Некоторые вехи моей жизни и войны

Из зоны активных действий бандитского формирования мы вышли в половинном составе. К исходу дня пришло подкрепление, и уже наступала темнота. Вынос убитых, а, наверное, были и раненые, никто не организовал. А когда на второй день прибывшие свежие силы вышли к месту боевых действий, и приняли меры розыска не вернувшихся из боя, то были найдены истерзанные и изуродованные труппы наших товарищей. С них было снято все, вплоть до нательного белья. Оружие, ордена и медали, документы убитых наших товарищей остались у бандитов.

При выходе на рубеж, на котором нам предстояло провести бессонную ночь, после грандиозного ротозейства, нас вновь обстреляли бандиты. Но для меня и на этот раз обошлось все благополучно. Ранен в живот мой товарищ Толя Иванов. Подползти к нему для оказания помощи никакой возможности. На малейшее движение бандиты открывают прицельный огонь, довольно высокой плотности. Я переваливаюсь через хребет, занимаю удобную позицию, веду прицельный огонь, давая возможность Толе Иванову выкарабкаться из зоны огня. Другой помощи я оказать не могу. Сколько нужно было мужества, чтобы, преодолевая нестерпимую боль, выползти в безопасное место. Где он получил необходимую (не медицинскую) помощь, и в сопровождении товарища по оружию был эвакуирован в район дислокации наших основных сил.

Почему бандиты не предприняли против нас активных действий? Наверное, потому что посланные в их стан, нашим руководством, парламентеры-родственники предупредили их о численности наших войск. И встретив наш взвод численностью 50 человек, они могли предположить, что где-то наши основные силы. Иначе чем объяснить пассивность противника, ведь мы были по отношению противника в самых невыгодных условиях: на открытой местности, на незнакомой местности и малочисленны. Не предпринял активных действий противник и на второй день, он даже не обнаружил себя и когда мы собирали труппы погибших товарищей. Этот вопрос остается для меня загадкой до сегодняшнего дня.

Причина гибели товарищей? На мой взгляд, основной причиной гибели курсантов-пограничников Орджоникидзевского военного училища войск НКВД им. С.М.Кирова, в той операции, кроется в растерянности командира разведгруппы, лейтенанта Шутина, в его нераспорядительности и, наверное, еще и в его неопытности (он только что окончил шестимесячные курсы лейтенантов), а главное — это притупление бдительности, у нас всех уже прошедших школу войны. Но этот горький урок и научил многому. Мы твердо усвоили, что в борьбе с бандой особое значение имеет организованность, четкое взаимодействие и безукоризненное исполнение приказов.

Несмотря на все наши усилия, операция по ликвидации банды не удалась, и была далека от её завершения. Банды засели далеко в горах и уничтожить их только огнём стрелкового оружия было невозможно. Я не знаю подробности ликвидации банды, позже узнал, что завершили её уничтожение минометные и горно-альпийские подразделения, оснащенные специальным приспособлением для ведения боевых действий в горах. Наше училище такого приспособления не имело, и поэтому не было подготовлено для действий в горах. Нам предстояло, после многодневного перехода, вернуться к учебе.

Будучи курсантом Орджоникидзевского военного училища, не переставал заниматься общественной работой: был избран секретарем комсомольской организации роты. В марте 1943 года стал кандидатом в члены ВКП(б).

Принимал участие и в художественной самодеятельности училища. В день юбилея училища мы ставили одноактную пьесу "Граб Армия". Автора не помню, но в этой пьесе я играл заглавную роль — ефрейтора Бориса Фукса. Присутствовавший на вечере режиссер Северо-Осетинского русского драматического театра пригласил меня и еще нескольких курсантов, по моему усмотрению, в театр чтобы сыграть статистами роли в пьесе Корнейчука "В степях Украины". Можно было отказаться, сославшись на уплотненный курс учебы, на занятность учебой и общественной работой, но это лишало бы возможности свободного выхода в город и общения с интересными людьми — артистами театра.

Вместо ускоренных шестимесячных курсов — два года учебы вперемежку с боями. Начав учиться в августе 1942 года, закончил в августе 1944 года. Прикрепили к погонам одну маленькую звездочку — дали звание младший лейтенант. Не одному мне, а всем. Это случилось потому, что в июне 1943 года, в связи с введением погон в Советской Армии, вышел указ Президиума Верховного Совета СССР о присвоении первичного офицерского звания младший лейтенант. Выло, конечно, обидно, так как до этого даже при окончании шестимесячных, ускоренных курсов присваивали лейтенанта. Но жизнь есть жизнь, училище закончено, я получил направление в глубокий тыл — в город Иркутск. Чем это было вызвано?

На выпуск приехал сам начальник пограничных войск СССР генерал Соколов, который объявил собравшимся пограничникам буквально следующее: "...война пока продолжается, граница не имеет потребности в офицерских кадрах. Большая потребность в них в данный момент имеется во внутренних войсках НКВД", и до окончания войны нас, выпускников-пограничников направляют в конвойные войска.

