Почему и нет? Часть первая.

Безобидная партия в карты на третий день после выезда из Горок закончилась большим дорожным приключением.

Сам я в игре участие не принимал, но заметил, как пара катал (а как их еще назвать?), раскручивает молодого паренька из дворянского сословия на деньги.

Тактика шулеров весьма незамысловата, но действенна. Один игрок отвлекал жертву, а второй передергивал карты. Разгоряченный первоначальными выигрышами и вином мальчишка самозабвенно лез в ловушку. Деньги у него имелись, и достаточно большая сумма, но потихоньку он спустил все.

По-видимому, не я один заметил, как разводят мальчишку. Сидевший в углу общей залы купчина кряхтел, но помалкивал. Отвлекающий парнишку игрок пару раз выразительно глянул в его сторону, после чего тот затих. Негласные правила карточной игры требовали — человек, не принимающий участие в игре, не имеет права уличать шулера.

-Господа, я желаю отыграться. Господа, вы же не можете мне не позволить отыграться! Я требую еще одну партию. Ставка — вот этот перстень. Его стоимость превышает все ставки в три раза. Я требую, господа! Да-да! Я требую. Вот...

Парнишка, кажись, дозрел, фамильные ценности закладывает. Перстенек имеет вид старинный, а синий камушек так и отсвечивает звездочкой из глубины. Сапфир, наверное. А катала, уже на него нацелился. Урод.

Не мое ведь дело, куда я лезу?

Поднявшись со своего места, направляюсь к выходу из зала. Путь как раз проходил мимо стола с игроками. И тут, экий я неловкий, спотыкаюсь и буквально падаю на сдающего карты красавчика. На короткий момент, будто удерживая равновесие, наклонился к его голове и тихонько прошептал.

— Тронешь перстень — урою, муфлон египетский. — И тут же громко стал извиняться.

На личико шулера нужно было поглядеть. Какое-то детское удивление и растерянность, вызванные моим неправильным поведением, и еще более неправильными словами, сменилось гневом. Но его, в свою очередь, сменила маска равнодушья. Все-таки нервы у него крепкие.

Произнося слова извинения, я очень выразительно глядел ему в лицо, как бы приглашая — голубчик, ну затронь меня, ласково тебя прошу, уже месяц хочу кому-нибудь морду набить.

Эх, жалость, не затронул.

Игра была завершена, все разошлись отдыхать.

Наутро вчерашних игроков за завтраком я не видел. Жулики уехали на рассвете, а парнишка не появлялся, видно еще спал. Отоспится, может, поумнеет, а нам — в дорогу. И опять километры, или вернее версты, ложатся под копыта наших лошадок. Только интуиция моя говорит:

— Серега, сегодня будет третий акт Марлезонского балета, будь готов.

И таки да, как говорят в Одессе.

Вот она, встреча горячо любимых, бандитствующих элементов. Выходят двое вчерашних орлов, а с ними группа поддержки, в виде троих крепких мужиков с дубинами. И еще один с какой-то пищалью замыкает окружение сзади. Приближаются неторопливо, наслаждаясь эффектом.

Ребята, вы английский стишок про пулемет не знаете? Я тоже не помню все полностью, но пара строчек процитировать могу.

...Whatever happens, we have got

The Maxim Gun, and they have not.

(Цитата из поэмы Хилэра Бэллока 'New Traveller'

'Всё будет так, как мы хотим.

На случай разных бед,

У нас есть пулемёт 'Максим',

У них Максима нет. ')

Содержание такое, у кого есть 'Максим', тот и круче, а у кого нет, тому больно.

Пулемета мне не дали, но ТТ, в простонародье Тотошка, есть. Да и нервы у меня, уж простите, после переноса ни к черту. Как же вовремя вы, ребята, подвернулись!

— Гаврила, держи лошадей, сейчас буду шуметь.— Вожжи сразу натянулись. Молодец.

Тот, что с ружьем — самый опасный. Извини, парень, за спиной врага оставить не могу.

Бабах!

Рисковать не стал, пуля в лоб — гарантия безопасности тыла. Бабахнуло еще дважды. Каждый из орлов получил по пуле в коленку.

