— Никак, — пояснила я поспешно. — Незачем привязываться, если скоро расставаться.
— Что ж, пойду греть машину. Счет! — подозвал Мэл официантку. Та принесла длинную бумажку с подбитой внизу суммой, и он рассчитался одной банкнотой.
— Честное заведение, — поведал Пете. — Чаевые включены в стоимость услуг.
— Думаю, позже мы обсудим денежные вопросы, — пробормотал спортсмен, расстроенный чрезмерной длиной счета.
— Непременно, Петр. Не скучай, милая, — сказал Мэл блондинке и, мазнув пальцем по кончику её носа, ушел.
Фух, — выдохнула я с облегчением. Исчез главный вымогатель. Интересно, сколько денег улетело в никуда за три неполных часа? Я сочувствовала Пете всем сердцем, но помочь ничем не могла. Хорошо, что удалось отвертеться от крем-десерта.
Блондинка так и не допила чоху-боху, оставив больше половины в бокале, и потянулась как кошка. Петя завороженно посмотрел на нее и тряхнул головой, отгоняя наваждение. Ничего удивительного. Такие красотки у любого испарят мозги.
У девицы зазвонил телефон. Выслушав говорящего, она поднялась и двинулась к выходу. Надо ли и нам идти? Петя тоже не знал, как быть. Вдруг девушка опять направилась прихорашиваться в дамскую комнату?
Что ж, поскольку команда "подъем" не прозвучала, посидим и подождем, тем более, нас никто не выгоняет. Я откинулась на спинку софы. Мне совершенно не понравилась поездка в это модное кафе, и компания тоже. Хотела спросить у Пети, сможет ли он оплатить расходы, но задавать подобный вопрос показалось бестактным. Между нами не настолько близкие отношения, чтобы выяснять запасы денежной наличности.
Потерла зачесавшийся глаз и, похоже, занесла соринку под веко. Я терла его и так, и этак. В глазу защипало от раздражения, а проклятая соринка продолжала покалывать.
— Петь, посмотри, мне что-то в глаз попало, — наклонилась к парню. Он великодушно принялся исполнять просьбу.
— Ничего не вижу. Лучше бы промыть водой, вдруг занесешь инфекцию.
Рядом кто-то хмыкнул. Мелёшин стоял, надев куртку, и холодно смотрел на нас.
— Машина готова. Советую поторопиться, а то котенок страдает.
Ишь, какой шустрый! Сначала выдумывал разные предлоги, откладывая отъезд, а теперь торопит и подгоняет.
— Мне нужно в дамскую комнату, — сказала я капризно и жеманно повела плечом. Мэл понял, что не обманул меня показным радушием, однако игру поддержал.
— Желание дамы — закон. Мы подождем у гардероба.
В дамской комнате я вымыла соринку и еще раз посмотрела на себя в зеркало. Ничего хорошего: глаз покраснел и припух. Пока я укупоривалась в теплые одежды у гардеробной, Мелёшин, облокотившись о стойку, посматривал на процесс облачения.
По выходу из кафе с моих плеч свалилась половина нелегкой ноши. Теперь бы добраться до института. Напоследок обернусь, запечатлевая в памяти массивные золоченые ручки и широкие раздвижные двери "Инновации". Сюда я больше ни ногой.
Спортсмен метнулся в обход машины, чтобы сесть, но потом вспомнил и вернулся, открыв передо мной дверцу.
— Спасибо, Петь.
Мелёшин наблюдал за усаживанием с легкой улыбкой, а потом и сам занял водительское сиденье.
День стремительно убывал, и в большой город сумерки наползли гораздо раньше обычного времени. Высотные здания не пропускали скользящие лучи слабого зимнего солнца, поэтому на улице зажглись фонари, в витринах засияла иллюминация, замигали рекламные щиты.
Мэл вырулил с парковки, и машина двинулась вперед. Я совсем запуталась, куда он нас вез. Опять прилипла носом к стеклу, разглядывая вывески и освещенные окна первых этажей с призывно распахнутыми дверями. В спускающейся темноте ярче разгорались огни, и город приобрел другой вид: сказочный и нереальный.