Сколько было сложностей, чтобы добраться до Иркутска. При каждой пересадке надо было пройти дезинфекцию, обязательно помыться в бане, иначе билета не получишь, и все равно ехали грязные, вшивые и полуголодные. В пассажирские вагоны набивалось людей до предела, купейных, плацкартных вагонов практически не было — только общие и к тому же грязные, неуютные. Постельное бельё не выдавалось, и видимо его вообще не было, освещение вагона посредством фонаря летучая мышь, купе — при помощи восковой свечки и то не постоянно, не хватало их. Полка для лежания была сплошной, на неё вмещалось 4-5 человек, в зависимости от их габаритов. Одним словом — все как на войне, правда, вагоны были довоенные. Питание для военнослужащих -только через военные продовольственные пункты, давали в основном селедку и хлеб, паек скудный, а купить что либо на вокзалах и привокзальных базарах нельзя т.к. ничего не продавалось.

Путь из Орджоникидзе в Иркутск лежал через Москву, Мне представилась возможность второй раз за время войны побывать дома — ровно через два года после первого посещения. Август 1944 года положение на фронте складывалось в пользу Советской Армии. Люди ждали конца войны, настроение тоже боевое, приподнятое. Отец по-прежнему председатель колхоза, сестра Нина и брат Боря работали и обрабатывали огород — участок земли около дома, жили не голодно. Встретили меня и моего товарища Юру Козлова с радостью. Был дома всего два дня, на большее не располагал временем. Родители снабдили нас продуктами, и мы двинулись к новому месту службы — город Иркутск. По дороге мы с Юрой подружились. В училище друг друга не знали: я учился в пограничном батальоне, а Юра — в конвойном. Но договорись — служить в одном полку. По распределению мы должны были остаться в Иркутске. Но в связи с заездом домой, да и трудностью с билетами в Москве, мы в Иркутск прибыли с опозданием. Раньше нас прибыли Саша Сальников и Ваня Андаев, они-то и остались в Иркутске. Нам предложили должности командиров взводов в 143 отдельном конвойном батальоне города Красноярск.

Прав был генерал Соколов — эти войска действительно нуждались в подготовленных офицерах. В этих войсках почти не было кадровых командиров. В основном служили те, кто состоял в запасе, солдаты, сержанты или великовозрастные — старше 40 лет, или после ранений, контузий из госпиталей, но еще не получивших инвалидность, и до предела разболтанные. Много нужно было приложить сил и ума, чтобы сделать вверенный мне взвод более менее воинским подразделением. Нужно еще учесть и то обстоятельство, что я попал в войска другого назначения и мне нужно было потратить много энергии, чтобы овладеть новым профилем работы и со знанием дела учить своих подчиненных. Помню казусный случай: меня назначили заместителем начальника конвоя по оперативной части. Предстояло конвоировать большую группу заключенных на пароходе "Мария Ульянова" по реке Енисей, в порт Дудинка. Заключенные были мужчины и женщины, примерно в равной части. Для их размещения был выделен один трюм, В конвое я впервые: о своих служебных обязанностях знаю только то, что прочитал в инструкции и почерпнул на инструктаже, практическую сторону дела представляю весьма смутно. Во всем полагаюсь на своих помощников — сержантов, они опытные конвойники. И все-таки ошибок не избежал. В Красноярской пересыльной тюрьме, когда брали под охрану заключенных, я к ним обратился со словами "Товарищи..." и далее как надобно им вести себя при следовании к месту посадки на корабль, на корабле и прочая. Они были заключенные, стало быть и не товарищи, а "граждане". При размещении их в трюме парохода я догадался расположить в одной половине трюма мужчин, в другой — женщин, перегородив одеялами, подвешенными на натянутой веревке. Поставить охрану между этими двумя половинами мне и в голову не пришло, а это все привело к повальному и необузданному сексу. Человеческая похоть удовлетворялась скотски. Что бы устранить ничем не прикрытый разврат мы применяли самые различные приёмы: растаскивали их по своим местам, надевали наручники и мужчинам и женщинам... Не помогало. Инициаторами удовлетворения своих желаний были женщины, которые сами переползали и перебегали на половину мужчин. Неимоверными усилиями порядок был наведен, внутри, по линии разделения трюма был выставлен безоружный наряд. И еще: ко мне напрашивалась женщина-заключенная помыть каюту, просьбу которой я отверг, поняв её желание по-своему. Тогда она обратилась по этому поводу к одному из сержантов, который и привел её ко мне, последняя сообщила, что за ликвидацию секса заключенные проиграли меня в карты, указав конкретное лицо, которому надлежало привести приговор в исполнение. Этому уголовнику пришлось дальнейший путь следовать в наручниках.

Как я был благодарен той женщине. Жаль, что я не мог ничем ей помочь. Сдал в порту Дудинка со всеми заключенными. Помогли ли ей там? Сомневаюсь. Уж слишком люди жестокие работали в лагерях и колониях.

В этой командировке я познал службу практически, её тонкости, познал людей, с которыми мне предстояло работать, на кого можно было положиться.

Наверное, я добился желаемого. Всего три месяца я командовал взводом, и мне предложили должность командира роты, правда, это продвижение не состоялось по причине не зависящей от меня.