— Лежать! Работает ОМОН! На землю! Застрелю! — Дальше междометия.

Вот как мое время из меня прет. Родная стихия! Бандиты— разборки, е ...

Упали, голубчики, закрыли головы руками, один даже взвизгнул перепугано. Подскочил к ближнему мужику, горячий ствол утыкаю в бороду.

— Где остальные?! Быстро! Где коней оставили?! Кто возле них? Быстро! Убью!

— Все тут, барин, не убивай, милостивец. Все тута! Коней вона привязали. Мы — поднявольные! Смилуйся!

— На пузо, замереть, руки держать на затылке! Не дергаться.

Опачки, а Гаврила-то с топором уже подле меня. Спину прикрывает. Щерит зубы в недоброй ухмылке, глаз прищурен. Испуга нет вовсе.

Прекрасно.

Киваю на мужиков.

— Присмотри.

Сам к вчерашним знакомым. Те в шоке, причем, натуральном. Пуля в колено, это очень больно. Быстро обыскал. У одного — клинок в трости, у другого — маленький пистолет и кинжал. Отобрал. Повернулся к разбойничкам.

— Встали. Схватили этих и к лошадям. Бежать не думайте, пуля быстрее. Я позади. Гаврила, того, с дороги, убери. Коляску — в кусты, там вроде тропка есть.

Перебазировались на полянку, недалеко от тракта. Рядом с тарантасом шулеров и крестьянской телегой пристроили и свой транспорт. Гаврила сноровисто связал мужиков, посадив их спинами, друг к другу. Интересно, и чем он раньше занимался? Дело ему, похоже, знакомое.

Раненые сидят у дерева, пытаются унять кровь, покойничек лежит в сторонке. Все при деле. Ну, начнем разговор. С главного.

— Деньги?

В ответ молчание и презрительные взгляды.

Эх, ребята, я ведь из другого времени, играю не по правилам. Приучили, причем накрепко, что законы работают, только в одну сторону, а для силы — закона нет. Сегодня я сильнее, значит по любому прав. Впрочем, это усваивается быстро. Стреляю тому, что похлипче, во вторую ногу.

— Деньги?

Целюсь в другого раненого, и продолжаю.

— Есть еще руки, есть еще уши, глазки есть, и еще кое-что у мужчины. Много терпеть придется ... Ну?

— Ты — зверь. Будь проклят. Деньги под сиденьем справа.

— Гаврила, пошарь в их повозке. Что полезное найдешь — тащи.

Возничий полез в шарабан. Молча. На меня поглядывает с интересом, но без испуга и без удивления.

А я продолжил беседу, правда, только с одним из бандюганов, второй потерял сознание. А клиент сей говорливым оказался и больше в партизана на допросе не играл. Хотелось больше узнать об их деятельности и вообще об этой среде.

Оказалось, криминал в это время есть, и много, но занимаются им люди или совсем отчаянные по характеру, или от безысходности. Ибо ловят и наказывают. И власти, и обыватели. Самосуд — явление весьма распространенное, а Сибирь большая. Казнить не казнят, но наказывают сурово.

Ну, ладно, а чего дальше делать? Свидетели мне не нужны, а хладнокровно добить толпу народа, это уже перебор.

Раз свидетели не нужны — буду делать из них соучастников и подельников. Гаврила к тому времени вытащил из повозки кучу трофеев и бросил на расстеленную кошму. Что-то спрятать от возничего в тарантасе не реально.

Деньги, золотые цацки, часы, бумаги в кожаной папке. Саквояж с дорожными мелочами. Все выложил до нитки, ничего не зажал. Надо же, не ожидал, честно говоря, такой щепетильности.

Отбираю только деньги. Сумма приличная, тысяча двести ассигнациями и шестьсот монет золотыми червонцами, в тайнике обнаружилось. Потом, подумав, забрал папку. Остальное подталкиваю к связанным мужикам.

— Это ваше, голуби. Вышли на грабеж и душегубство, так вперед. Этих двоих пограбите, их же и порешите. Тела запрятать, тарантас спалить. С лошадьми разберетесь. Я вас не видел, вы меня не знаете.