"Турба" ехала вдоль широкого проспекта, залитого светом, и, казалось, удалялась еще дальше от пункта назначения, то есть от института. Надо же было поддаться на уговоры хитрюги Мелёшина! Больше ни в жизнь ему не поверю. Сердито посмотрела в зеркало заднего вида в надежде, что он увидит пышущий недовольством взгляд, но впустую: Мэл следил за сложным движением на дороге.
Наконец машина остановилась у какого-то здания.
— Что случилось? — всполошился Петя.
— Ничего страшного, — успокоил Мелёшин. — Провожу Изу домой и вернусь.
Он не стал глушить двигатель. Помог выбраться блондинке, изящно выпорхнувшей из машины, и повел к дверям многоэтажного здания. Парочка зашла в подъезд.
Ну, сейчас будут прощаться-миловаться, — скривилась я, а в душе начало прорастать нехорошее злое чувство.
"Ах, милый, поскорее развези лопушков по домам и приезжай. У меня голова заболела от их простоты".
"Конечно, милая, сей момент".
Ненавижу его!
Мелёшин вышел из дверей и быстрым шагом вернулся к машине. Сел, впустив облако холодного пара. Чтобы у него губы потрескались на морозе!
— Петр, могу подвезти вас на спортивное собрание.
— Правда? — вскинулся радостно спортсмен. — Но ведь Эва...
— А что Эва? — обернувшись, взглянул на меня Мэл. — Довезу в целости и сохранности, — повторил дневную фразу, и в зрачках проявились тонкие зеленые ободки, заставившие напрячься.
— Как ты, Эвочка? — спросил Петя. — Если хочешь, доедем до института, и я провожу.
— За меня не волнуйся, — ответила я как можно ровнее и спокойнее. — Иди с чистой совестью на собрание.
— Ну, хорошо, — согласился неуверенно Петя, разрываясь между желанием добраться без толкотни и давки в Большую арену и долгом ухажера, которому следовало проводить даму, а потом улаживать остальные дела. — Ты уверена?
— Уверена, не тревожься.
— Ладно. Если вас не затруднит, Егор, прошу помочь и доставить Эву до института, — ответил Петя манерно. И где научился так выражаться?
— В любом случае, по пути, — пожал плечами Мелёшин.
Так быстро меня еще никогда не возили. "Турба" летела стрелой, обгоняя сигналящие автомобили. Сияние огней слилось в одну яркую полосу. Конечно, коли Изочка сидит дома, можно погонять, ну и пусть у некоторых мороженое с коктейлем поднялось до горла. Дорвался товарищ до детских развлечений, — подумала я мрачно, вцепившись в ручку дверцы.
— Ух, ты! — не удержался Петя, когда Мэл, лихо вывернув, остановился перед спортивной громадой. — Отличная машина.
— Спасибо, — принял комплимент водитель. — Показала десятую часть своих возможностей.
— Рановато, конечно, приехали. Еще полтора часа, — взглянул на меня спортсмен, ища поддержки.
— Петь, сам посуди, зачем мотаться туда-сюда по городу? — начала я убеждать. — Это наилучший вариант.
— Спасибо вам, Егор, — протянул Петя на прощание руку, и тот пожал ее, обернувшись.
Мой кавалер вылез из машины.
— Пока, Эва.
— Удачи перед соревнованиями!
Когда за Петей закрылась дверца, я шумно выдохнула. Свидетели сошли на других станциях, и можно начать грызню, пусть даже меня выбросят между остановками. Перелезла на Петино место, чтобы убраться из-под зеркального обзора и сложила руки на груди.
Зеркало заднего вида зажужжало, подстраиваясь под хозяина, и через мгновение на меня опять смотрели глаза Мелёшина. Не отрывая взгляда, он медленно тронул машину. Я надула губы.
— Учти, со мной номер не пройдет, — сказала с видом знатока. — Не куплюсь на твой медок.
Мэл хмыкнул.
— Как же несчастный котенок, оставленный без присмотра?
— Умер, пока мы обжирались в кафе, — огрызнулась в ответ.
— Когда тебе нужно быть на месте?
— А когда тебе нужно быть у Изочки-маркизочки?