В декабре 1944 года в Москве (Богородское) формировалась, для участия в боевых действиях на фронтах Великой Отечественной войны, дивизия НКВД. Личный состав этой дивизии набирался из частей и подразделений страны и прежде всего Сибири и Дальнего Востока. Из Красноярска группу численностью 25-30 человек сопровождать в Москву было поручено мне. Настало время сражаться за Родину и тем, кто все эти годы (с 1941 по 1945 г.г.) войны пребывал в глубоком тылу. Сколько мне пришлось потратить сил физических и моральных, чтобы доставить их в Москву. Я не мог даже предположить, что все они, и сержанты, и солдаты люди денежные. При высокой цене на спиртное, оно у них не выводилось, я не мог за ними уследить, все ехали в разных вагонах, почти на каждой крупной станции меня вызывали к военному коменданту по причине недостойного поведения вверенных мне людей. Откуда деньги у них? Спрашивали меня. Я не мог знать, эти люди всю войну служили в конвойных войсках, возможно, обирали у заключенных. Спасало только то, что они ехали на фронт.

При сдаче команды военнослужащих в Москве мне было предложено задержаться в Москве до особого распоряжения, предупредив что мне в ближайшее время надлежит формировать воинский эшелон из бывших наших военнопленных, находившихся в Финляндии, и подлежащих репатриации, после выхода Финляндии из войны. Пока шла проверка этих людей -фильтрация. Предстояло продолжить службу в рядах Советской Армии, и в том числе в войсках НКДД, только тем кто, будучи в плену, ничем не запятнал себя. Пока шла фильтрация бывших военнопленных, мне разрешалось жить только в Москве без права выезда куда-либо. Время отправки этого эшелона было неопределенно и мне предлагалось ежедневно, утром, с началом рабочего дня, узнавать о сроках готовности, оставив адрес своего пребывания. Где мне остановиться? В деревню ехать не имею права. У Буровых — они самые близкие мои друзья, но они 5 человек живут в одной комнате. У Грибковых? Та же картина. О гостинице я даже не подозревал, что такая есть, и была ли она? Решение созрело как-то враз — остановиться у Тани — девушки, которой был увлечен в довоенные годы. Даже не потому, что был увлечен, больше, пожалуй, из-за того, что у нее квартировал мой товарищ и друг по Орджоникидзевскому училищу, который был досрочно выпущен из училища и зачислен в подразделение по охране Постдамской конференции. Mнe нужна была встреча с ним и общение. Так я оказался на Кожевнической улице, номера дома уже не помню. Этот адрес я дал штабу дивизии, отсюда я ездил в штаб дивизии каждодневно.

Сейчас трудно объяснить чем была вызвана легкость моего поведения, и то, что остановился у девушки, и то, что вскоре сделал предложение ей стать моей женой. Теперь, по прошествии лет, понимаю абсурдность всего. Делая предложение, я понимал, что любви настоящей у нас обоюдно не было. Наверное, ей надо было выйти замуж, а мне — подурачиться. Правда, увлечение было, она была красивая, в деревне звалась Василиса прекрасная, поклонников много было у нее, я не удостаивался её внимания. Может быть, хотел показать, что теперь я чего-то стою или ...? На мое предложение она ответила что-то вроде время тяжелое и трудное, идет война, случиться может многое и пр., но отказа не было и меня такой ответ полностью удовлетворял, действительно спешить было некуда. Но на второй день, Таня конечно о моей затее рассказала своей мачехе — Наталье Федоровне, по собственной инициативе Наталья Федоровна завела со мной разговор на тему семьи и брака, одобрила моё предложение, и убедила в необходимости именно сейчас оформить брак по закону. Оснований торопиться не было, близости с Таней я не имел. Конечно, Наталья Федоровна, женщина еще была молодая, стремилась устроить свою семью, выдав падчерицу замуж, оставалась одна в квартире. Одним словом решение принято, идем регистрировать брак. По пути в ЗАГС у меня было такое ощущение, что меня ведут на казнь. Вернуться назад, отказаться от этой затеи тоже уже не мог. В ЗАГСе Кировского района города Москвы были удивлены нашей затее. При регистрации брака сказали нам буквально следующее: "...регистрируем за всю войну первый брак, до этого были только регистрации смерти....". Что окончательно убило меня.

У нас не было ни помолвки, ни свадьбы: сели за стол втроем, мы с Таней и Наталья Федоровна. Распили бутылку водки 0,5 литра, приобретенную где-то за 150 или 200 рублей, чем-то, весьма незначительным, закусили и на этом торжество закончилось. После первой брачной ночи все мои чувства как будто перегорели, осталась зола. Эта была первая и последняя брачная ночь. За мной прибыл посыльный, вызывало руководство. Я полагал, что у меня времени будет достаточно, чтобы её уволить с работы, оформить документы и своим эшелоном увезти Таню в Красноярск, но, увы, вызов и отправка оказались неожиданными. Везти без документов, без выписки и без увольнения с работы было нельзя, за самоуправные действия в годы войны карали строго.