А куда им было деваться под стволом?

Исполнили, погрузили все в тарантас и отбыли. Они — в одну сторону, мы — в другую. Отъехали недалеко, как возничий заговорил.

— Долго на дороге пусто. Ты бы, барин, поглядывал. Кто-то путников задерживает.

Едем, поглядываем, помалкиваем.

Минут через пятнадцать навстречу попались проезжающие. Оказывается, дерево упало на дорогу. Подгнило видать. Ну-ну. Едем дальше. Продолжаем разговор.

— Грозно ты, Сергей Саныч, с ними-то...

— Жалко? Да не смущайся, Гаврила. Не зверь я. Человек. Просто жил в таком месте, где все так живут. Или ты порвешь, или тебя. Каждый сам за себя. Из-за золота и власти — мать, жену и детей предадут. И отца, и друга обманут. Не все, но многие, слишком многие.

— И веру?

— Нет, веру не предадут. Потому как золото и есть их вера. Бога там забыли.

— В страшном месте довелось тебе побывать, барин. Не дай Господь. Рази ж человек так жить может, только нехристь какая. Да и то, не жизнь — маета одна. Ты не думай, я и сам не святой, то и сам ты смекнул, должно. Только глаз у тебя, равнодушный уж больно был, как этих-то приговорил.

— Гаврила, опасаться меня не надо. Вот здесь триста рублей, то твоя доля, что спину мне прикрыл, да крови не забоялся. И еще триста, то на храм пожертвуем. Грех на мне есть.

Возчик хмыкнул.

— Так нет на тебе особого греха, Сергей Саныч. Тут же, не так считать надо. Ты жизнь свою спасал, то не тяжкий грех. За тех двоих, не тебе ответ держать, сами судьбину выбрали. А три души, хоть пропащих, ты сохранил, а мог и не пожалеть. Вот ведь как. — Помолчал, почесывая бородку. — И еще... Скажи мне барин, кто такой, этот Омон будет? Жуткий человек должно...?

Вот такое приключение.

А ведь я ошибся. Не мелкие шулера и не бандиты-гопники оказались, ныне покойные, братья Фролины, Федор и Анатолий Степановичи.

Имена их я выведал во время экспресс-допроса, устроенного на полянке, а вот калибр преступной деятельности уже определился из отобранных бумаг. В наше время братьев назвали бы крупными земельными аферистами и вымогателями. Рэкет и рейдерство — вовсе не современное изобретение.

Пользуясь целым набором приемов, играя на людских слабостях, братишки добывали различные рычаги давления на местных помещиков, купцов и других состоятельных людей. Имея на руках закладные на поместья, долговые расписки (это и находилось в отобранной папке), а также компрометирующие бумаги личного характера, хранящиеся где-то отдельно, они собирали оброк с несчастных, угодивших в их сети.

При этом полностью лишая терпил возможности обратиться к властям.

Фролины действовали напористо, цинично и умно, сохраняя видимость законности. В столицу и к сильным мира сего не совались, исповедуя принцип — курочка по зернышку, зато каждый день.

Но что мне делать с бумагами?

Закладные на полдесятка поместий, фамилии владельцев которых мне ничего не говорят, а, также, долговые расписки на общую сумму семьдесят одна тысяча рублей. Многие фамилии в закладных и долговых повторяются. Большие деньги. Учитывая, что поместье в сто душ мужиков, давало годовой оброк в пятьсот рублей.

Врожденный дар вляпываться во всякого рода истории воспитывает умение выпутываться из них. Это обо мне.

Уничтожить бумаги нельзя, воспользоваться ими...? Нет, не хочу. Трофейные безликие деньги — одно, а чужие слезы и горе в трофеях — другое. Вернуть бы это, неправедно добытое ...

Сам распорядиться рухнувшем на голову наследством не сумею, значит, надо найти того, кто сможет. Нужен уважаемый человек, которому можно было бы довериться. А такой есть.

— Гаврила, до Липовки, имения Дмитриевых, далеко будет?

— Так назад надо вертаться, Сергей Саныч, два дня добираться.