— Хочешь попасть сегодня в институт? — надавил Мелёшин, проигнорировав шпильку.
Конечно, хочу, и желательно здоровой и невредимой.
— Вообще-то мне следовало появиться там после обеда, а не вваливаться под вечер, — ответила ворчливо.
— Когда? — повторил он, словно не слышал моих слов.
— Если с запасом, то в шесть вечера как штык.
— Хорошо, — сказал Мэл, выруливая на дорогу, и мы покатили.
Покатили по улицам и проспектам, огибая площади и проскальзывая под высокими арками. Сделали круг около большого здания, на крыше которого реял оранжево-зеленый национальный флаг, освещенный прожекторами. Наверное, это был Дом правительства, и в одном из его кабинетов работал сейчас мой отец, изредка поглядывая в темноту за окном.
При въезде на загруженную магистраль, соединявшую районы мегаполиса, в просвете туч мелькнул багровый отсвет ушедшего за горизонт солнца. Свернув, машина въехала на освещенную набережную, за чугунной оградой которой виднелось снежное пространство замерзшей реки. Дома, выходящие на набережную, казались низенькими и по-домашнему уютными в сравнении с гигантскими небоскребами. Проехав узкой лентой приречной улицы, "Турба" выпорхнула на транспортную развязку и, миновав её, поплыла вдоль знаменитых исторических зданий столицы. Остроконечные шпили Оперы, стилизованные под горные пики, первый национальный музей со ступенями, самодвижущимися по крутому серпантину, и Дворец правосудия с искривленными формами, меняющимися в течение дня, узнал бы каждый школьник.
Мелёшин показывал мне город, в котором родился и вырос, словно предлагал принять и впустить в сердце хаос зданий, лиц и машин. Как зачарованная, я всматривалась в калейдоскоп мелькающих улиц и любовалась причудливыми рисунками светящихся оконных точек в далеких зданиях.
Неожиданно машина остановилась у обочины на пустой заснеженной дороге, между двумя фонарями. Я и не заметила, как Мэл выехал из центра города. Безмолвная улица утонула в снегу.
— Приехали? — спросила, а голос почему-то дрогнул.
— Не знаю, — ответил Мелёшин, заглушил двигатель и откинулся на спинку сиденья.
Я хотела втолковать ему, мол, водитель со стажем, а не знает, куда зарулил, как снова попала в плен отражения. Взгляд Мэла обтекал и обволакивал, нежа.
— И где мы? — спросила, задыхаясь.
— Понятия не имею, — пожал он плечами. Водоворот омута раскручивался, грозя утянуть в бездонную воронку.
— Обещал же, что довезешь.
— Уже забыл, — сказал насмешливо Мелёшин. — Что поделать, короткая память.
2.3
Если Мелёшин думал, что не решусь вылезти из машины на мороз, то глубоко ошибся. У меня тоже есть принципы. Да я вся состою из принципов!
— Спасибо за помощь, — с максимальной едкостью поблагодарила глаза в глаза. — Дальше дойду сама.
Вслепую я нащупала ручку, чтобы открыть дверцу, и, зашипев от пронзившей боли, отдернула руку. Из ранки на среднем пальце обильной струйкой потекла кровь. Не успела я сунуть его в рот, чтобы утихомирить кровотечение, как меня схватили за пострадавшую руку.
— Кутеляпая, — сказал Мэл, очутившийся на заднем сиденье, и, зажав мою ладонь, принялся посасывать кончик пораненного пальца, дезинфицируя порез слюной. Палец защипало, и я дернула руку.
— Больно же!
— Не двигайся, а то откушу, — предупредил Мелёшин, оторвавшись от кровеостанавливающей процедуры.
Пришлось подчиниться. Сжав зубы, я шумно втягивала воздух, пока он водил языком по содранной кожице, вызывая болезненную пульсацию и покалывание. Измучив мою конечность, Мэл освободил ее, но ненадолго.
— Смертельное повреждение, — констатировал, оглядев царапину и не прекращающийся красный ручеек. — Только ты умудрилась пораниться в машине с уровнем безопасности F4. — И продолжил экзекуцию.
— С самым низким? — поинтересовалась с ехидцей.
