гулять умотает. Хоть мешать не будут.

Лично я понятия не имел, когда по выходным на кабельном канале трансляция спутникового "Super channel" сменяется показом видеофильмов, но вслух высказывать свои сомнения не стал. Если — что музыку послушаем.

— Буду, — уверил я девчонку. — Заходи.

— Пока-пока!

Уже у себя я запоздало посмотрелся в зеркало, но волновался по поводу внешнего вида напрасно. Нос если и казался припухшим, то лишь самую малость, да и ссадина на лбу нисколько не бросалась в глаза. Тогда заглянул на кухню к дядьке, который сидел за столом и читал газету.

— Что пишут?

— Пишут, в городе-герое Москве прошёл первый конкурс стриптиза! — просветил меня дядя Петя и покачал головой. — Срамота!

— "О, времена! О, нравы!" ещё скажи! — усмехнулся я, открыл холодильник и сразу его закрыл, поскольку смотреть внутри было абсолютно не на что.

— Тебе в ночь сегодня, — напомнил дядька.

— В курсе. А что у нас с харчами так запущено?

— Сейчас по магазинам пройдусь, чего-нибудь куплю, — пообещал дядя Петя, закурил и пояснил: — С Бори авансом неофициальную часть зарплаты за июль стряс, поэтому ты уж не подведи. Надо отработать.

— Отработаю.

— А на обед макароны сварим или перловку.

— Угу.

Я снова заглянул в холодильник, мысленно выругался и пошёл обуваться. Зинка придёт, не пустым же чаем её поить. Надо хоть тортик купить. А лучше пару пирожных. Торт в килограмм выйдет, и куда его потом? Да и дорого.

Сказано — сделано. Спустился во двор и потопал в кафетерий. А там ещё издали углядел знакомую "девяносто девятую" — ту, что не серая, а цвета "мокрый асфальт".

К Алёне хахаль прикатил с утра пораньше? Или он её на работу привёз? Наверное так.

Невесть с чего захотелось повернуть обратно; даже удивился, поймав себя на этой мысли. С чего это? Ладно бы встречался с Алёной и она от меня к богатенькому спонсору ушла, так нет же — только раз и переспали. Какая тут любовь, какие чувства? Это как шутка из "СПИД-инфо": "секс — ещё не повод для знакомства". Всё так, всё так.

В итоге я решительно двинулся дальше, окинул придирчивым взглядом автомобиль и зашёл в кафетерий. Несмотря на ранний час, внутри оказалось людно. К отделу с водкой, бутербродами и плавлеными сырками так и вовсе выстроилась небольшая очередь из похмельного вида мужичков; Алёна тоже не скучала без дела, она подставила гранённый стакан под перевёрнутый конус стеклянного резервуара и наполняла его томатным соком.

За столиком у окна стоял водитель Алёнкиного ухажёра, а сока дожидался чуть ли не двухметровый амбал в мятом деловом костюме, но без галстука; ворот белой сорочки был расстёгнут.

Ни на миг не прекращая размеренно пережёвывать жвачку, он мазнул по мне колючим взглядом и с парой стаканов сока перешёл от витрины к водителю.

"Охранник" — решил я.

Ну а кто ещё? Недаром Дюша его шкафом определил. Как есть — шкаф. Да и к бутербродам взял не пиво или водку, а томатный сок. Явно на работе.

А вот приятель Алёны на нового русского нисколько не походил, разве что гайка жёлтого металла на безымянном пальце внушала уважение своими размерами и крупным прозрачным камушком в одном из углов. Впрочем, чувствовалась ещё уверенность во взгляде: вроде бы среднего роста, а глянул на меня свысока.

В остальном же ничего особенного — так сразу и не скажешь, что из деловых. Темноволосый, с широким округлым лицом и крупным носом, на макушке уже наметились зачатки лысины. Немного смугловат, но внешность при этом определённо славянская. Джинсы, кожаные мокасины, лёгкий летний пиджак поверх футболки. Вид, несмотря на небольшой животик, вполне подтянутый. Лет сорок навскидку.

Как видно, мой взгляд показался хахалю Алёны слишком уж пристальным, и он повернулся, вопросительно посмотрел в ответ.

Я указал на кассу.

— Разрешите.

Не попросил, именно обозначил намерение сделать покупку, и коммерсант отступил на шаг назад, приглашающе повёл рукой.

— Алёна, я тогда поеду уже, наверное... — сказал он продавщице из-за моего плеча.

— Подожди, Володенька, — попросила блондинка и без тени улыбки объявила: — Слушаю!

Белый халат, как и прежде, соблазнительно обтягивал ладную фигурку девушки, но я глазеть на неё не стал и сосредоточился на содержимом витрины. Там лежали рулеты, кексы и пирожные, ну и торты, конечно же, тоже.

— А торт какой свежий?

— Возьми "Сказку", — посоветовала блондинка. — Вчера привезли.

Я подумал, не ограничиться ли шахматным кексом, немного поколебался и всё же решил не мелочиться.

— Торт сколько потянет?

— Сто тридцать семь двадцать, — объявила Алёна, дождалась моего кивка и принялась обвязывать картонную коробку шпагатом, а я пошёл в другой отдел пробивать покупку, но только пристроился к очереди из двух человек, и в кафетерий зашёл Саша Романов, весь какой-то помятый и с покрасневшими глазами, будто куролесил всю ночь напролёт.