— Поворачивай на Липовку. Проведаем Олега Степановича и Веронику Андреевну.

Коляска развернулась на узкой дороге, все-таки возница у меня отменный, и покатила назад. Мой путь слегка удлинился, но я нисколько не сожалел о происшедшем, спешить некуда, а Гавриле, казалось, вовсе не хочется расставаться со странным барином. И не скучно, и в прибытке. Правда, свое мнение насчет моих способностей к поиску приключений на свой тыл, он высказал.

— Скучать возле тебя и не думай, Сергей Саныч, ты, как то железо магнитное, где какая каверза, так к ней и тянешься. Или она к тебе. В покое тебе жить не интересно. Но и удача твоя велика. Таких денег, как ныне, мне вовек не заработать было, эвон как ...

Некоторая фамильярность в наших отношениях появилась еще до дорожной стычки. Полу в шутку, полу всерьез предложил Гавриле стать моим управляющим, как только выкуплю Горки.

— Я подумаю, барин. Вот вернемся в Смоленск, отвечу. Ты, вроде, Сергей Саныч, барин добрый.

С тех пор он все реже именовал меня барином, а чаще по имени-отчеству, на правах будущего управляющего, а я не возражал. Шутить тут надо аккуратно, за свои слова отвечать приходиться.

Визит, который я нанес чете Дмитриевых, был теплым и каким-то домашним. Приложился к ручке Вероники Андреевны, пахнувшей лавандой и табаком и, получив от нее материнский поцелуй в лоб, почтительно обнял главу семейства.

Обычаи в их доме были простые, московские, поэтому сразу же попал к столу, где ко мне обращались запросто по имени. Меня приняли как своего, почти родственника.

Начали с закусок, которые сами по себе могли сойти за обед, а после целая череда горячих блюд, да все под анисовую водочку да под клюквенную настоечку. Умели на Руси потчевать. Казалось, не можешь съесть больше ни кусочка, но новое блюдо, предложенное радушными хозяевами, настолько восхитительно, что отведываешь с удовольствием. За время долгого обеда говорили о погоде, видах на урожай, моем путешествии в Горки, о соседях. Тем хватало.

Наконец настала пора мужчинам выкурить по трубочке. Хозяйка захлопотала по дому, готовя комнату для дорогого гостя, а мы с Олегом Степановичем уединились в кабинете хозяина. Там я и обратился к нему, как к другу отца и как к офицеру и дворянину со своей проблемой. О стычке я рассказал все.

— Олег Степанович. Вот финансовые обязательства многих людей, отобранные мною у напавших разбойников. Я так понимаю, добыты они были не честным путем. Дать официальный ход делу я не хочу, так как при нападении пришлось применить оружие и взять на себя грех смертоубийства, пусть и защищая собственную жизнь. Потому прошу вашего совета в сем щекотливом деле.

— Умеешь ты врагов выбирать, сынок. Ну да ничего. По врагам о человеке тоже судят. Покури пока, Сережа, а я погляжу. — Сказал и углубился в бумаги. Через время продолжил.

— Хм..., однако, непростую задачку задаешь. Ведь большие средства в руки пришли и тебе сейчас весьма нужные. Почему не воспользовался? — Поймав мой хмурый взгляд, продолжил.

— Понимаю. Саша, такой же был, Царство ему Небесное. Понимаю. Прости старика. Вот что скажу, враз не решить такую проблему. В бумагах девять фамилий упомянуты, пятерых знаю лично, об остальных тоже дурного не слышал. Трое, — отложил несколько бумаг — по этим долговым расписками — купцы, не самые крупные, но хваткие. Двое из Витебска и один, вроде, смоленский. С ними не знаком, хоть имена на слуху. Остальные помещики из нашей Витебской губернии. Двое — знакомцы шапочные, из других уездов, но представлены мы друг другу были. А вот вдову капитана Сорокина, сама она из Мирских будет, не знаю вовсе. Недавно из Петербурга приехала в дедово имение Бражичи. Еще траур носит. — Опять отложенные бумаги и задумчивый взгляд на оставшиеся.