В отместку Мелёшин прикусил палец, давая понять, кто и у кого находится в заложниках, и я шикнула от боли. Он снова оглядел порез. Кровь сочилась медленнее, но не свернулась. Мэл легонько подул, подсушивая ранку.
— Даже кровь у тебя неправильная. Полчаса течет и не останавливается.
— Течет, потому что гвозди торчат из дверцы, — ответила я вредно. — Кстати, водишь отвратительно. Чуть не угробил сегодня.
Мелёшин нахмурился и слизнул истощившуюся струйку.
— Если испугалась, могла бы сразу сказать.
— Ага, напоследок гаркнуть в ухо перед смертью.
Он продолжал слизывать капельки, выступающие из ранки.
— Палец грязный, смотри, заболеешь.
Вместо ответа Мэл распрямил ладонь, пошептал над порезом и начал водить рукой, накладывая невидимые стежки.
— Зачем раскрутил Петю? — спросила я строго, наблюдая за его движениями.
— Не должно загноиться, — отозвался Мелёшин тоном озабоченного хирурга, словно зашивал не крохотную царапинку, а делал операцию на сердце.
— Ты не ответил.
— Пусть твой Рябушкин поймет, что иметь девушку на дармовщину не получится. Свою девушку нужно периодически развлекать и вкладывать в нее деньги.
— Это ты вкладываешь в своих девушек, а у нас с Петей бескорыстно.
Было до сегодняшнего дня.
— Что ты разволновалась? Придет парень домой и объяснит ситуацию. Родители на первый раз пожурят, а потом задумаются — значит, сын вырос, и пора подкидывать деньжат на развлечения, чтобы не остался за бортом жизни. Так что твой Рябушкин еще скажет мне спасибо за помощь.
— Но ведь не за сто висоров зараз!
— Сто двадцать пять с чаевыми, — ответил жестко Мэл.
Я охнула, приложив свободную ладонь ко рту.
— А что тебя удивляет, Папена? — скривился врачеватель. — За марку надо платить. Захотел твой Рябушкин в "Инновацию" — значит, должен соответствовать. А, может, ты брезгуешь посещать кафе для висоратов и считаешь, что достойна большего? Или моя машина не годится, чтобы возить тебя?
— Дурак ты, Мэл, — сказала я устало. Совсем выдохлась, и спорить совершенно не хотелось. Признаем, наконец, правду. — Машина — отличная, и кафе — блеск... кстати, спасибо за поездку по городу...
Мелёшин кивнул, продолжая аккуратно накладывать невидимые стежки. По-моему, он успел забинтовать небольшой порез тысячей невидимых лент.
— Машины и развлечения — это твой мир, а я живу на восемь висоров в неделю и отрабатываю свои деньги ежедневно по два часа в архиве, ты же знаешь... — Он подтвердил кивком, не поднимая глаз от ладони. — Поэтому сегодня... в общем, больше не верю тебе, Мелёшин. Ни единому твоему слову. В том числе и в бескорыстную помощь с курсовой.
Мэл закончил работу по спасению пораненного пальца. Ранка засохла и практически исчезла, однако он не спешил отпускать ладонь, разминая линии руки и о чем-то задумавшись.
Разомлев, я поймала себя на том, что могла бы просидеть вечность на заднем сиденье машины, смиренно подчиняясь уверенным поглаживающим движениям. Тепло растекалось по руке, размягчая и расслабляя мышцы. Неожиданно в памяти начали всплывать один за другим мимолетные знаки внимания Мэла к своей подружке, и каждый из моментов их нежности, непроизвольно подмеченных мной, колол острее и больнее, чем полученная ранка. Я представила, как парочка сидит вечером в машине у подъезда, и Мелёшин молчаливо ласкает пальчики девушки, а потом властно берет то, во что вложил деньги.
Мгновенная фантазия отрезвила.
— Что это? — спросил Мэл и поднес мою ладонь к глазам. Посмотрел, как линия безнадежности подавила линию оптимизма, схватил вторую ладонь и повторил отрывисто: — Откуда они у тебя?
— Что "откуда"? — не поняла я. — Откуда руки растут?
